Методологически неверных тенденций, аналогичных вышеописанной, не избежала также и юридическая психология. Наиболее отчетливо это обнаруживается в трактовке вопросов, относящихся к проблеме личности преступника. Так, в психологической теории долгое время делался упор на изучении процессуальной стороны психической деятельности, на ее механизмах, а содержательная сторона, сущностная, считалась непсихологической и входила в пред
мет изучения философии, этики и других наук. Надо заметить, что еще в последней четверти прошлого века А.Р Ратинов указывал на научную и методологическую несостоятельность такого «процессуального редукционизма» [17]. Сейчас уже является общепризнанным, что психологические механизмы невозможно понять без глубокого исследования содержательно-предметной стороны деятельности, недопустимо противопоставлять форму протекания психических процессов их содержанию. Более того, можно утверждать, что центр психолого-правовых исследований заметно сместился в сторону изучения содержательных, ценностно-смысловых образований, определяющих вероятность проявления девиантного, прежде всего, преступного поведения (ниже покажем, что такое смещение при игнорировании процессуального и эволюционного аспектов, в свою очередь, дает повод для критики).
В криминологии эта иллюзия еще не преодолена. Иллюзия тождества личности преступника и социального нор-мотипа питает также заблуждение о полной произвольности законов. Предполагается, что коль скоро уголовно-правовой запрет устанавливается или отменяется волевым актом государства, то и личность преступника возникает и устраняется только этим актом, независимо от свойств субъекта. При таком взгляде игнорируется не только социальная обусловленность правовых норм и их функция по охране общественных отношений, но и активность субъекта, тот факт, что преступление всегда является выражением определенной позиции личности по отношению к системе правоохраняемых ценностей. Примером может служить «экстремистская» теория стигматизации [20], согласно которой ничто не является преступным, но общество определяет некоторые поступки как преступные и клеймит их. Человек становится преступником первоначально лишь потому, что его поведение признано преступным в результате стигматизации, осуществленной системой уголовной юстиции.
Мы полагаем, что такому подходу, по существу, лишающему понятия девиантного, делинквентного, преступного поведения собственного содержания, следует противопоставить конструктивные представления об онтологически обоснованном выделении признаков девиантного поведения. Глобальным признаком негативного девиантного поведения является его деструктивность по отношению к коренным жизненным целям самого субъекта, его ближайшего окружения, общества в целом. В качестве таких целей можно рассматривать само существование, сохранение целостности, прогрессивное гармоничное развитие, удовлетворение потребностей, самореализацию и т.п. Если поведение субъекта объективно препятствует достижению этих целей, оно девиантно независимо от того, осуждается или одобряется действующими в настоящий момент правовыми, этическими, эстетическими нормами. Требование исключить из определяющих признаков девиантного поведения его несоответствие принятым в данный период социальным нормам целесообразно хотя бы потому, что нормы являются не непосредственным выражением объективных индивидуальных, групповых или общественных нужд, а лишь их отражением, полнота и адекватность которого всегда ограничены набором привходящих обстоятельств (политической и экономической конъюнктурой, неполнотой знаний, культурными, религиозными и прочими ограничениями и т.п.). Этим требованием предлагаемый подход отли- чается от также базирующейся на признаке деструктивности типологии девиантного поведения Ц.П. Короленко и Т.А. Донских [11], где нарушение норм — один из определяющих критериев. На этом же критерии основана трактовка преступного поведения в подавляющем большинстве ныне известных подходов к объяснению его происхождения и причин. В целом ряде таких подходов делается акцент на внешней, социальной детерминации криминального поведения, и, в силу этого, они могут быть названы социологическими. Однако и среди них можно выделить те, где не игнориру
ется индивидуально своеобразный характер поведенческого отклика отдельного субъекта на внешние воздействия. Достаточно полный обзор относящихся сюда теорий, уже ставших классическими, представлен В. Фоксом [20]. Здесь представляют интерес группировка этих теорий на оси «си-туационизм — диспозиционизм». Ситуационизм признает главенствующую роль внешних воздействий в формировании поведенческих особенностей, а диспозиционизм приписывает индивиду основную ответственность за выбор поведенческих стереотипов [15, с. 34].
