Существуют различные способы защиты от страдания. Простейший из них — уклониться от раздражителя; этому соответствует ряд тиков, которые можно истолковать как рефлексы бегства; универсальный негативизм кататоников можно рассматривать как генерализацию этого способа защиты. Тики более сложного вида повторяют действие, отражающее внешние раздражения, когда-то актуальные; третья же форма — это когда защита оборачивается против собственной персоны. В качестве примера упомяну такие широко распространенные тики, как потребность царапать себя и причинять себе боль: шизофреническое повышение их — склонность к нанесению себе увечий.
В монографии Майге и Файнделя сообщается о еще более показательном случае. «У одного пациента карандаш или деревянная ручка никогда не оставались в сохранности дольше, чем 24 часа; по истечении этого срока он изгрызал их целиком. Точно так же обстояло дело с рукоятками палок и зонтов; этих вещей он расходовал чрезвычайно много. Чтобы устранить эту неприятность, он придумал использовать металлические ручки и трости с серебряными набалдашниками. Результат оказался плачевный: он только еще сильнее впивался в них зубами, а поскольку не мог этим нанести вред железу и серебру, то вскоре сломал все зубы. К этому присовокупился небольшой абсцесс, и раздражение, вызываемое болью, стало источником нового несчастья... Он взял в привычку расшатывать зубы — пальцами, карандашом или палкой; и ему пришлось удалить почти все зубы один за другим: сначала резцы, потом клыки, наконец передние коренные. Он вынужден был сделать себе зубной протез; и это был новый предлог для тика! Языком и губами он беспрестанно ворочал свою вставную челюсть, двигал ее взад-вперед, вправо-влево, вращал ее во рту, рискуя проглотить».
Сам пациент рассказывает: «Порой мне доставляет удовольствие вынимать челюсть... я выискиваю малейший предлог, чтобы остаться одному, хоть на миг, и тогда вынимаю протез, но тут же вставляю его обратно — мое желание удовлетворено».
«Он страдает мучительным тиком "царапанья". При каждом удобном случае он возит рукой по лицу или чешет себе нос, царапает веко, ухо, щеку и т. д. То он торопливо проводит рукой по волосам, то теребит и дергает свои усы, которые выглядят иной раз так, как будто их обкромсали ножницами».
А вот случай, описанный Дюбуа: «20-летняя девушка, согнув предплечье, тычет локтем себя в грудь; это происходит 15-20 раз в минуту, до тех пор, пока локоть не заденет очень сильно костяных пластинок корсета. Этот резкий толчок сопровождается слабым вскриком. И кажется, что, только совершив этот последний толчок, больная получает удовлетворение».
Позже я еще буду говорить о связи подобных симптомов с онанизмом. Здесь же хочу указать на аналогию третьего способа моторной разрядки («обращение против собственной персоны») с одним способом защитной реакции, имеющим место у низших животных. Я имею в виду способность к «аутотомии». Если какие-то части тела испытывают болезненное раздражение, то эти животные в буквальном смысле «умерщвляют» пораженные участки, изолируя их от организма с помощью специальных мышечных акций; другие (например, определенные виды червей) даже распадаются на несколько более мелких частей (словно «лопаются» от бешенства). Так же, должно быть, происходит откусывание больных конечностей. Похожая тенденция к отделению частей тела, доставляющих неприятность, по-видимому, выражается в нормальном «рефлексе зуда», который означает желание «соскоблить» раздраженные участки кожи. Нанесение себе увечья у кататоников и автоматические действия некоторых больных тиком символизируют такие же тенденции; разве что последние борются не против актуальных раздражений, а против раздражения некоего инстинкта, «откомандированного» в «систему "Я" - воспоминаний» (или в систему «воспоминаний органов»). Я полагаю, что по крайней мере некоторая доля прироста раздражения может быть сведена к сопровождающему повреждение, локальному (или связанному с соответствующими сферами чувств) повышению либидо. (Психоаналитик неизбежно свяжет активные отражающие реакции — с садизмом, а причинение вреда самому себе — с мазохизмом; в «аутотомии» мы, возможно, имеем своего рода архаический образец мазохистского инстинктивного компонента.) Как известно, концентрация либидо, превышающая порог переносимости «ядра» «Я», высвобождает неудовольствие; непереносимое либидо превращается в страх. Майге и Файндель называют в качестве кардинального симптома «тикоподобного» подрагивания тот факт, что активное или пассивное его подавление вызывает реакцию страха у больного. После устранения препятствий движение производится судорожно, со всеми приметами испытываемого удовольствия.
Склонность «сбрасывать» раздражение посредством мышечного подрагивания или неспособность к торможению моторной (или аффективной) разрядки можно сопоставить с определенным темпераментом, который в научных кругах носит название «моторный тип». Так, непреодолимое стремление танцевать при ритмичных звуках музыки (волшебная флейта!) представляет наглядную картину того, как прирост сенсорного (в данном случае — акустического) раздражения гасится посредством немедленной моторной разрядки.
Больной тиком реагирует с чрезмерной силой потому, что он уже отягощен внутренним раздражением инстинкта. Вполне возможно, что нечто подобное происходит и при названном «темпераменте». Двигательная активность и эффективность, которые в норме находятся во власти предсознания ( Vbw ), при тиках подчинены нежелаемым и отчасти неосознанным «органо-эротическим», инстинктивным силам, что обычно бывает при психозах. Тем больше оснований считать вероятным наличие общих (нарциссических) основ тиков и большинства психозов.
