Плотно поев, Зиннат от души обнимал своих поваров, говоря им напутствия и пожелания. Те в долгу не оставались, выливали ему оставшийся суп и гарниры в полиэтиленовые пакеты. Опять происходило великое зрелище. Зиннат вытаскивал из своей сетки шестидесятых годов пакетики, их бережливо поглаживал, надевал друг на друга, немного вдувал в них воздух, проверял на целостность и лишь затем подходил к большой кастрюле, возле которой стояла толстая и большегрудая женщина. Произносил два слова. Произносил так, что казалось, что эти слова волшебные. И, действительно, происходило чудо. Содержимое кастрюлей оказывалось у него в пакетах. Он их вновь бережно укладывал в сетку, завязывал и бежал, бежал по улицам города, наполненный радостью, что сегодня вечером он разогреет все это в общаге, съест и заснет с улыбкой на лице сытый и довольный.
Постепенно эта радость перерастала в другие радости дня. Зиннат любил читать. Читал много и читал только новые свежие книги, которых не было ни в каких библиотеках. Он часами задерживался у книжных прилавков магазинов, перебегая в течение дня от одного магазина к другому. Читал стоя, вдумчиво. Сначала это не нравилось книготорговцам. Но, когда они обратили внимание, что покупатель лучше покупает книги именно тогда, когда Зиннат с наслаждением читает ту или иную книгу, громко комментируя ее, соблазняя потенциальных читателей на покупку, они только и ждали его! Сейчас, мол, придет Зиннат, и будет план. И вновь происходило чудо. Раскупалось все: стихи бездарных поэтов, научные труды шизофреников, ну и, конечно, все остальное. Надо было видеть, как читает Зиннат. Он словно зажигался. Складывалось такое впечатление, что он держит в руках не книгу, а некую свечу пред иконой, всматриваясь в ее пламя. Глаза загорались от какого-то света, но света не было. Лицо Зинната оживало, хотя оно и так было живым. Окружающим хотелось жить, нырнуть в книгу и уйти вместе с Зиннатом в тот мир, который был к сожалению только для него. Этот порыв нырнуть в книгу возникал у покупателей, и они покупали и покупали. Таким образом, Зиннат прочел всю современную научную и художественную литературу. Таким образом, он обходил десятки магазинов города. Он был известен. По сути своей, если бы была должность главного читателя города, то она по праву бы принадлежала бы ему. День подходил к концу, опускался вечер, книжные магазины закрывались, и у Зинната вновь открывались новые радости. Он шел в чайхану или кафе, где его тоже ждали. “Все мы люди,
родные и не красиво, брезгать друг к другом”. С такими словами он собирал со столов не до конца отдавшие свой вкус растворимые пакетики с чаем, собирая их в нечто, напоминавшее парашют. В кипятке ему никогда не отказывали. Собирая как наперсточник вокруг себя использованные стаканчики заваривал в них чай и опускал в них свои пакетики. Долго держал эти стаканчики в своих руках, грел руки. Делал это он с таким удовольствием, что казалось, что он пришел не пить чай, а просто погреть об стакан свои руки. Когда чай был готов, начиналось главное – радость вечера. Зиннат общался и пил чай, пил, пил и общался. Охотливых собеседников было много. Все хотели общаться с ним. Своей эрудицией, добрым взглядом, мудростью и светлыми и искренними глазами, которые не боялись смотреть в глаза собеседнику, он располагал к общению. Те угошали его пирожными, коржиками. Так он выпивал стаканов 10-12, успев пообщаться с 5-6 посетителями кафе. Он говорил о красоте города, о красоте женщин, о науке, о Боге.. Его слушали, и всем было так интересно, что собеседники Зинната забывали пить чай. Вокруг него образовывался круг подслушивающих и тоже не желавших покинуть чайхану. Чай пили долго. Чая пили много. И опять были довольны и продавцы и покупатели. Кто бы мог подумать, что использованный кофе еще может сгодиться. Зиннат утверждал, что самое вкусное и полезное от кофе остается после варки «отжившего» кофе, то бишь у него открывается настоящая жизнь. Он отдает свои наилучшие вещества. Продавщица размешала в трехлитровой металлической посудине эти остатки с кипятком и начиналась вторая история общения и питье кофе.
