Весьма характерной являлась психогенная анастезия в течение первых 5-10 мин после взрыва получения травм и ожогов при сохранении ясного сознания и способности к рациональной деятельности практически у 100% обследованных. У лиц с повышенным чувством ответственности (например, у должностных лиц поездной бригады) длительность психогенной анастезии в отдельных случаях достигала 15 мин (даже при общей площади ожоговых поражений II-IIIа степени до 40% поверхности тела). Одновременно отмечалась значительная мобилизация (сверхмобилизация) психофизиологических резервов и физических сил: некоторые пострадавшие выбирались из перевернувшихся на бок вагонов с заклинившимися выходами из купе, в прямом смысле раздирая руками перегородки крыши.
Сразу после того, как пострадавшие покинули горящие вагоны, они организовались в небольшие (до 10-15 чел.) группы, в последующем действовавшие достаточно "автономно". В каждой группе выделялся свой лидер и реализовывались социальные феномены взаимной поддержки и помощи. При этом сознание отдельных членов таких групп "замыкалось" лишь на ближайшем окружении (своеобразное тоннельное состояние сознания). Какие-либо воспоминания о других группах являлись чрезвычайно размытыми. Характерно также значительное торможение воспоминаний о событиях от момента образования группы и выхода из очага пожара до встречи со спасательными и врачебными бригадами. Этот период (около двух часов) практически не воспроизводился в рассказах пострадавших или упоминался ими воспринимаемым как "в тумане". Примерно в 70% случаев образовавшиеся группы первоначально старались "укрыться" в лесу, но из-за того, что огонь перекинулся и сюда, вынуждены были вернуться к железнодорожному полотну. Отдельными лицами высказывалось мнение о возможности применения ядерного оружия. Однако большая часть пострадавших осознавала связь взрыва с утечкой газа, запах которого ощущался в вагонах до катастрофы. Опасаясь повторных взрывов, первоначально абсолютное большинство пострадавших старались как можно быстрее покинуть место катастрофы. Понимание того, что помощь придет именно в этот район, относится к более позднему периоду времени.
В беседах с пациентами полностью отсутствовали (или во всяком случае не вербализовались) воспоминания о трупах и останках погибших, словно их не было на месте катастрофы. Редко упоминалось и о перенесенной боли. Гораздо чаще говорилось об ознобе. Во всех случаях до прибытия спасательных и врачебных бригад отмечалось существенное изменение восприятия временных интервалов ("казалось, что время вообще остановилось"). Нужно отметить, что в отдельных случаях наблюдались попытки "зализывания" полученных ожогов (например, на руках). Это интерпретировалось нами как регрессия поведенческих реакций. Данный феномен отмечался преимущественно у лиц примитивного склада и в последующем приводил к значительным осложнениям, обусловленным протеолитическим действием слюны и дополнительным вторичным инфицированием.
В первые дни пребывания в клиниках пострадавшие не отмечали каких-либо сновидений. Восстановление сновидений относилось преимущественно к 5-му дню после катастрофы. Характерно, что, чем меньше была тяжесть поражения, тем раньше и ярче проявлялась психопатологическая симптоматика в состоянии бодрствования, особенно при поражениях лица, рук и ног. Это позволяет высказать предположение о наличии конкурентных отношений между тяжестью соматических и психических нарушений в остром периоде после сочетанной (психической и физической) травмы. Как это ни странно, но до прибытия нашей группы понятие "психическая травма" при оказании помощи пострадавшим вообще не употреблялось.
Применение тазепама (по одной таблетке 2-3 раза в день), в целом весьма позитивно сказавшееся на состоянии и поведении больных в период бодрствования, не оказало какого-либо влияния на характер сновидений, в 70% случаев сопровождавшихся кошмарами и воспроизводивших события катастрофы. В то же время назначение кортексина (отечественный препарат, по действию сходный с церебролизином) в этом плане оказало заметный позитивный эффект. Достаточно демонстративным является наблюдение больной В. (ожоги рук и ног II-IIIа степени до 15% поверхности тела, черепно-мозговая травма), сообщившей через сутки после назначения кортексина: "Если раньше всю ночь снились кошмары - огонь, горящие вагоны, кровь, то сегодня этих снов не было. Всю ночь снились яркие цветные детские игрушки, дом, лес". В другом случае 4-летний ребенок с ожогами I-IIIа степени 29% поверхности тела, находившийся в состоянии психомоторного возбуждения (практически без сна) в течение трех суток, уснул через несколько минут после первого введения препарата.
