На наш взгляд Д. А. Леонтьеву удалось лишь сопоставить и соединить различные психологические подходы с помощью единой «нити» понятия смысла, но насколько это соединение оказалось диалогом и живым взаимодействием этих подходов, остаётся открытым вопросом. Критерием наличия живости этого диалога служат конкретные рецепты и психотехники, которые выводятся из него, но они, как оказалось, не имеют практической новизны и использовались на практике ранее, то есть до разработки психологической системы Д. А. Леонтьева. При этом необходимо отметить, что Леонтьев поставил себе неординарную и смелую задачу - не только обобщить и свести воедино то, что наработано в теоретических, экспериментальных и отчасти прикладных исследованиях смысла в отечественной и мировой психологии, но и увидеть за ними взаимосвязанные проявления единой динамичной смысловой реальности. Насколько Д.А. Леонтьеву действительно удалось вырваться за пределы уже ранее описанной и изученной динамики психической реальности, и, перейти действительно к описанию динамики смысловой реальности, до сих пор не выявленной? Или произошла обыкновенная подмена (тавтология) уже изученной учёными-классиками психической реальности смысловой реальностью, и, научной новизны нет?
Кроме Д.А. Леонтьева, попытку разработать положения качественно новой психологии делались и другими авторами. Некоторые признаки неклассичности и постмодернистичности, заключающиеся в переходе от статического представления о человеке к динамическому, то есть перехода от изучения его в виде изолированной системы к осознанию его неразрывной связи с миром, в котором протекает его жизнедеятельность, имеют место в работах Л.С.Выготского, которому принадлежит идея «неклассической психологии» (Эльконин, 1989; Асмолов, 1996 б; Дорфман, 1997 и др.) или •иронической психологии» (Зинченко, 1997), а в западной — в обсуждении идеи «постмодернистской психологии» (например, Shatter, 1990). Несмотря на то, что Д.А. Леонтьев делает заявку на создание неклассической, постмодернистской психологии, он практически не использует и игнорирует наработки философов-постмодернистов, ограничиваясь лишь работами экзистенциальной философии, беря в основу своей работы философские основания, преодолевающие разрыв онтологии и гносеологии. Поэтому, человек, с его жизнесозидающими познавательной и творческо-деятельностной способностями, вводится в состав бытия как его новый уровень, который творит из первичного безличного бытия свой особый жизненный мир. В жизненных отношениях человека и мира возникает особая смысловая реальность как форма их единства. Эти положения с философской точки зрения не имеют новизны, но с психологической, почему-то представляются автором как некое открытие. По сути своей Д.А. Леонтьевым поднята философская (гносеологическая) проблема и он её пытается разрешить с помощью психологических подходов и инструментов. Но возможно ли это? (О возможности изучения феноменов философской интуиции и творчества в рамках психологических методов – это отдельная тема, которая нами позднее будет рассмотрена). Видимо нет. Именно поэтому это исследование у данного автора приобретает философскую направленность, но имеет ли теперь это исследование философскую новизну (например, тезисы о бытийном опосредовании, укоренённости смысла в бытии, трансцендировании смысла, уже сформулированы в экзистенциальной философии, в частности у М.Хайдеггера и др.) Неужели никто до этого из психологов не использовал положения экзистенциальной философии для разработки психологии? Конечно это не так и экзистенциальная психология уже существует и развивается.
Возможно ли, используя категорию смысла, которая является главным элементом механизма принципа сообразности Петровского, описывать жувую психическую реальность, способную к творчеству, спонтанности, непредсказуемости? Является ли смысловая реальность, описанная Д.А. Леонтьевым, животворящей психической реальностью, способной к творчеству? Если это так, то Д. А. Леонтьев сделал революцию в психологию. Но так ли это на самом деле?
