· Это называется по-разному: интериоризация, актуализация бессознательных ресурсов, неосознанная компетентность, но суть одна: знание становится навыком. И начинает работать.
Ну и, естественно, надо знать меру. Важно следить не за всеми внешними проявлениями, а только за теми, которые имеют для вас значение. Чем дольше вы работаете, тем все больше таких проявлений будет для вас «говорящими», будет связываться с другими, объяснять чувства и переживания клиента. Это дается опытом. Здесь нет четких интерпретаций «покраснел — значит стыдно» или «отводит глаза — значит врет». Любая информация, получаемая таким образом — предположительна. То есть указывает на область, которой нужно глубже заинтересоваться. Более или менее точные суждения получаются тогда, когда вы человека видите уже не первый раз и имеете опыт распознавания именно его реакций.
· Все люди — разные! Одни и те же переживания могут проявляться очень по-разному.
Если мы с вами не парапсихологи, а просто психологи, то мысли мы не читаем.
· И не просто не читаем, а еще и помним о том, что не читаем.
Достоверным при наших наблюдениях мы можем считать только то, что можем увидеть-услышать-почувствовать.
· Слезы видим, раздувшиеся крылышки носа, желваки, кулаки сжатые, дыхание слышим шумное…
А все остальное — предположения. Мы не можем знать, что чувствует клиент (и тем более, что он думает). Мы можем предполагать. Если наши предположения и предпринятые на их основе действия срабатывают — все хорошо. Если нет — предположения не верны. Или недостаточны. И значит, надо делать не еще раз то же самое, а что-то другое.
Желательно, чтобы мы все-таки видели-слышали-чувствовали свои наблюдения: понимали, откуда взялись наши предположения. Тогда нам будет легче их пересмотреть.
· А чтобы на место отсутствующей (просмотренной и прослушанной) информации реальной не подставлять домыслы, чтобы получать достоверные сведения, нужна тренировка своих навыков восприятия.
Нам нужен навык отличать факты от своей интерпретации этих фактов. Нужна внутренняя дисциплина. И скромность. Мы — увы — можем ошибаться. Да, при хорошей квалификации и богатом опыте мы ошибаемся реже. Но мы ошибаемся все равно. И исправить ошибки позволяет постоянный критический взгляд на происходящее:
– Откуда я знаю, что я прав?
– На что я опираюсь?
– Откуда я взял это?
– Откуда я взял, что из этого следует именно то?
– А что еще может?
– А как бы это тогда выглядело?
– А как дело обстоит в реальности? Ну и т.д.
Достоверным мы можем считать лишь непосредственно наблюдаемый (не обязательно нами, но хоть кем-то) результат. Остальное — домыслы. Экстрасенсы думают, что вправляют ауру, целители — что улучшают энергетику, гипнотизеры — что погружают в транс, психологи — что закрывают гештальты, работают с «Родителем, Взрослым и Ребенком», улучшают эго-синтонность или нагружают работой коллективное бессознательное. Верить во все это можно, но критерием качества сделанной работы являются изменения в жизни клиента. Он стал жить (или воспринимать жизнь) так, чтобы ситуация изменилась к лучшему? Ну и хорошо. А наша теория — это НАША теория. И это — теория. Критерий истины — практика.
Прежде чем мы с Вами, уважаемый Читатель, пойдем дальше, давайте остановимся на том, что еще можно наблюдать, что еще помогает нам сделать верные предположения и сузить зону поиска сути проблемы.
Поговорим о том —
Да простят нас ревнители бланковых опросников, но большинство известных нам неплохих психологов вполне обходится без них. Во-первых, потому что информация, предлагаемая этими опросниками, не очень… обязательна.
· То есть не прямо связана с действительностью.
Во-вторых, потому что любая (в психологии, а не в психиатрии) информация, полученная с помощью диагностических средств может рассматриваться только как предположительная — как ориентир-догадка о том, на что психологу нужно обратить внимание.
· То есть все равно посмотреть-порасспрашивать и оценить полученную информацию.
В-третьих, потому что то немногое, что могут сообщить опросники (даже профессиональные, о популярных речи вовсе не идет), обычно видно и так.
Оговоримся еще раз. Есть процедуры патодиагностические, то есть фиксирующие отклонения уже околомедицинского характера. Эти процедуры достаточно точны именно потому, что призваны отделять норму от патологии.
· А если и не точны, то это забота врачей.
Да, бывают случаи, когда клиент ведет себя уж очень неадекватно, теряет логическую нить беседы, скачет с темы на тему и не может восстановить последовательность разговора. Он путает нас с кем-то и вообще бредит, рассказывает подозрительные вещи
· О том, что он может летать, потому что он и есть Бог, но ему мешают зараженные червями родственники, например.