В криминологии первой чисто социологической теорией считается теория дифференцированной связи Э. Сатерленда [29], в центре внимания которой стоят вопросы частоты, интенсивности и значимости социальных отношений, а не свойства и особенности личности или характеристики окружения. Это теория преступного поведения, в основе которой лежат принципы оперантного научения. Центральная идея теории в том, что преступному поведению обучаются, общаясь и взаимодействуя в референтных малых группах. Из ряда положений теории, сформулированных автором и его последователями, выделим наиболее важные в настоящем контексте. Во-первых, научение преступному поведению включает не только усвоение приемов совершения преступлений, но и специфическую направленность мотивов, устремлений, рационализации и установок. Во-вторых, эта специфическая направленность формируется на основе субъективных оценок правовых норм, а также реально существующих и эффективно действующих факторов подкрепления. Лицо становится делинквентом в результате преобладания у него оценок, благоприятствующих нарушению закона.
Согласно социологической теории субкультур, развитие личности человека происходит, прежде всего, под влиянием ценностей и норм его ближайшего окружения, а не Ценностей культуры в целом. Надо заметить, что основные концепции в этом направлении сформировались еще в се
редине прошлого столетия, однако до сих пор не утратили своей актуальности. Термин «субкультура» служит для обозначения специфически трансформированных культурных образцов, характерных для членов определенной социальной среды. Исследователи, которые придерживаются этой точки зрения, говоря о субкультуре, несомненно, подчеркивают тем самым культурную специфику групп, входящих в состав широких социальных структур. Делинквен-тная субкультура чаще развивается в низших социально-экономических слоях общества. В современном обществе существует множество делинквентных, преступных и де-виантных субкультур, что во многих случаях вызывает острый нормативный конфликт. Новые наборы ценностей делают правонарушения и преступления допустимыми, хотя законодатель или кто-либо другой признал их «незаконными». Эти ценности развиваются и периодически подкрепляются, но в основном все это вариации на старую тему. Де-линквентная субкультура развивается постольку, поскольку существует проблема приспособления, с которой сталкиваются члены общества, принадлежащие к низшим слоям, а также конфликт между ценностями, ориентирующими на социальный успех, и социальной структурой, ограничивающей возможность его достижения.
Развитием теории субкультур в социально-психологическом направлении является теория референтной группы. Так, М. Шериф [28] считает, что нормы и ценности референтной группы становятся для человека «основными ориентирами», в соответствии с которыми он определяет самого себя и организует свою жизнь. Т. Ньюкомб [25] различает позитивную референтную группу, в которую человек хочет быть принятым, и негативную референтную группу, членом которой человек быть не хочет, или которой он противостоит. В криминологии негативной референтной группой может быть свободное общество, отвергнувшее преступника и подвергнувшее его изоляции в тюрьме. Отвергая в свою очередь тех, кто его отверг, такой человек может
стать кандидатом в прокриминальную референтную группу. Позитивная референтная группа может защитить индивида от давления, оказываемого негативной референтной группой. Как член референтной группы, человек стремится усвоить существующие в ней установки и модели поведения и следует им. Психологичность данного подхода обнаруживается уже в индивидуальном, субъективном характере самого определения «референтное™» группы.
В центре внимания других психологически ориентированных социологических теорий преступного поведения — аномии, и близких к ней — отчуждения и идентификации — стоят вопросы конгруэнтности (совпадения) мировоззрения индивида и существующей в обществе системы социальных ценностей. Аномия как состояние дезорганизации личности, возникающее в результате ее дезориентации, является следствием либо социальной ситуации, в которой имеет место конфликт норм и личность сталкивается с противоречивыми требованиями, либо их отсутствие. Обычно аномия проявляется в тревожности, дезориентации личности и социальной изоляции. Часто встречающееся чувство бесцельного существования, неспособности и бессилия формируют сознание собственной незначительности и боязнь стать жертвой. Ощущению собственной ничтожности сопутствует ослабление чувства ответственности, но горечь и зависть возникают по отношению к тем, кто находится в более благоприятных условиях. Для того чтобы как-то изменить обстоятельства и ситуацию, ищут простых и быстрых решений, начиная употреблением алкоголя и наркотиков и заканчивая совершением преступления.