Болезнь тика поражает детей чаще всего в период сексуальной латентности, когда дети склонны и к другим психомоторным нарушениям (например, к хорее (Хорея - греч. "пляска", "танец". В медицине - вид гиперкинеза: быстрые, размашистые движения))- Тик может иметь различный исход. Он может оставаться стационарным или прогрессировать, вырождаясь в симптомокомплекс Gille de la Tourettee ; судя по одному случаю, который я имел возможность просмотреть психоаналитически, моторная сверхвозбудимость может компенсироваться в более поздние годы усиленным торможением. Оно присутствует у невротиков, отличающихся чрезмерной предусмотрительностью, размеренностью, вескостью походки и движений.
Майге и Файндель свидетельствуют не только о двигательных тиках, но и о тиках позы, когда наблюдаются не мгновенные клонические конвульсии, а тонические оцепенения — застывание головы или конечности в определенном положении. Эти случаи являются переходными между катаклонической и кататонической иннервацией. Сами авторы выразительно замечают: «Еще больше сближается этот феномен (тонический тик, или тик позы) с кататоническими позами, патогенез которых предполагает некоторую точку соприкосновения с патогенезом тиков позы» ( Meige , Feindel , Op . cit . S . 136). А вот характерный пример. Пациент С. имеет тик позы: поворачивает шею влево. Когда прикладываешь усилия, чтобы наклонить его голову вправо, наталкиваешься на значительное мышечное сопротивление. Но когда во время этих попыток говоришь с ним или чем-то занимаешь его, то постепенно его голова становится свободной и ее можно вращать во всех направлениях без усилий (там же). В конце книги оказывается, что один из авторов ( X . Майге) распознал также сущностную тождественность кататонии и этих тиков. В докладе на Международном медицинском конгрессе в Мадриде (1903 г.) он сообщил это свое наблюдение. (« L ' aptitude catatonique et l ' aptitude echopraxique des tiqueurs ».) Переводчик реферирует содержание доклада следующим образом:
« Если исследовать большое количество больных тиком, то можно сделать наблюдения, которые небезынтересны для патогенеза этого страдания... Некоторые больные тиком поразительным образом склонны к тому, чтобы выдерживать те положения, которые вы придали их членам или которые они заняли сами. Следовательно, речь идет о какой-то кататонии. Иногда она настолько сильная, что затрудняет исследование сухожильных рефлексов. В нескольких случаях было даже симулировано отсутствие коленного рефлекса. В действительности же дело было в усиленном напряжении мышц, в повышении мышечного тонуса. Если от таких больных требуешь, чтобы они внезапно "отпустили" какую-то мышцу, ослабили ее напряжение, то это удается им лишь спустя довольно длительное время. Нередко можно наблюдать, что больные тиком склонны утрированно повторять пассивные движения своих членов. Если несколько раз пошевелить их руками, то потом, когда оставишь их в покое, можно увидеть, как движение все еще продолжается некоторое время, как бы задним числом. Следовательно, такие больные наряду с симптомом кататонии обнаруживают симптом эхопраксии, и в значительно большей мере, чем здоровые» (там же, с. 386).
Тут нам представляется удобный случай заняться одним из четырех видов моторной реакции, которая имеет одинаковый вид при тике и кататонии, — Flexibilitas cerea («восковая гибкость»). Она заключается в том, что человек без малейшего напряжения мускулов длительное время сохраняет то положение, в которое пассивно были приведены его члены. Этот симптом наблюдается также при глубоком гипнозе.
Когда-то я в поисках психоаналитического объяснения подверженности гипнозу свел безвольную уступчивость гипнотизируемого к мотивам страха и любви. При «отцовском гипнозе» медиум делает все, что от него требуют, потому что надеется таким путем избежать угрожающей опасности со стороны гипнотизера, которого он боится; при «материнском гипнозе» медиум стремится завоевать себе любовь гипнотизера. Если искать аналогии в мире животных, то нельзя не вспомнить, во-первых, о том, как животные некоторых видов при угрожающей опасности притворяются мертвыми, а во-вторых, о способе приспособления, называемом мимикрией. «Восковая гибкость», «каталепсия» у кататоников (и намеки на то же самое у больных тиком) можно истолковать в подобном смысле. Кататонику, по сути, все безразлично, его интерес и либидо оттянуты на собственное «Я», от внешнего мира он хочет только одного — чтобы его оставили в покое. Несмотря на автоматическое подчинение любой воле, противодействующей ему, он на самом деле внутренне независим от нарушителей спокойствия, ведь ему все равно, какое положение занимает его тело, так почему бы и не сохранить пассивно ту позу, которую ему придали? Бегство, сопротивление или обращение против самого себя — это способы реакции, свидетельствующие о довольно выраженном аффективном отношении к миру. Лишь в каталепсии человек достигает той степени самоконцентрации — концентрации факира — в самой глубине «Я», при которой даже собственное тело ощущается им как нечто чужеродное для «Я», как осколок окружающего мира, и к судьбе, уготованной этому осколку, его обладатель остается совершенно холоден. Каталепсия и мимикрия были, соответственно, регрессиями к какому-то еще более примитивному способу приспособления живых существ, к аутопластическому приспособлению (путем изменения собственной «самости»), в то время как бегство и отражение нацеливаются на изменение окружающего мира (аллопластическое приспособление).