Сенсация разносилась по миру с ракетной скоростью. Это был, вероятно, один из немногих в истории современной науки случаев, когда ученые восторгались громче и упоенней, чем журналисты. Больные выписывались сотнями, у тысяч наступало просветление, спадало нервное возбуждение, исчезали навязчивые страхи и буйные, неконтролируемые движения; больные делались мягче, доступнее и общительнее (а это многовековая мечта психиатров – чтобы суметь воздействовать словом; теперь это становилось возможным), проявляли интерес к миру и осознанное желание выздороветь. Исчезали галлюцинации, стихал бред, на фоне успокоенной психики лучше действовали другие лекарства. Энтузиазм врачей почти ежедневно подкреплялся возвращением в мир шизофреников, многие годы безнадежно и тупо погруженных в темноту. Палаты можно было открыть – больше не было опасных вспышек необузданного гнева, маньяки превращались в больных. Растормозились и задвигались люди, раньше годами пребывавшие в чудовищной, неестественной неподвижности. Психиатрические клиники впервые за долгие столетия стали напоминать больницы.
Удача не приходит одна. Плечо к плечу с аминазином стало второе лекарство. В созданных несколько тысячелетий назад, много веков передаваемых устно, потом записанных индийских книгах Ведах (в одной из них – Аюр-Веде) упоминается о целебных свойствах корня кустарника раувольфии. Эти высушенные корни издавна продавались на всех индийских базарах и ярмарках. Жевать корни рекомендовалось при укусах змей и насекомых, при бессоннице и головных болях.
Врач и ботаник Раувольф еще в шестнадцатом веке детально описал это растение, но только спустя четыре столетия два индийских химика выделили из корней смесь из почти двух десятков алкалоидов. Еще двадцать лет. В пятьдесят втором году от смеси был отделен резерпин (искусственно его синтезировали спустя четыре года). И так же, как алкалоид морфин, выделенный некогда из опиума, оказался в чистом виде несравненно активней, чем в родительской смеси, так в сравнении с корешками возросло воздействие чистого резерпина. Примененный сначала для снижения давления, он довольно быстро перекочевал в клиники психиатров.
В восторженном хоре похвал в адрес аминазина и резерпина вдруг зазвучали через год нотки тревоги. Начиналась новая эпопея – вследствие потребления аминазина и резерпина у больных наступала подавленность, депрессия, чувство тоски, безысходности, отчаяния. Успокаивающее и просветляющее действие имело оборотную сторону: чрезмерное успокоение оборачивалось своей противоположностью (кстати, механизмы действия обоих лекарств в обе стороны от нормального тонуса до сих пор объясняются лишь рядом гипотез).
. Однако стимулировать, возбуждать угнетенную психику человечество научилось гораздо раньше, чем укрощать бунтующую. Такие стимуляторы активности, как. кофеин, известны настолько давно, что не стоит о них писать (пришлось бы повторять старую легенду о йеменском пастухе, обратившемся к приору местного монастыря с жалобой на подозрительно веселящихся коз. Так было открыто кофейное дерево, а много лет спустя получен алкалоид кофеин). Другой стимулятор нервной деятельности тоже родился из старой знахарской медицины, где среди разных бабушкиных сказок вдруг попадался совершенно реальный рецепт. Вечнозеленое растение эфедра (в честь энтузиаста и пропагандиста этого средства фельдшера-знахаря Федора Кузьмича Мухавникова названное в том столетии «кузьмичевой травкой») было помянуто под именем «махуанг» еще в травнике того знаменитого императора-фармацевта древности (помните, двадцать семь веков назад он описал гашиш). В прошлом веке из травы был выделен эфедрин, возбуждающий (но очень ненадолго), нервную систему и затем стремительно выводимый из организма. Анализ его строения привел к, созданию мощного искусственного стимулятора фенамина. Тут уже был поиск с открытыми глазами, ибо предположения биохимиков о том, что эфедрин работает не «личным» вмешательством, а просто задерживая распад, продлевая действие норадреналина, этого гормона возбуждения и беспокойства, кажется, подтвердились.
Были известны, есть и обдуманно создаются другие стимуляторы. Они еще не действуют, к сожалению, на усиление и улучшение разума, и ощущение, что приходящая бодрость несет с собой умственный подъем, обманчиво, несмотря на убедительность. Так, после опытного приема стимулятора один известный психиатр попытался сесть за работу. Писал он в тот день много и охотно, но на следующий день вынужден был зачеркнуть почти все написанное. Мысли прыгали, а не текли, возникали идеи, которые разум не успевал обрабатывать, и поэтому они казались безошибочными. На отправленное тогда же письмо он вскоре получил ответ. Друг удивленно писал: «Радуюсь твоему детскому оптимизму». Стимуляторы действуют на сферу чувств, и именно оттуда, снизу, из подкорки, просветляется больное сознание, демонстрируя неразрывную, хотя и непознанную пока общность эмоций и мышления.
