* : ты получила ребенка напрямую?). Этот своеобразный косвенный способ в постановке вопроса типичен и, вероятно, связан с неясностью в понимании проблемы, если мы не предполагаем некоторой "дипломатической неопределенности", которая диктуется уклонением от прямой постановки вопроса. Очевидно, что мы стоим перед вопросом: "Откуда берется ребенок?" Его не принес аист, мама не умерла, она не получила его и как сестра. Ведь Анна уже раньше спрашивала отца и дозналась, что детей приносит аист; но это решительно не так - на этот счет она никогда не заблуждалась. Значит, папа и мама лгут, да и все другие - тоже. Таким образом немедленно объясняется ее недоверчивое отношение к родам и ее упреки матери. Это объясняет еще и другое, а именно элегическую мечтательность, которую мы свели к частичной интроверсии. Теперь мы знаем, какого реального объекта должна была лишиться ее любовь - и интровертироваться, как потерявшая объектную привязанность: это - родители, которые ей наврали и не желают говорить правду. (Что же это тогда должно быть, если об этом нельзя сказать? Что при этом происходит? Примерно так же чуть позже будут звучать вопросы ребенка, которые надо читать между строк. Ответ таков: это, должно быть, что-то такое, что должно быть сокрытым, может быть даже, это что-то опасное.) Не удается также и попытка вызвать на разговор мать и выманить у нее правду с помощью каверзных вопросов; таким образом, сопротивление противопоставляется сопротивле-
* А именно, то есть (лат.).
20
нию и наступает интроверсия любви. Разумеется, способность к сублимации развита у четырехлетнего ребенка еще очень слабо, так что она, вероятно, в состоянии оказать лишь симптоматические услуги. Поэтому чувство обращается к другой компенсации, а именно к оставленным уже инфантильным формам принуждения к любви, из которых самым излюбленным является ночной рев и призывание матери. Это уже усердно практиковалось и использовалось на первом году жизни. Сейчас это вновь возвращается, будучи, правда, мотивированным в соответствии с возрастной ступенью и оснащенным свежими впечатлениями. Только что произошло землетрясение в Мессине, и за столом говорили об этих событиях. Анна чрезвычайно этим заинтересовалась и заставляла вновь и вновь рассказывать (в особенности бабушку) о том, как дрожала земля, как обрушивались дома и сколько людей погибло при этом. Именно с этого момента можно датировать ее еженощный страх: она не могла оставаться одна, мать должна была к ней приходить и оставаться с ней, иначе она боялась, что наступит землетрясение, дом обвалится и задавит ее. Дни напролет она живо занималась этими размышлениями; если она ходила на прогулку с матерью, то терзала ее вопросами: "А наш дом еще будет стоять, когда мы вернемся домой? Папа будет еще жив? Это правда, что дома нет землетрясения?" О всяком камне, лежащем на дороге, она спрашивала: "Это от землетрясения?" Какая-нибудь новостройка была домом, разрушенным в результате землетрясения, и т. д. В довершение всего она часто кричала по ночам, будто приближается землетрясение и что она уже слышит громыхание. По вечерам приходилось давать ей торжественные обещания, что землетрясение, конечно же, не наступит. Ее пытались успокоить разными способами, например сказали, что землетрясение бывает только там, где есть вулканы. Тогда ей, однако, потребовались новые доказательства того, что горы в окрестностях города, конечно же, не вулканы. Это резонерство постепенно привело ребенка к сколь сильной, столь же и неестественной для этого возраста жажде знаний, которая выражалась в том, что малышке должны были принести все геологические книги и атласы
21
из библиотеки отца. Часами она обшаривала эти работы с изображениями вулканов и землетрясений и без конца задавала вопросы. Здесь перед нами очень энергичная попытка сублимации страха во "влечение к науке", однако требовать его в этом возрасте совершенно преждевременно. Но как и в случае одаренных детей, которые точно так же страдают от подобных проблем, такой преждевременной сублимации стараются потакать - и детям, конечно, это не на пользу! Ведь поощрение сублимации в этом возрасте ведет только к закреплению элементов невроза. Корнем научного влечения является страх, а страх это выражение конвертированного либидо, т. е. интроверсии, ставшей теперь невротической, той интроверсии, которая в этом возрасте еще не нужна и не благоприятствует развитию ребенка. Куда в конечном счете метит это научное влечение, станет ясно из ряда вопросов, которые затрагивались почти ежедневно: "Почему С. (младшая сестренка) моложе, чем я? Где был Фритцик (братик) прежде? Если он был на небе, то что он там тогда делал? Почему он спустился вниз только сейчас, а не раньше?" Это положение дел внушило отцу мысль, что мать должна рассказать ребенку правду о происхождении братика при первом же благоприятном случае. Вот что случилось, когда Анна как-то вскоре опять стала выведывать об аисте. Мать сказала ей, что история с аистом не соответствует истине, что Фритцик вырос в маме, как цветы из земли. Сперва он был очень маленьким, а потом все рос и рос, как растения. Девочка слушала внимательно, без малейшего удивления, а потом спросила: "Так, значит, потом он вышел совершенно самостоятельно?" Мать: "Да". Анна: "Но ведь он еще совсем не умеет ходить". Младшая сестренка: "Тогда он, наверное, выполз на четвереньках". Анна (пропустив ответ сестры мимо ушей): "Так, значит, там (показывая на грудь) существует дыра ? Или он вышел изо рта? Кто тогда вышел из воспитательницы?"
