(Я почувствовал, что мой пациент ощутил некое беспокойство по поводу оценок президента. По-видимому, это не психологическая защита, а политическая корректность, но я попробую быть понастойчивей.)
- А мысленные диалоги с Путиным бывают? Например, вы бы ему сказали так, а он мне так. Ведь вам же не удаётся встречаться с президентом так, как следует…
- Конечно, поэтому и диалога нет. Если бы был бы реальный диалог, поэтому его можно было продолжить во сне, мозг бы мог это как-то восстановить.
(Мой пациент защищается отрицанием и всё-таки я ещё сделаю одну попытку.)
- Ладно, с диалогом с Путиным. И всё-таки часто повторяющийся внутренний монолог с Путиным в чём заключается? Если бы он был рядом, то я ему такой бы монолог произнёс.
- Нет. Такого у меня нет, чтобы я хотел бы, чтобы кто-то был рядом (оживился). Внутренний монолог у меня сам от себя. Я просто размышляю о чём-то. Ну, где-то мне помогает выступать без бумажки. Я никогда не заглядываю никуда, никогда своих речей не пишу не прячу никуда своих речей и внутренний монолог – это лишь мои собственные оценки того, что происходит. Чтобы это было в форме диалога, то этого не было.
- И всё-таки с кем в диалоге вы всю жизнь, с отцом, с матерью, с врагом детства, который что-то сделал с вами.
(Мой пациент поперхнулся, резко кашлянул. Я почувствовал, что это кашель недовольства. Мой пациент, выслушивая меня часто будет резко и агрессивно покашливать, таким образом, уже заранее оценивая то, что я говорю.)
- Нет. Нет, у меня прямого оппонента с которым я был бы в диалоге. Всё что во мне было в детстве это критическое отношение к каким-то явлениям и событиям, но конкретного виновника не оставалось. Я всегда обсуждаю тему и в моём багаже остатки так сказать общие – холодное детство, голодное детство, мало игрушек, не было денег на экскурсию в другой город.
(Мои пациенты часто ограничиваются общими категориями, присущими всем, избегая выражений, касающихся их уникального детства. Эти выражения могут вызвать душевную боль и поэтому мой пациент подсознательно защищается от этого.)
Маму свою обвинять – она не имела денег. Родственников. Ко всем обращался не дали. Коллективный отказ был. С кем может быть диалог.(Я прочувствовал, что мой пациент испытывал чувство обиды на родственников)
- Получается, что ваш главный конфликт детства – это вечный недостаток, вечная скромность и вечная зависть к тем, у кого есть?
- У меня абсолютно никакой зависти не было. Это один из плюсов моих. Я никогда не завидовал и никогда не мстил. Допустим, увидел я, что у кого-то шариковые ручки появились, а у меня перевые. Мне хотелось бы тоже, но нету. Зашёл кому-то домой, то у них горячая вода, у меня в доме нету. Дни рождения справляем у них. Там стол лучше накрыт, чем у меня.
(Мой пациент на протяжении всего сеанса всегда делал психологический перенос на неких, которых называл «они», «у них» и т.п. У кого у них? Всё, на протяжении сеанса было в диалоге с кем-то, но с кем?)
- Получается, что какая-то основа для появления комплекса неполноценности уже была?
-. У одних родители в ЦК КПСС, а я вообще сирота. Я в общежитии, а они в хороших квартирах (Кто они?). Ну, так у всех всегда. Я хуже одет, они лучше одеты. Они едут отдыхать и у них больше условий, а я ищу эти возможности какую-то путёвку по соцстраху и так далее.
-А в классе вы были лидером?
-. Общественную работу всегда вешали на меня. В драмкружке предлагали какие-то главные роли.
- Вам понравились первые переживания, которые вызывала сцена?
- Нет. Я как раз ушёл от главной роли и выбрал роль гостя на свадьбе, чтобы ничего не делать, а роль пьергюнтера взял другой мальчик. Мне не нравилось, что нужно было заучивать чужую роль.
-На мой взгляд, политика это всегда игра и лишь потом власть. И мне кажется, что если бы вы вовремя бы сориентировались в детстве после драмкружка, захватили бы сцену. Начали бы выступать, то интересно, стали бы вы политиком?
- Меня на прямую на сцену никогда не тянуло.
- И всё-таки, если бы эта энергия забрала бы вас тогда?
- Ну, если бы у меня появилась бы тяга к театральному искусству, к кино, то может быть сыграл бы я несколько хороших ролей, даже лучше, чем Смоктуновский, там где-нибудь в каких-то ролях, тот же «Идиот» или «Берегись автомобиля», где машины он воровал. ТО есть, я мог бы сыграть какие-то роли и они бы могли обозначиться и были бы приняты зрителями. (Мой пациент утаил, что снялся в одной комедии, где сыграл главную роль.)
- А из Голливуда вам никогда не звонили?
- Нет. Никто мне никогда не звонил. Были какие-то заграничные актёры, которые приезжали в Россию и их спрашивали, дескать с кем вы хотите увидеться и они называли мою фамилию потому, что из других они никого не знают. Один раз был здесь у меня американский актёр Николс, он даже шляпу подарил. Шляпа его у меня здесь есть. Тот же самый боксёр негр Тайсон.
