Из этих высказываний ясно, что утверждение Юнга, будто бы Фрейд в своих новых работах использовал понятие «либидо» в каком-то другом, более широком смысле, чем раньше, не подтверждается местом из работы Фрейда, на которое Юнг ссылается. Наоборот! Рассуждения Фрейда вполне соответствуют его прежнему пониманию необходимости различать «"Я"-интересы» и сексуальное либидо, а также его прежнему мнению о значимости либидо (в сексуальном смысле) для патогенеза всех психоневрозов, не исключая паранойю и парафрению. Отождествление понятия «либидо» с волей Шопенгауэра и с понятием энергии у Роберта Майера мы вынуждены, после всего сказанного, считать собственным измышлением Юнга.
«Робкой осторожности», которая, с точки зрения Юнга, «уместна по отношению к столь трудной проблеме», мы никак не находим в выводах самого Юнга. Не уделив ни малейшего внимания подчеркнутой Фрейдом возможности того, что расстройства либидо могли бы воздействовать на «"Я"-оккупации» и индуцировать те нарушения функции Эго, которые характеризуют паранойю и парафрению, Юнг декларирует, что нормальная fonction du reel (функция реальности) «вряд ли» будет поддерживаться лишь благодаря либидинозным «добавкам» или эротическому интересу. Ведь «факты таковы, что у больных действительность во многих случаях вообще исчезает, так что нет и следа психологического приспособления или ориентирования». При ступорозных и кататонических состояниях, например, приспособление к реальности теряется совершенно.
Этого категоричного заявления Юнга, не подкрепленного доказательствами, нам недостаточно, тем более что мы знаем косвенные нарушения функций в других сферах, соответствующие второй возможности, принимаемой Фрейдом. Подобно тому, как у собаки после операции на головном мозге появляются нарушения функций нервных центров, оставшихся невредимыми, глубокая «расшатанность» сексуальной сферы может привести к нарушениям функций «Я», даже если «"Я"-инстинкты» и не пострадали непосредственно.
Нельзя решать сложные и трудоемкие вопросы науки путем восторженных деклараций по поводу своего кредо. «Есть загадки, — прочел я недавно в одной методологической и критической работе петербургского физика О. Д. Хвольсона, — для которых, по внутреннему их содержанию, мыслимо лишь ограниченное число решений, поддающихся точной формулировке. <...> Окончательное "решение" такой загадки очевидно не может состоять в том, чтобы одно определенное из этих мыслимых решений... объявлялось верным и окончательным. <...> ...после основательного изучения данного вопроса следует показать, каким образом могут быть... устранены противоречия. <...> Предложенное псевдорешение удовлетворит лишь наивнейшего профана, но ничего не даст действительному знатоку вопроса». (О. Д. Хвольсон, Гегель, Геккель, Коссут и Двенадцатая заповедь: Критический этюд.)
«При Dementia ргаесох действительность отсутствует в гораздо большей мере, чем это можно объяснить с помощью идеи "оттока либидо"», — говорит Юнг. На это можно возразить, что мы и не определяем предельную меру ущерба, который может претерпевать функция восприятия действительности вследствие сексуальной травмы. Мы видим, насколько далеко может человек отрешиться от реальности при истерии и неврозе навязчивых состояний вследствие психических травм эротической природы: мы знаем и состояние, вызванное влюбленностью, в котором индивидуум отвлечен от реальности почти так же, как страдающий Dementia praecox .
«Никто не может быть убежден, — говорит Юнг в другом месте, — что понимание реальности — это какая-то сексуальная функция». Юнг здесь оспаривает то, что никем и не утверждалось, и менее всего — Фрейдом, который в работе о «принципах психического события» предполагает, правда. возникшую вторично, но все же довольно интимную связь чувства реальности с «Я»-инстинктами (но не с сексуальным инстинктом). Исходя из сказанного, мы вынуждены считать самым приемлемым объяснением Dementia praecox фрейдовскую теорию либидо, с чем согласен также Абрахам.
Отождествляя понятие «либидо» с понятием психической энергии, Юнг совершает сразу две ошибки. Он так расширяет его емкость, что оно рассеивается и улетучивается и, по существу, оказывается лишним. К чему говорить о либидо, раз мы имеем в своем распоряжении доброе старое понятие энергии, хорошо известное из философии? Но, лишая понятие «либидо» какой-либо конкретности, Юнг одновременно возвышает его до такого ранга, который ему не подобает. Впрочем, старания Юнга «отгородить» конкретные формы психической деятельности от сексуальности ни к чему не приводят. Как только он соглашается сделать из этого правила кое-какие исключения («функция восприятия реальности, по крайней мере в большей своей части, — сексуального происхождения», с. 178), тут же нарушается целостность его системы, и мы оказываемся на прежней шаткой почве и вынуждены признать, что стремление дедуцировать всю онтологию и онтогению душевной жизни из абстрактного понятия «либидо» не удалось.
