- А ответственность, какова? Ведь если гадость сделаешь, то она так и будет в веках тебя славить. В кавычках. Архитектура из всех видов творчества относительно более долговечна, именно в физическом плане. Но и более ответственная потому, что если ты сделал шедевр, то он во все века шедевр, а если это уродливая вещь, то она так и будет раздражать и создавать визуальный дискомфорт. Это может быть самой неблагодарной из всех видов классического искусства, потому что архитектор никогда сам своими руками свой замысел не реализует. Замысел архитектора реализуется через социальные механизмы, потому что строительный процесс это социальный процесс.
(Мой пациент имеет весьма зрелое и объективное понимание своей роли в мировом процессе и истории. То есть манией величия не страдает)
- Я чувствую, что вы пытаетесь закрыть своё прошлое, как знатока. Неужели вы обходитесь в течении дня без того, чтобы полностью забыть, что вы знаток-телезвезда?
- Обхожусь.
- Неужели можно вот так взять и перечеркнуть свою самоидентификацию себя как знатока. Ведь она сформирована в социуме.
- Официально то я ничего не перечеркиваю.
- Переселиться на другую планету и забыть про другую планету. Как бы ходить и не помнить…
-Когда занимаюсь конкретными семиминутными каждодневными вопросами на работе или дома, то, как то вспоминать о том, что я был участником этой программы. Как-то не до этого. Ну, а так бывает люди узнают на улице или когда встречаешься с кем-то, то люди узнают очень приятно, что помнят, не скрою.
(Далее, попытаюсь узнать о наличии депрессий и неврозов у моего пациента).
- Я потому с вами и общаюсь. Ваше творчество оно на подъёме или вы сейчас в кризисе? Были ли у вас психологические кризисы?
- Нет. Кризиса никакого нет. В архитектурном творчестве кризиса по моему просто быть не может. Либо ты работаешь, либо ты не работаешь, могут быть удачные или менее удачные работы. Но не знаю я вот не понимаю что такое творческий кризис в архитектуре, мне это не очень понятно. Это на столько жёсткая профессия в ней как бы не до кризиса.
- Таким образом, неврозы, бессонницы и депрессии для вас чужды?
- Абсолютно. Есть конкретика и её нужно организовать в тот или иной, какой то социальный процесс ту или иную социальную функцию и это в архитектуре нет даже если это какой, то мемориальное сооружение как вот памятник Ворошилову всё равно в нём есть определённая социальная функция. Другое дело вы отчасти может быть правы в том, что в последнее время это общая беда нашей художественной культуры и не только нашей российской, но и мировой то, что в ней элемент эпатажа, ценнизма разъедающего стал очень сильно преобладать и это стало затрагивать как такое монументальное часть классического искусства как архитектура чего раньше вообще это не было свойственно архитектуре, в мировой архитектуре никогда не было элементов эпатажа или циннизма.
(Защита интеллектуализацией).
- То есть сейчас в архитектуре невротичность наблюдается?
- Наблюдается да она проникла. В мировой культуре эти элементы были всегда вот элементы циннизма и эпатажа в мировой культуре.
- Вы сказали, что циннизм прёт… А всё-таки из всех знатоков, которые были с вами циеничными нуворишами не один по моему не стал да?
- Понимаете можно быть богатым человеком и быстро разбогатевшим человеком и не быть цинничным. Это одно с другим не связанно и оставаться плебеем
и быть абсолютно ценничным. Это не связанно не с социальным статусом человека, ни с его материальным положением - это общая болезнь духа, человеческого духа.
- Но в целом все знатоки – состоявшиеся личности и опустившихся среди них нет?
- Я таких не знаю.
- Вот это прекрасно.
- Я таких не знаю. Но я думаю действительно в данном случае Ворошилов всё таки отбирал людей, которые ему интересны. Были случаи, когда мы спросили у Ворошилова, дескать, вы держите этого, ведь его же терпеть не могут зрители? Это же видно по письмам. Он сказал: «Ну ведь такой же человек есть». То есть он нас собирал как некую модель социума. В этом было как раз его режиссерское начало. Было и то, что мы для него всё-таки были материалом, чтобы делать эту программу, делать это художественное произведение. Вот я очень не люблю, когда говорят шоу, потому что то, что делал Ворошилов это никакое не шоу - это было высокое художественное произведение.
- Как вы думаете эта современная телевикторина «Что? Где? Когда?» закончится?
- Закончится. Мне кажется, что было большой ошибкой эту программу продолжать. Всякое явление оно имеет свои исторические и временные границы своего существования, вот в мировой культуре нет ни одного вечного театра. Могут быть вечные спектакли, которые в новом воплощении реализуются, ну ничего вечного нет, и у такого явления как «Что? Где? Когда?» у него тоже были естественные временные границы. Эта программа должна была уйти вместе с Ворошиловым, мне кажется, это было бы правильным. Но есть определенный экономический интерес.
(Эпоха постмодерна, согласно философу и психологу Ж. Бодрийара, подразумевает тираж всего и вся, то есть «ад того же самого». Всего много, но всё это - то же самое и «мёртвый велосипедист продолжает немного крутить педали после смертельной аварии, но сердце его уже не бъётся». )
- Поэтому знатоки как бы разделились на две группы. Одна группа поддерживает, другая не поддерживает продолжение телевикторины. Поэтому некоторые более активно ходят туда другие, менее активно?