- И всё-таки, кураж от того, что вы выходите на сцену был?
- Особой радости не испытывал. Поэтому я не пошёл ни в какие там театральные училища и не выбирал специальности, связанные с работой в аудитории.
- Я чувствую противоречие. Вы куражитесь от аудитории.
- Это заблуждение. Все так думают. Я пришёл в политику потому, что меня просили. Я сам не пробивался.
- Хорошо подойдём к этой пробеме с другой стороны. Есть интересное такое интересное явление как телеэфиромания. Если телеведущего отстраняют от эфира, то он начинает страдать от абстинентного синдрома, вызванного нехваткой телеэфира. Возникают депрессии потому, что телеэфир - это наркотик. ( Мой пациент начинает тяжело дышать и затем резко громко и агрессивно меня перебивает.)
- А у меня нет этого. Я бы с удовольствием отдохнул.
- Начинается пустота, тревога без общения с телеаудиторией.
(Мой пациент агрессивно меня перебивает.)
- Не-е-ет. С удовольствием бы отдохнул.
- Вы не подсели на телевизионную иглу, на телеостанкинскую иглу, которая торчит из земли на улице академика Королёва?
- Нет.. Если будет перерыв месяц два, то я не буду страдать и с удовольствием отдохну. Я отвлекаюсь только на внешние факторы, внутренне я не ищу, дескать дайте мне эфир, дайте я пойду, дайте я напишу. Я написал несколько книг собственных, когда у меня было желание, а остальное это расшифровывают мои передачи, они расшифровываются все.
(Я почувствовал, что здесь мой пациент лукавит. В действительности, мой пациент организовал гигантскую видеокнигоиндустрию о себе.)
- Вы сейчас с кем говорите со мной или с кем-то другим?
- Отвечаю на ваш вопрос.
- Вы чувствуте, что перед вами сижу именно я. Может быть, всё-таки перед вами сижу не я, а нечто перед которым необходимо отговорить и выразить свою точку зрения. Вы сейчас со мной говорите, а не с народом?
- Естественно, но очень большой разницы у меня, нету. Приходит тридцать человек сюда, я с ним также говорю. Миллионный митинг. Четвёртого ноября я буду говорить. Ну, чем больше людей, тем больше мне приходится тратить эмоций.
(Я почувствовал, что мой пациент не чувствует моего присутствия. Об этом свидетельствовали стеклянные и полуоткрытые глаза моего пациента. Такие глаза мне приходилось видеть у телеведущих, которые страдали телеэфироманией и манией величия. Но при этом, необходимо отметить, что мой пациент, по-видимому, умеет включать эту чувствительность по сценарию, перед телекамерами, при общении с народом, когда это может сыграть на рейтинг, на успех и т.п.)
- Если на вас посмотреть вне интервью. Ваше окружение вас знает… Какой вы вне интервью.
- Тихий. Спокойный. Как говорится ничего особенного нет. Я очень был тихий спокойный до восемьдесят девятого года.
(Мой пациент взял в руки тасфик – мусульманские бусинки для ритуала перебирания и подсчёта бусинок. )
- У вас в руках я вижу тасфик, предмет с которым не расстаются мусульмане. Почему вы его держите.
- Просто так. Когда-то в Турцию поехал. Мне его дали, кто-то купил его на память. Я взял его в руки чисто случайно без всякого умысла, дескать я псих, возьму поперебираю. То есть, нет ключевых моментов, которые бы вы хотели выявить во мне. Нет никакой страсти.
(Защита отрицанием.)
- У меня сложилось впечатление, что вас журналисты ждут, обожают. За что они вас любят?
- За откровенность. Когда они разговаривают со мной, то они сразу видят, что я сразу отвечаю. Я не выдумываю что-то, я не пытаюсь вспомнить как надо сказать. Я не создаю образ. Людям нравится моя естественность. Почему любят детей?
(И действительно, я почувствовал, что мой пациент умеет производить впечатление непосредственного человека. Но та ли эта откровенность? Анализ показал, что умение говорить нужную правду – это особый приём манипуляции моего талантливого пациента.)
- Я почувствовал, что вы являетесь носителем уникального феномена – феномена обаятельной агрессии.
- Потому, что я настроен дружелюбно. Я не был, заряжён идеологией, допустим нацистов, расистов, коммунистов. (Тяжело вздохнул, перехватив дыхание).
- Я почувствовал, что вы - двойственная и противоречивая натура. В этом и есть признак живости вашей души. В один момент вы можете давать одну оценку, через некоторое время противоположную. Я постоянно улавливаю в вас противоречивые суждения. Вы и любите, и одновременно и ненавидите многие объекты мира и это чувствуется всегда.
(Пока я говорил, мой пациент опять начал покашливать недовольством. Я почувствовал, что на протяжении всего сеанса покашливание моего пациента было всегда невербальной формой передачи недовольства моим пациентом.)
- Скорее всего приходится делать акцент на разные нюансы. Поэтому здесь нет двойственной оценки или смены моих взглядов. В разный момент, я даю разные оценки.
- Вы клеймёте и ругаете правительство, а в конце концов всё равно за него. (Я почувствовал, что мой пациент опять закашлил недовольством)