Текст — это, следовательно, не сообщение, а лишь известная его часть — сукцессивно предъявляемая совокупность знаков, «вербаль-ная продукция», на которую сам коммуникатор возлагает функцию воздействия, т.е. тот компонент его поведения, который он сам субъек-тивно склонен считать «сообщением». Отождествление сообщения и
* В предлагаемом анализе будут фигурировать некоторые данные, касающиеся также и самих процессов смыслового восприятия, но лишь постольку, поскольку они проливают свет на существенные черты внутреннего психологического строя публичного выступления. Систематический анализ смыслового восприятия — это уже последующий шаг, для которого мы намереваемся создать в настоящей работе прочную опору.
72
текста, которое мы находим в современных работах о коммуникатив-ном воздействии, экспериментальных и теоретических, есть, бесспор-но, результат проникновения в категориальный аппарат науки абст-рактных когнитивных стереотипов утилитарно-практического «здра-вого смысла» — очевидная дань эмпиризму, как его понимает Э.В. Ильенков: «С абстрактного он (эмпирик) начинает, абстрактным же и кончает. Начинает с «научно не эксплицированного» и приходит к «эксплицированному» выражению исходного, т.е. интуитивно при-нятого, ненаучного и донаучного представления, остающегося после этой операции столь же абстрактным, как и раньше...» Исследова-тель вслед за практиком коммуникативного воздействия закрывает глаза на тот очевидный факт, что работа по предъявлению текста сама по себе предъявлена аудитории в той же мере, что и текст, и является поэтому неотторжимой структурной составляющей сообщения.
Поскольку сообщение представляет собой необходимое звено в це-лостной структуре коммуникативного акта, его превращенно-эмпири-ческое понимание не может не повлечь за собой превратного перетол-кования также и других звеньев коммуникативного акта, накрепко с ним увязанных. Приравнивание сообщения к тексту неизбежно ведет, в частности, к серьезной трансформации понятий о коммуникаторе*.
Эту тенденцию достаточно полно выражает пресловутая «формула Лассуэлла» (кто? что? кому? по какому каналу? с каким эффектом?), представляющая собой, по существу, квинтэссенцию обыденной эм-пирической логики коммуникативного акта. В ней, во-первых, сооб-щение сведено к тексту: между «кто» и «что» недостает опосредствую-щего звена «как» — способа предъявления текста. Отсюда — второе упрощение: «что» (текст) и «кто» (коммуникатор), утратив естествен-ную взаимосвязь, начинают фигурировать как обособленные величи-ны, доступные независимому варьированию: «формула Лассуэлла» позволяет изменять «что», оставляя неизменные «кто» или, наобо-рот — изменять «кто» при неизменном «что».
На этой логике «здравого смысла», узаконенной «формулой Лассу-элла», строится методологический прием, который используется при экспериментальном изучении влияний, оказываемых на реципиента самим коммуникатором — независимо от содержания текстов: одни и те же тексты приписываются источникам, различающимся в глазах ауди-тории по степени «экспертности» и «кредибильности». В этом методи-ческом приеме как раз и обнаруживается содержание трансформации, которую претерпевает представление о коммуникаторе в сознании эм-пирика: вместо коммуникатора — конкретного человека или сообще-ства людей, группы, коллектива — подставляется «ролевое наименова-
* Более углубленное изучение вопроса могло бы, очевидно, показать, что в равной мере верно и обратное: эмпирическая трактовка коммуникатора (см. ниже) ведет к установлению знака равенства между сообщением и текстом.
73
ние», в котором коммуникатор отождествлен с абстрактной социальной ролью, институтом, организацией. Его-то эффект (который, между про-чим, оказывается, как правило, довольно нестойким), а вовсе не вли-яние коммуникатора, как такового, т.е. человека, вступившего в кон-такт с реципиентом, и изучается на самом деле в означенных эмпиричес-ких исследованиях. Схема «коммуникатор — сообщение — реципиент» подменяется схемой «ролевое наименование — текст — реципиент».
Эмпирическая логика коммуникативного акта сводит к тексту не только сообщение; она стремится свести к тексту самого коммуника-тора, ибо понятно, что «ролевое наименование» — это тоже не более как текст — знаковый «довесок» к тексту основного сообщения, дол-женствующий, однако, повлиять на весомость, ценность последнего в глазах реципиента.
Теперь нам ясен тот эпистемологический ход, после которого исследователь смыслового восприятия проникается убеждением, что он может обойтись одними только субъект-объектными представле-ниями, т.е. подойти к смысловому восприятию как к частному слу-чаю восприятия в традиционно-психологическом смысле слова. Это, во-первых, отождествление сообщения и текста и, во-вторых, от-чуждение сообщения-текста от коммуникатора, как такового, т.е. от живого человека, личности или группы людей, в результате которо-го текст оказывается в одном ряду с явлениями, «природными» либо «машинными» по своему происхождению. Реципиент остается наеди-не с безличным, деперсонифицированным порождением семиоти-ческого механизма культуры.