Он подоходит в упор, нарушая наше личностное пространство и норовит потрогать, его зрачки уж очень расширены, координация нарушена и вялость прямо на глазах сменяется возбуждением (и наоборот). Словом, клиент уж очень похож на не нашего клиента — тогда мы, конечно можем предложить ему диагностический материал, чтобы убедиться, что ему нужно к врачу. Но лучше будет просто отправить его к врачу.
· И если врач наших подозрений не подтвердит, можно работать с чистой совестью.
Один из клиентов упорно требовал научить его, как наказать соседей, которые желают ему зла. Откуда он это знает? Все просто: они слушают ту же музыку, что и он, выходят на улицу тогда же, когда и он, смотрят из окна и — тут голос таинственно понижается — играют в бадминтон, как только увидят, что играть в бадминтон вышел он. Что-то еще? А разве этого недостаточно? Разве человек может безнаказанно доводить другого?
· Словом, «поставьте мне красные щиты».
От темы клиент никуда не отклонялся, говорил таинственно и с дрожью в голосе и, обнаружив, что трагическая история о бадминтоне не впечатляет, явно начал подозревать в сговоре с коварными соседями уже и психолога.
В таких случаях мы сами не беремся ничего утверждать. Мы вежливо просим обратиться к психотерапевту. Дескать, этот специалист в вопросах «красных щитов» гораздо компетентнее.
· Плюс куда больше нас знает о паранояльных проявлениях.
Но если ничего такого мы не заподозрили, и интересуют нас вовсе не медицинские, а психологические особенности, легче и результативнее положиться на наблюдение.
Вот мы установили контакт и еще не начали выявлять суть, а клиент-то уже разговаривает. И смотрим себе. На тело его смотрим, на пластику, на глаза, на жестикуляцию. Речь, голос его слушаем. И первые выводы делать уже можно. Они тоже будут предположительными (и это надо постоянно помнить), но не менее, а часто и более близкими к правде, чем результаты опросников. А времени мы потратим меньше.
· Правда, есть несколько маленьких профессиональных секретов. Опросники-тесты используются часто. Но обычно — не по назначению. Тесты помогают установить контакт (соответствие ожиданиям), создать видимость работы (для начальства), иногда — проводить и саму коррекционную работу (вот мы вроде результаты теста объясняем, а сами, опираясь на эту «научную» базу, даем внушения, предлагаем рекомендации или стимулируем размышления). Много в чем помогают тесты. И лишь формальные их результаты нас обычно интересуют мало.
Есть и еще один интересный момент.
Множество известных нам классификаций и типологий личности так или иначе описывают одну и ту же реальность
· Людей
с какой-то своей одной (или нескольких) точек зрения. Они все об одном и том же! Нет единой типологии и единственно правильного теста. А значит, нам не так важно, оральный перед нами тип, дистрактор, визуал, пикник или психастеник. Нам не важно как мы его назовем. Для работы нам важно предположить, чего от человека можно ожидать и в какой приблизительно области могут находиться его жизненные трудности.
Итак, что нас интересует? Сначала вещи совсем банальные: возраст, как человек одет, какую культуру выдает его речь. Потому что возраст дает возможность предположить протекающий фоном возрастной кризис, как основу проблематики, одежда выдает социальный слой (и часто семейный статус), а также позволяет сделать предположения в других, описанных ниже областях, а культура (вместе с возрастом и социальным слоем) укажет как на возможные ценности, так и на характерные заморочки.
· Разумеется, все это предположительно.
Вот, например, схема возрастных кризисов по Эрику Эриксону. Естественно, она не абсолютна, но в нашей практике часто попадает в точку. Ее достоинство в том, что она не только называет периоды, но и указывает на основную проблематику возраста, внутреннюю силу развития и источник возможных неприятностей.
В возрасте около года у ребенка (в зависимости от окружающих обстоятельств, в частности от доброты и заботливости матери) формируется либо базовое доверие, либо базовое недоверие к миру.
· Так что техники возрастной регрессии, доступные в разных школах, могут оказаться полезными для исправления ситуации, если наш клиент — базово недоверчив.
К трем годам уже появляется различение хорошего и плохого. (Ребенок связывает свои действия и похвалу-наказание. Это его новое знание о мире, которое распространится на весь доступный ему космос). Появляется основа для чувства вины и самоконтроля.
· А раз это «знание», то пригодятся когнитивные техники.
Между тремя и шестью годами происходит внутренний выбор между стремлением к цели и избеганием неприятностей, как основными мотивирующими силами.
· И то, что будет выбрано тогда, окажет влияние на весь строй выборов в будущем.
Влияет на это характер и содержание игр ребенка и то, хвалят или ругают его за поиск нового и интерес к неизведанному.
К двенадцати годам, в основном благодаря школе, ребено узнает о себе «может» он или «не может». Он успешен или неудачник, иначе говоря, стоит или не стоит трудиться для достижения результата. Это определяется и школьными оценками, и отношением учителей, сверстников, родителей к способностям и достижениям ребенка.