В руках врачей оказался мощный рычаг движения психики. Двойной рычаг. Вверх-вниз, вниз-вверх. Балансируя на этих спадах и подъемах, то натягивая, то ослабляя вожжи, действие которых становилось все рассчитанней и осознанней, врачи то выволакивали больных из пропасти мрачного отчаяния, то мягко стаскивали с крутых скал маниакального возбуждения.
Так поступали и поступают лечащие врачи. Им нужен результат – психическое здоровье, нормальное поведение и спокойный настрой. То, что они работают ощупью, наугад, ориентируясь лишь на опыт и интуицию, волнует их, не останавливая попыток лечения. Любой больной согласился бы с их позицией.
Но что именно делают аминазин и другие в сбившихся нервных сетях, мы еще не знаем наверняка. Из запутанного узла проблем и загадок выглядывает пока лишь несколько разрозненных ниточек.
Возле каждой из них работает сейчас группа исследователей.
Давайте чуть постоим за их спинами.
БУДНИ БОРЬБЫ С БЕЗУМИЕМ, ВРЕМЯ БОЛЬШИХ ОЖИДАНИЙ
Каким бы явилось счастьем сразу открыть вещество – причину трагедии! Пусть даже несколько веществ – психических ядов. Одно погружает шизофреника в каменную неподвижность, другое – в мрачную тоску, третье пробуждает взрыв движений и веселость у маниакального больного, четвертое наглухо запирает от контрольного аппарата разума несколько навязчивых идей параноика, пятое замыкает порочную цепь из группы нейронов, погружая эпилептика в судороги. Шестое, седьмое, наконец, пусть сотое, но найти каждый раз конкретную, зримую, явственную причину. Такую, как иногда находится.
Несколько лет назад была побеждена малораспространенная, но страшная наследственная болезнь, вызывавшая слабоумие, граничащее с идиотизмом. Биохимики установили, что причина кроется в одной кислоте, которая полноправно участвует в обмене веществ, на должна вовремя уничтожаться особым ферментом (ферменты – биологические вещества, выборно ускоряющие ход реакций обмена в организме). Этого не происходило, и неустраненная кислота отравляла мозг, включаясь в реакции, к которым не имела отношения. Простая диета, ограничивающая образование этой кислоты, спасает детский мозг, который потом уже развивается нормально. А другие болезни?
Сенсация! В крови шизофреников обнаружен особый ядовитый белок, названный тараксеином. Введенный двадцати добровольцам, тараксеин вызвал у них временную картину шизофрении самых разных вариантов: бред преследования, болезненную неподвижность, автоматические бессознательные движения, утрату чувства личности. Неужели вот оно, недостающее (или лишнее?) звено цепочки болезненного обмена? Другие исследователи повторили опыты. Безрезультатно. Это было уже лет десять назад, тараксеин стал принадлежностью истории биохимии.
Сенсация! Сыворотка крови и различные выделения застывших больных вызывают такую же заторможенность у крыс, прекращающих беготню, у кошек, обретающих неподвижность, даже паук ленивее и искаженно плетет свою охотничью сеть. Снова неизвестное вещество? Однако с людьми, которым вводят сыворотку, ничего не происходит.
Повальное увлечение химическими открытиями пятидесятых годов убедило ученых, что приступом эту крепость не взять. Началась планомерная осада. Врачи продолжали лечить больных набором из нескольких десятков успокаивающих и стимулирующих лекарств (число их все возрастает, и действие все тоньше и придельней), а биохимики, пытаясь распутать клубок химического обмена, то от больного мозга обращаются к здоровому, то совершают обратный путь, то создают искусственно вещества, обнаруженные в нейронах, глии и ликворе, чтобы немедленно испытать их на животных, потом на себе и в последнюю очередь – на пациентах. В лабораториях психофармакологов десятки белых мышей – первые подопытные и потребители, – и эта мышиная возня спасает тысячи человеческих рассудков.
Очень перспективно предположение, что значительная часть искажений мозговой химии происходит на границах нейронов – там, где нервные клетки, никогда не переходя прямо одна в другую, разделяются узкой щелью. По обеим сторонам щели расположены своеобразные бляшки, наполненные пузырьками (уже вовсе ничтожного размера) с различными веществами. Эти вещества – посредники или медиаторы, выбрызгиваясь из одной бляшки в другую, и определяют состояние соседнего нейрона. Одним из таких химических передатчиков информации является уже знакомый нам адреналин, вездесущее вещество, работающее и гормоном, и медиатором.