В этом (и только в этом) случае теория смыслового восприятия может мыслить интерсубъективные представления как не относящи-еся к делу.
Между тем сама дилемма «коммуникатор или сообщение?», ко-торая, как полагает А.А. Брудный, дискутировалась еще в эпоху Воз-рождения, обнаруживает свою ложность, едва только мы начинаем рассматривать текст как составную часть сообщения и отказываемся тем самым от означенных «текстовых» редукций: сообщение, спа-сенное от отождествления с текстом, носит явственный отпечаток личности коммуникатора, можно сказать, несет в себе саму личность коммуникатора.
Текст может быть как открытым (персонифицированным), так и закрытым (деперсонифицированным). Это значит, что в нем, с одной стороны, могут содержаться вербальные построения, так или иначе отсылающие реципиента к деталям и моментам личной жизни автора, к его профессиональной деятельности, к самому процессу подготовки и предъявления текста (лектор может, например, рассказать слушате-лям, почему ему пришла вдруг в голову какая-то мысль, или, скажем, признаться, что он волнуется). В нем могут быть субъективные ассоциа-ции, обращения к реципиенту от собственного (первого) лица, разго-
74
ворные обороты, несущие на себе печать индивидуальности коммуни-катора, его любимые словечки и т.д. В этом случае текст открыт (или персонифицирован): коммуникатор сознательно открывается реципиен-ту, раскрывается перед ним, «предъявляет» ему свою личность, инди-видуальйо неповторимые стороны и особенности своего бытия.
С другой стороны, текст может не содержать в себе никаких намеков на индивидуальность коммуникатора; более того, он может быть сознательно рассчитан на то, чтобы сгладить ее, нивелировать, спрятать. К. Маркс писал по поводу одного требования прусской цен-зуры, вменявшей в обязанность авторам «скромность»: «Разве не за-буду я про самую суть дела, если я обязан прежде всего не забывать, что сказать об этом надо в известной предписанной форме?.. Мое достояние — это форма, составляющая мою духовную индивидуаль-ность. Стиль — это человек». Это — негодование против попытки про-возгласить социально одобряемой и поощряемой нормой закрытый (или деперсонифицированный) текст, который скроен по стандартно-му фасону с соблюдением «известной предписанной формы», систе-мы абстрактно-всеобщих правил и тем самым укрывает от слушателя или читателя «духовную индивидуальность» автора.
Сообщение может быть только открытым. В этом состоит его глав-ное отличие от текста. Текст может быть сколь угодно закрытым, и тем не менее в процессе его предъявления коммуникатор все равно невольно откроет реципиенту существенные черты своей «духовной индивидуальности». Всякое сообщение есть, помимо всего прочего, сообщение коммуникатора о себе — о своих личных качествах, при-тязаниях, об уровне своего самоуважения и самооценки, о степени своей заинтересованности предметом сообщения, о своей общей ком-петентности в избранной им тематической области и, наконец, о действительных мотивах своей деятельности, о лежащих в ее основе личностных смыслах*. Как часто обращается лектор к бумажке, как часто произносит заученные наизусть фразы, импровизирует ли и в какой мере — все это воспринимается слушателем, учитывается и решающим образом может повлиять на судьбу коммуникативного импульса и его воздейственность. Сообщение всегда «выдает» комму-
* О принципиальной открытости автора для читателя, о принципиальной невозможности уберечься от читательской критики очень точно сказал Андрей Битов: «Человек, впервые взяв перо в руки... этот человек уже столкнулся с фено-меном литературы: хочет он или не хочет — он выдаст свою тайну. С этого момента он всегда может быть изобличен и узнан, пойман: он видим, он зрим, он — на виду. Потому что стиль есть отпечаток души столь же точный, столь же единич-ный, как отпечаток пальца есть паспорт преступника». Это — не что иное, как достойный внимания самоотчет человека, имеющего богатый опыт публичных (в данном случае письменных) выступлений. Точно то же самое и в тех же точно выражениях можно, конечно, сказать и о человеке, впервые поднявшемся на лекторскую кафедру, оказавшемся впервые перед телекамерой и т.д.
75
никатора: даже сама по себе склонность к генерированию закрытых текстов представляет собой яркий изобличающий штрих «психологи-ческого портрета».
Разнообразные примеры «изобличающей дешифровки» закрытых текстов, динамики усмотрения «за текстом» действительных мотивов коммуникативной активности доставляет практика «тренинга сензи-тивности», или «тренинга человеческих отношений» (Т-группы). Вот очень характерный случай, приводимый Р. Танненбаумом, И.Р. Веш-лером и Ф. Массариком.