22
Но она перебила себя возгласом: "Нет, я знаю, братика принес с неба аист!" Потом, прежде чем мать сумела ответить на вопросы, девочка оставила эту тему и опять попросила посмотреть изображения вулканов. Вечер, последовавший после этих разговоров, был спокойным. Внезапное разъяснение навязало девочке, очевидно, целый ряд догадок, что выявилось в некоторой поспешности вопросов. Открылись новые, неожиданные перспективы, и она быстро приближалась к главной проблеме, а именно к вопросу: откуда вышел ребенок из дыры в груди или изо рта? Оба предположения пригодны к тому, чтобы стать прочными теориями. Иногда бывает даже так, что молодые замужние женщины все еще придерживаются теории отверстия (в брюшной стенке) и кесарева сечения, что должно выражать совершенно особую невинность. Конечно же, в таких случаях речь идет прежде всего о проявлениях инфантильной сексуальности, дискредитирующих (на более поздних стадиях развития ребенка) vias naturales
* , но, боже упаси, не о какой-то невинности. В сущности говоря, мы должны были бы дивиться тому, откуда у ребенка зародилась такая нелепая идея будто в груди существует дыра или будто рождение происходит через рот; почему не через естественные, уже имеющиеся отверстия в нижней части тела, из которых ежедневно что-то выделяется? Объяснение просто: ведь еще совсем не так давно наша малышка проявляла повышенное и не всегда соответствующее требованиям опрятности и приличия внимание к этим двум отверстиям в нижней части тела и к их интересным продуктам, что потребовало воспитательного искусства матери. Тогда-то она в первый раз и узнала о существовании исключительных законов для этих частей тела и как впечатлительный ребенок вскоре поняла, что там находится какое-то "табу". Поэтому эту область следует исключить из расчетов; маленькая мыслительная ошибка, которую, право же, можно простить четырехлетнему ребенку, если мы подумаем о всех тех людях, которые нигде не в состоянии обнаружить ничего сексуального, даже у себя под носом. В этом отношении наша малышка реагирует
* Естественные (родовые) пути (лат.).
23
куда более понятливо, чем ее младшая сестренка, которая, конечно же, проявила исключительный интерес к области кала и мочи, а потому демонстрировала соответствующее поведение и за едой. Свои эксцессы она обозначала как "потешные". Мать же говорила: "Нет, это не потешно" - и запрещала ей такие забавы. Казалось, что девочка согласилась с этими непостижимыми педагогическими капризами, но вскоре разразилась ее месть. Как только на столе появлялось какое-нибудь новое блюдо, она категорически отказывалась к нему притрагиваться, замечая при этом: "Это не потешно". Отныне она отклоняла все непривычное в кушаньях как "непотешное". Психология этого негативизма типична, и ее можно понять без труда. Логика чувств проста: "Если вы находите мои художества непотешными и принуждаете меня от них отказаться, тогда и я также нахожу ваши художества, которые вы превозносите, непотешными и не буду в них принимать участие". Как и все столь часто встречающиеся у детей случаи компенсации подобного рода, эта также следует важному инфантильному принципу: "Поделом вам, когда мне больно". После этого отступления вернемся к нашему случаю. Анна оказалась восприимчивой и настолько приспособилась к требованиям культуры, что додумалась до самого простого (по крайней мере, заговорила об этом) в последнюю очередь. Она годами держится неправильных теорий вместо совершенно законных, пока вдруг не получает извне суровое разъяснение. Поэтому неудивительно, что такие теории, возникновение и упрочение которых даже поощрялось родителями и воспитателями, позже становятся важными детерминантами симптомов при неврозе или бредовыми идеями при психозе
6. Все, что в течение долгих лет существовало в душе, всегда в наличии там так или иначе, пусть даже спрятанное за комплексами, вызванными совершенно другими причинами. Еще не покончено с вопросом, откуда, собственно говоря, выходит ребенок, но уже навязывается новая проблема: итак, если дети выходят из матери, то как же