Юнг признает происхождение высоких душевных достижений из сексуального, но отрицает, что эти достижения все еще содержат в себе что-либо сексуальное. Чтобы прояснить эту идею, он употребляет среди прочего следующее сравнение: «Если уж не может быть никакого сомнения в сексуальном происхождении музыки, то было бы ничего не стоящим и вульгарным обобщением подводить музыку под категорию сексуальности. Такого рода терминология привела бы к тому, что Кельнский собор надо было бы обсуждать с точки зрения минералогии только потому, что он состоит из камней». Я нахожу, что это сравнение говорит как раз против Юнга. Кельнский собор не перестал состоять из камней, когда эти камни воплотились в художественную идею. Это великолепнейшее строение по своей внутренней сущности есть груда минералов, и вполне естественно обсуждать ее и с точки зрения минералогии. Лишь односторонне придерживаясь антропоцентрического мировоззрения, можно оспаривать эту реальность. Так же и высочайшие психические функции человека отнюдь не упраздняют того факта, что человек есть животное, и самые высокие его достижения могут быть поняты только как функции животных инстинктов. Развитие психики — это не разрастание пузыря, у которого оболочка означает настоящее, а внутри вместо прошлого — пустота; скорее можно сравнить развитие психики с ростом дерева, у которого под корой продолжают жить годичные кольца древесины прошлых лет.
Важнейшие тезисы генетической теории либидо, предложенной Юнгом, следующие. Либидо, которое первоначально служило только для образования яйца и семени, «пралибидо», у существ с более высокой организацией начинает выполнять более сложные функции, например, сооружение гнезда.
Из единого сексуального первобытного либидо в связи с ограничением плодовитости образовались «отщепления», функцию которых поддерживает специальное, дифференцированное либидо.
Это дифференцированное либидо становится как бы десексуализированным, в том смысле, что оно лишается свой первоначальной функции — производства яйца и семени — и уже не может вернуться назад, к сексуальным функциям. Процесс развития состоит в том, что первобытное либидо все больше истощается и его изначальные функции превращаются в функции вторичные — приманивание партнера и защита потомства. Результат этого развития есть как бы изменение способа размножения — повышенное приспособление к действительности. Переход либидо из собственно сексуальной области к «побочным функциям» происходит постоянно и сейчас; там, где эта операция удается без ущерба для приспособления индивидуума, говорят о сублимации, если же попытка неудачна — о вытеснении. Прежняя психология Фрейда признает множественность инстинктов. Признает она и либидинозные «добавки» к несексуальным инстинктам.
Ограничься Юнг тем, чтобы подчеркнуть еще раз и настойчиво огромную и еще далеко не достаточно оцененную роль сексуальности в развитии, — мы согласились бы с ним безоговорочно. Однако унифицирование всего психического в понятии «либидо» и выведение даже эгоистических инстинктов из сексуальных представляется нам бесплодным и некорректным. Размышления Юнга напоминают старый забавный вопрос: что было раньше — яйцо или курица? На этот вопрос, как известно, ответа нет. Столь же бесплодна альтернатива — произошли ли эгоистические инстинкты из инстинкта сохранения вида, или же наоборот. Пока мы вынуждены лишь констатировать существование инстинктов обоих направлений и честно признать свое невежество в вопросе об их генетической очередности. (Такой же односторонний взгляд, как у Юнга, наличествует и у Адлера, который все сексуальное хотел бы вывести из «инстинкта агрессии».)
Мы уже отмечали неправомерную решительность, с которой Юнг рассматривает невроз как замену какой-то фантазии «индивидуального происхождения», где архаические черты отсутствуют без следа, и полагает, что в психозе они отчетливо проявляются. По тем же самым основаниям мы должны оспорить мнение Юнга о том, что при неврозе «отрешается от действительности» лишь свежий (индивидуально приобретенный) слой либидо, в то время как при психозе происходит отдача довольно большой дозы уже десексуализированного либидо, которое отрешается от мира и используется для конструирования эрзац-продуктов.
В следующей главе говорится о «перебазировании» либидо как возможном источнике изобретений примитивного человека». Признавая богатство идей Юнга и меткость его замечаний, нельзя удержаться все же от упрека в односторонности. Такое открытие, как добывание огня сверлением, Юнг рассматривает как дериват ритмично-онанистических действий. «Приручением огня» человек, возможно, «обязан стремлению установить какой-нибудь символ сексуального акта». Из таких сексуальных функций, как приманивание и течка, из попыток выразить зов страсти развился язык, и все с ним связанное. Однако нам представляется более вероятным, что добыча огня в первую очередь была призвана удовлетворять не сексуальные, а практические жизненные потребности, даже если это и служило сексуальной символикой. Но Юнг не принимает в расчет такую возможность, что находится в противоречии с обычным для него подчеркиванием значения реальности.