На этот раз он выпил три литра кофе и пообщался с четырьмя посетителями кафе. И опять все с удовольствием наблюдали за этим занятием.. Чайхана ожила. Пилось, разговаривалось, пилось, разговаривалось. Уже поздно, в десять часов Зиннат вышел на улицу и пошёл куда-то во двор ... в общественное место. Он пошел по-маленькому. В этой холодной, грязной, вонючей уборной он с таким удовольствием сказал только одно слово: “Хорошо”. Он не видел и не чувствовал этого запаха. Он был счастлив. Только в 12.00 после длительной прогулки по ночному городу он побежал получить, получить, получить для себя радость – сон. На другой день эти радости опять его ждали. Он спешил к ним. Он жил так уже много лет, но только совсем недавно стал чувствовать и понимать, что его знает весь город, что его узнают почти все прохожие многомиллионного города. Одни искали и интересовались Зиннатом просто из любопытства, другие, чтобы посмотреть на него и увидеть то, как человеку мало надо, третьи, чтобы как священнику излить свою душу. «Это Зиннат», «О! Зиннат», «Это тот самый Зиннат...»- слышалось ему вслед. Вначале это его радовало, но потом, когда стали приставать журналисты с нелепыми вопросами и предложениями организовать «партию бомжей», Зиннат стал беспокоиться. Он шарахался от телекамер и убегал от этой ненужной ему суеты. Не думал он, что бомжи-одиночки могут быть известными людьми. Зиннат был не просто известным в своём городе, он был его живой достопримечательностью. Побывать в центре города и не увидеть Зинната считалось дурной приметой. Во чтобы то ни стало увидеть Зинната, хоть из окна едущего транспорта было хорошей приметой. Казалось, не будь его город бы потерял своё лицо. Зиннат для города был вроде живого святого. И действительно, Зиннат мог иметь большое влияние на общество и журналисты, как агенты влияния засылались к нему неслучайно. Его хотели использовать как известную личность. Ведь на носу были выборы.
О сознании
71.
Часто мы смотрим на себя со стороны и думаем про себя: “Мы это или не мы?”
73.
Самосознание начинается с сознания Ничто. Сознание Ничто первично по отношению к самосознанию.
186.
Люблю только тех художников, которые являются фотографами подсознания.
211.
Когда хотят упрекнуть человека в невежестве, порой применяют такую формулировку: “Вы как животное!” Считаю, что это не совсем правильно. Животные святые существа. По-видимому, имеется в виду, что человек имеет некоторые черты животного. То есть, с одной стороны, он разумен, но при этом совершает нечто, что делает его похожим на животное. А животные, совершая это же нечто, не вызывают у нас негативного чувства, так как мы предполагаем, что они не имеют сознания.
229.
Человечество подошло к такому этапу, когда оно способно с помощью компьютерной графики один к одному оперативно и быстро воспроизводить абсурдные образы, которые раньше мог формировать лишь мозг. Это особый этап в развитии познания нашего сознания и подсознания.
267
Психотравм сознания не существует, так как раны души находятся в подсознании. Именно поэтому человек бредит, страдает во сне. Сознание лишь фасад здания человеческой души. Малодушие — отсутствие этого фасада.
269
В тюрьме подсознаниям узников тесно. Они как сельди в бочке, поэтому в тюрьме человек человеку — враг. В камере начинают ненавидеть друг друга больше. Люди разочаровываются в людях, в феномене человека. Замкнутая система человек-человек неживуча, деструктивна, ведет к самопоеданию и самоуничтожению. Всё это есть проявление закона сохранения психической энергии. Самое лучшее, что может спасти людей в камере — это независимый труд. Поэтому в тюрьме люди часто мастерят. Великая пытка — это мариновать подсознания (сознание ) людей, как сельди в бочке, не давая им работать. Именно в тюрьме человек понимает как никогда и нигде, что подсознание — его враг.
271
Подсознание человека — его враг. Взаимодействие подсознания в замкнутой системе — двойной враг. Именно поэтому возможно самоуничтожение двух людей. Даже влюбленные порой будучи в замкнутой системе не выживают, начинают самопоедать себя. Необходимо взаимодействие со средой — обществом и природой.
469
Каким местом мы воспринимаем окружающий мир? Ушами? Глазами? Душой? Сознанием? Подсознанием? Или чем-то таким, чего мы не знаем и еще не назвали каким-то понятием. Это и есть, пожалуй, та главная внутренняя наша тайна (не пишу “душа”), но оно — наше. Вышеприведенный вопрос возникает, если мы предполагаем парадигму приборного восприятия, т.е. субъект-объектных отношений. В действительности объект и субъект (субъект и окружающий мир) размыты и существует вероятностное распределение субъекта и объекта, т.е. имеет место принцип неопределенности. Самое интересное то, что наше сознание способно представить это субъект-объектное отношение со стороны, т.е. диссоциировать образ, т.е. рефлексировать о рефлексирующих процессах.
489
Многие глубинно-философские проблемы сознания уже сейчас, благодаря развитию психологии, можно рассматривать в рамках психологических процессов.
542
Человек развивается и поэтому не может быть тождественен самому себе, даже в одну долю секунды. Не в этом ли фундаментальные корни и тайна нашего сознания. Таким образом, на основании вышесказанного, можно заключить, что человек не хозяин себе, в силу того, что он не может взять себя в руки, так как то что он берет (себя), ускользает от него. В этом великая тайна и атом сознания.