- Ну, понимаете есть люди которые без этого не могут. Сейчас эта программа вообще стала неким брендом человеческого лица. Есть люди, которые не имеют отношения к этой программе, и, тем не менее регулярно там появляются…
На протяжении всего сеанса я ощущал со стороны моего пациента излучение некоей умной и взвешенной доброты, и, мне не хотелось выводить моего пациента на иную волну.
И всё-таки, я опять прихожу к своему прошлому выводу, сделанному во время приёма знатока Александра Бялко. Существует феномен «детей» Ворошилова. Всех знатоков что-то объединяет (и не только интеллект). Это некая толерантность, мудрость, терпимось, взвешенность и отсутствие проявления мании величия, которую не переваривал Ворошилов, всегда оставаясь за кадром.
НА ПРИЁМЕ У ПСИХОЛОГА РАМИЛЯ ГАРИФУЛЛИНА СОЛИСТ ГРУППЫ «ДЮНА» ВИКТОР РЫБИН
Мой пациент, зная мою профессию сам проявил активность и сам начал разговор.
- У меня все отлично, отличные дети, отличное здоровье, отличная музыка наша звучит.
(Защита отрицанием. Это такая прекрасная защита, которая отвлекает внимание пациента от болезненных идей и чувств).
- Прозвучал такой классический ответ, который мы обычно называем защитой отрицанием. И всё-таки будьте посвободней, отвлекитесь от третьего читательского глаза.
- Ну что значит?...
(Тяжёлая пауза).
- Я почувствовал, что вы только что чем-то переживали.
(Мой пациент меня резко перебивает.)
– Об этом я уже не хочу разговаривать.
- Об этом – это о чём?
- Что-то мне это не нравиться…
(Защита оценочным суждением. На сеансе психоанализа часто многое моим пациентом не нравится. Особенно тогда, когда происходит их встреча не со мной, а пациента самим с собой). .
-Есть такие переживания, которые вас изматывают, истощают?
- Нету! (Громко рассмеялся. Это опять защита обратным чувством или это нечто иное? Об этом мы узнаем ниже.)
- Ну, очень рад за вас. Хорошо. Получается, что мне не над чем работать.
- Да. (Мой пациент продолжает смеяться).
- Есть в психоанализе метод свободного ассоциирования. Человеку просто дается возможность говорить, при чем говорить то, что приходит в голову и не обязательно по поводу чего либо.
- Свободно ассоциировать и рассказывать чего-то читателям? Нету, такого желания… вообще никакого. Ни я с вами общаюсь, а вы со мной? Это просто смех.
- Ну, мы же с вами находимся на сеансе психоанализа…
(Перебивает).
- Зачем открывать все то, о чем я думаю, с какого фига - то вдруг? Это плохой признак уже.
( Я почувствовал тревогу моего пациента и вероятность прекращения сеанса.)
- Я очень прошу вас не переживать. Я ничего негативного для вас не сделаю. Поверьте мне.
- (перебивает). Я вам, как это делали другие звёзды и персоны на страницах вашей газеты, исповедоваться не собираюсь.
- Хорошо в психотерапии занимает особое место приём интервьюирования. Вас он устроит?
- Вот это лучше. Задавайте мне конкретные вопросы.
- Почему некоторые личности доверяются психоаналитикам, а некоторые нет. Некоторые даже доверяются телефону доверия. Почему?
- (перебивает). По телефону доверия разговаривают люди с больной психикой. Это моё личное мнение. Со своими проблемами человек должен сам справляться. Я понимаю, что раньше человек уходил куда – то там, в изгнание, как монах. Просто это легко позвонить по телефону доверия. Легко. А вот самому жить в миру и нормально себя вести, когда вокруг тебя всё это происходит, а не прятаться в норку. Вот это большего стоит. Тоже самое телефон доверия. Ну что, позвонил, поговорил там неизвестно с кем. А ты родным, близким своим скажи. Вот это другое дело будет. Это моя позиция.
-Спасибо.
(На сеансе психоанализа иногда приходится поощрять своих пациентов, особенно тогда, , когда психоаналитический процесс начинает преобретать некую поступательность. Впрочем, всё то, что было выше, то есть защиты и сопротивления, порой говорят намного больше, чем сладостный и умный рассказ личности о самой себе.)
- В психологии есть такое понятие как толерантность или терпимость.
- Получается, что раньше были дома толерантности.
- К чему вы сейчас стали более терпимее и толерантнее на на нашей российской эстраде?
- Когда был моложе, то вёл себя достаточно активно в отношении артистов с нетрадиционной сексуальной ориентацией, вел себя как экстремист какой-то. Нетерпимость была, откровенное обсуждение было. С возрастом понял, что, в общем-то лезть в их личную жизнь не стоит, и они пусть не лезут в нашу жизнь, нет смысла. И поэтому вполне нормально можно общаться по профессиональным вопросам. И всё таки, мне хотелось бы чтобы люди с нетрадиционной ориентации сильно себя на показ не выставляли.