Анализируя гигантскую палитру психологических работ о феномене смысла, автор всё время подводит под общий знаменатель «смысла» многие понятия этих работ, авторы которых, порой, на смысл даже не намекали. Так, например, смело отождествляется понятие валентности, введённое одним из анализируемых авторов, с понятием смысл. Таким образом, атомом «смысла» можно описать многие психические явления, в конце концов, переписав заново все разделы и направления психологии. Это частично и проделано в работе Д.А. Леонтьева «Психология смысла», причём настолько, что читателю можно соблазниться и принять предложенную концепцию смысла за главный объяснительный принцип применительно к регуляции деятельности и развитию личности. Ведь, казалось бы, смысловая реальность, конституирует личность, дает человеку свободу от ситуации, позволяет ему осознанно и опосредовано взаимодействовать с миром в целом. Но, увы, это не так. объяснение психической реальности только на основе смысловых механизмов в сочетании с более простыми объяснительными логиками при всей своей изощренности не выходит за пределы «постулата сообразности» (Петровский В.А., 1975; 1996), поскольку налицо заданный изначально регуляторный принцип, определяющий иерархическую систему критериев, с которыми сообразуется вся активность субъекта. Психическая практика показывает, что есть формы поведения человека, которые не поддаются смысловому объяснению. Это и описанные В.А.Петровским феномены неадаптивной активности, и сконструированная Ф.Е.Василюком (1984) ситуация ценностного выбора, когда оказывается невозможным сравнить альтернативы в единой системе координат, как это происходит в более простых случаях. Тогда в чём ценность «открытой» Д.А. Леонтьевым динамики смысловой реальности?
Весьма смелая попытка этого автора описать животворящую психическую реальность «мозайками»-смыслами с помощью системного подхода, интегрированного с принципом развития, заслуживает высокой оценки. При этом не стоит забывать, что традиционный системный подход, пришедший к нам из естественных и технических наук, - это подход в первую очередь структурный, статичный. Но, несмотря на это, он взят за основу описания психической реальности, хотя и частично разбавляется автором приёмами многомерной онтологии В. Франкла. В результате Леонтьеву удаётся с завидной виртуозностью находить место в своих построениях самым разным наработкам. Но можно ли говорить о том, что эта «леонтьевская» смысловая реальность, будучи сформированной многомерно и многослойно, является текучей, движущейся, трансформирующейся тканью душевной субстанции выходящей в деятельность? По-видимому, это не так, хотя бы потому, что данному автору не всегда удается избежать двух крайностей - механического соединения элементов, заимствованных из разных контекстов и критического противопоставления друг другу различных взглядов на одни и те же явления. По-видимому, ценность исследований Д.А. Леонтьева заключается в том, что ему удалось объединить объяснительные возможности различных психологических подходов к феномену смысла, связав их в некую в целостную структуру. Содержательный анализ подходов к пониманию смысла в трудах В. Дильтея, Г. Фреге, Э. Гуссерля, Г. Шпета, М. Хайдеггера, К. Ясперса, М. Мерло-Понти, Ж.-П. Сартра, М. Вебера, П. Тиллиха и других крупнейших мыслителей не является простым научным литобзором. То, что исследование различных толкований смысла в психологии показало Леонтьеву, что этот феномен крайне неоднозначен, обладает множественностью проявлений, полифункциональностью, включаясь в несколько систем отношений, в которых функционирует по особым законам этих систем, ещё не является поводом говорить о том, что смысловая реальность необходимо и достаточно является основой психической реальности.
Обращение Д. А. Леонтьева к онтологическому уровню анализа, то есть к отношению человека и мира позволяет говорить, что автор выходит за рамки психологии в философский дискурс, таким образом, претендуя на построение новой онтологии, понятия которой были бы органически вписаны в теоретическую систему. Но имеет ли философскую новизну сопряжение понятий смысла и жизненного мира, анализ смысла в контексте жизненных отношений субъекта и мира? Пожалуй, в лучшем случае всё это является распространением экзистенциальной онтологии (М. Хайдеггера и др.) на психические процессы. Впрочем, это распространение делалось уже ранее и другими исследователями. В результате, Леонтьев приходит к тривиальному, непарадоксальному, психологическому выводу о том, что собственные действия человека обладают жизненным смыслом, они значимы для жизни человека. (Было бы, пожалуй, итереснее для науки (ведь истинная наука там, где есть парадоксы), если бы действия человека перестали обладать жизненным смыслом). Для философии эти вышеприведённые выводы, сформулированные ещё в начале прошлого века интересны, но они уже не новы. Вывод Леонтьева о том, что в образе мира в сознании субъекта возникает личностный смысл как форма познания субъектом своих жизненных смыслов, также не содержит философской и психологической новизны. Всё это, по-видимому, интерпретированная через понятие смысл феноменологии Гуссерля (хотя аналогом понятия личностный смысл у Гуссерля была очевидно иная категория). Несмотря на всё вышесказанное, Д.А. Леонтьев почему-то уверен, что приходит к качественно «новому» психологическому принципу - принципу бытийного опосредования смысловой реальности.