Врачи наблюдали улучшение процессов эпителизации обожженных участков (I-II степень) у пациентов, получавших кортексин. Но этот факт требует еще дополнительной проверки.
У обследованных больных с легкими и средними степенями поражений были установлены весьма незначительные повышения артериального давления (до 130-140/80-90 мм рт. ст.) и тахикардия (100-110 уд./мин). Нужно также отметить, что первые жалобы, связанные с баротравмами (отсутствие которых с учетом характера поражающего фактора удивляло специалистов), появились лишь на 7-й день после катастрофы (снижение слуха, боли в ушах, ощущение "сухости" в носоглотке, затрудненное дыхание) вначале лишь у больных с легкими и средней тяжести поражениями. Это позволяет высказать предположение о "маскирующем" эффекте более тяжелых ожоговых поражений и необходимости построения терапевтического процесса не только на основе жалоб пострадавших, но и с учетом всего комплекса возможных поражающих факторов, включая всегда в таких случаях и психотравмирующие факторы.
Проблема кризиса, кризисного состояния личности является одной из актуальнейших проблем современного общества. В наше время количество людей, испытывающих различные кризисы, неуклонно возрастает. Это связано с резкими изменениями условий жизни (девальвация привычных ценностей, нестабильность общественных структур, болезни, экономические и национальные катаклизмы, изменения социального окружения), с определенным эволюционным этапом в развитии психики людей в целом.
Анализ основных тенденций изучения переживания человеком отдаленных последствий воздействия травматических событий позволяет заключить, что современной науке гораздо больше известно о том, что делает человека страдающим и позволяет ему оставаться таковым. Причины же, по которым он принимает решение столкнуться лицом к лицу с собственными страхами, неудачами и трагедиями и находит возможность справиться с имеющейся болью, до сих пор составляют, по всей видимости, малоисследованную область научной психологии. Кроме того, изучая патологические и предпатологические нарушения как конечное состояние переживания психической травмы, делаем акцент на восприятии страдающего человека как "законсервированного" в своей боли и таким образом негласно постулируем отсутствие перспектив поиска смысла личной трагедии, приведшей к столь неблагоприятным последствиям. Однако, согласно экзистенциальному подходу в психологии, именно ощущение отсутствия осмысленности и создает возможность и необходимость ее поиска. Обессмысливание же прошлого нарушает интеграцию личности с объективной реальностью и уже само по себе может выразиться в формировании пограничных психических расстройств, психических заболеваниях и иных психических нарушениях. По нашему мнению, рассмотрение идеала "удачного" переживания травматического опыта только в контексте ликвидации симптоматики стрессовых нарушений, повышения адаптивных возможностей человека существенно ограничивает представление о последствиях психической травмы. В этом случае в учет не принимается вероятность позитивного приобретения в процессе переживания, такого, например, как возможность личностного роста, связанного с переживанием высших ценностей, как обретение осмысленности жизни. Расширение представления о механизмах деятельности психики, функционирующей в кризисном состоянии, требует дополнительного изучения влияния на нее ценностно-смысловой сферы личности.
В заключение следует подчеркнуть, что имеются два основных представления о влиянии эмоционального напряжения на выполнение различных действий, функционирование человека в целом.
Сторонники одного подхода считают, что эмоции оказывают прежде всего дезорганизующее воздействие на человека. Человек, находящийся в состоянии эмоционального напряжения, разгневанный, например, действует хаотически, не учитывает характера ситуаций, неправильно пользуется получаемой информацией, реагирует или слишком сильно, или слишком слабо, вне корреляции с силой раздражителей. Резкий страх приводит к оцепенению, исключает вообще всякую деятельность.
Сторонники другого подхода считают, что напряжение различного содержания, как тревога, страх, гнев, эйфория, участвует в процессе приспособления, адаптации человека к ситуациям экстремального типа. Согласно этому положению, эмоции мобилизуют, помогают оптимальному использованию всех ресурсов организма для того, чтобы справиться с ситуацией. Здесь важно прежде всего установление факта непрямой зависимости между эффективностью действий и силой напряжения, а также между эффективностью действий и трудностью задачи. Эмоции могут в зависимости от их напряжения и степени трудности задачи как повышать эффективность действий, так и дезорганизовать их правильное выполнение.