Этот вид неопровержимой психофизической интроспекции недолго продержался в атмосфере функционализма американской психологии. Уже, наверное, 30 лет, как о нем не слышно.
После Фехнера в течение полувека психофизики продолжали говорить о наблюдении и измерении ощущений, хотя в действительности наблюдали, делали сообщения, измеряли не целостные ощущения, а их качества. От Фехнера пошло применение психофизических методов для оценки качества, интенсивности, протяженности или длительности чувственного опыта, и Кюльпе после разрыва с Вундтом предположил, что мы в действительности никогда не наблюдаем целостного ощущения, а наблюдаем по отдельности его атрибуты, из которых строим ощущение как научный конструкт [42]. Позднее Ран, ученик Кюльпе, усилил это замечание [65], а Титчепер наконец сформировал свою точку зрения на предмет спора [84].
В 1893 г. Кюльпе доказывал, что качества ощущений: а) неотделимы от ощущений (если какой-либо из атрибутов исчезает, то исчезает и все ощущение); б) могут изменяться независимо друг от друга (можно изменить одно, оставив другие без изменений) [41. Р. 30—38]. Позднее этот взгляд оказался ошибочным, так как существуют различные качества, например высота и громкость звукового тона, цветовой тон и яркость спектральных излучений, которые не могут быть изменены независимо посредством прямой манипуляции стимулом. Стивене решил эту проблему, обратившись к понятию инвариантности. Независимым, говорил он, является атрибут, который,остается инвариантным при изменении параметров стимула,в соответствии с определенной функцией [7; 70; 71]. Такое понимание выразилось в нанесении на стимульную диаграмму кривых равной чувствительности, как, например, изофонических для высоты тона и громкости, которые строятся относительно частоты и-энергии стимула, или же изохроматических для цветового тона, яркости и насыщенности, строящихся относительно длины волны и энергии стимула. Равенство ощущений становится.решающей характеристикой, но субъективное равенство выводится иа
36
тех же базовых данных интроспекции, которыми пользовался Фехнер, т. е. из суждений «больше-меньше» или же из сходных дополнительных категорий.
Современная психофизика также занимается построением шкал чувствительности — интервальных и отношений. Для этого испытуемые должны сообщать, больше или меньше различие между одними ощущениями, чем другими (шкала интервалов), или же определять отношение одного сенсорного 'качества к другому (шкала отношений) [75. Р. 23—30]. Такая интроспекция надежна и пользуется общим одобрением даже в бихевиористской Америке.
Существуют и другие виды психофизик, в меньшей мере опирающиеся на количественные методы, которые до сих пор удачно используют сообщения о чувственном опыте и которые можно правильно классифицировать как современную интроспекцию. Отличным примером этого может служить работа Кроке-ра по анализу и оцениванию аромата группой тренированных судей, которых специально обучали этому [18]. Они оценивали степень выраженности различных обонятельных и вкусовых компонентов в аромате, проводили перекрестную проверку своих суждений, работая сплоченной группой в условиях высокой мотивации и энтузиазма. Такую обученную группу можно послать из родительской лаборатории на какое-нибудь промышленное предприятие для оценки вкусовых оттенков и калибровки продукта, позднее она может быть возвращена обратно для проверки интроспективной надежности, а если необходимо и для аналитической перекалибровки. Сообщение Крокера о том, как фиксируются установки и унифицируются суждения в таких группах, во всех отношениях напоминает атмосферу вупд-товской лаборатории, разве что только в лаборатории Крокера отсутствовал авторитарный контроль Вундта.
Другим недавним примером современного использования отчета о чувственном опыте является книга Харди и сотрудников о боли [27], В этой книге излагается психофизику боли. Особое внимание среди прочего уделяется различным качествам болевых переживаний и установлению шкалы ощущения боли с помощью субъективного уравнивания различий между ощущениями.
Урок, который нужно усвоить из развития психофизики, состоит в том, что в отношении наблюдения чувственного опыта интроспекция процветала сто лет и по сей день еще в моде.
Сознание животных
Отказывая животным в разумной душе, Декарт сделал проблему психологии животных относительно малозначимой, по Дарвин с его эволюционными доказательствами непрерывного развития души и тела от низших видов до человека (1872) изменил это положение [19]. Вскоре начали появляться сообще-
3?
ния Романеса об эволюции психики и интеллекта (1883). Он же ввел термин сравнительная психология для исследований природы души у животных различных видов [67]. Наделяя душу животного способностью к сомнению, он тем самым ставил интеллект животного ненамного ниже человеческого. Ллойд Морган в своей сравнительной психологии стремится умерить энтузиазм Романеса с помощью принципа экономии: он требовал не объяснять действия как результат упражнения высшей психической инстанции, если оно может быть истолковано как проявление психики нижележащего уровня [54]. Предостерегая от «антропоморфизма» при оценивании поведения животного, Ллойд Морган, конечно же, имел в виду антропопсихизм. Лёб, вводя понятие тропизма и неосознанного действия низших животных форм (1890), предполагал, что сознание возникает в ходе эволюции как необходимое условие более адаптивного действия и что его критерием служит развитие ассоциативной памяти [47]. Начались исследования интеллекта животных, среди которых нужно выделить эксперименты Торндайка (1898) [77]. Десятилетие с 1900 по 1910 г. было отмечено значительной активностью в экспериментальной сравнительной психологии, большая часть которой занималась измерением интеллекта животных. В этих исследованиях полезным средством считался лабиринт.
Несмотря на то что уже существовали доводы в пользу объективной психологии животных [4], развитие сравнительной психологии началось в период, когда психологию с изгнанным за ее пределы сознанием рассматривали как науку о душе без души, т. е. как часть физиологии. Американская функциональная психология, однако, включала сознание в сферу своих исследований, и сравнительные психологи для наблюдения за сознанием животных взяли в качестве основы методическую формулу, которую можно было бы назвать интроспекцией животных. Нигде этот вопрос не был изложен более ясно, чем в книге Уошберн 1908 г. о душе животных [88. Р. 13]. Она писала: «Если животное ведет себя таким образом, что можно заключить о сознании, сопутствующем этому поведению, то что оно такое? В начале нашего обсуждения ... мы должны признать, что все психологические объяснения поведения животных должны опираться на аналогию с человеческим опытом. Мы не знаем других значений таких терминов, как восприятия, удовольствие, страх, гнев, зрительные ощущения и т. д., кроме тех, которые составляют содержание нашей собственной рассудочной деятельности. Хотим мы того или нет, мы должны быть антро-поморфистами в своих предположениях о том, что происходит в душе животного». Здесь подразумевается, что, тогда как о человеческом сознании мы узнаем из прямого наблюдения — интроспекции, о сознании животного мы можем судить только с помощью заключений по аналогии. Однако не все. придерживались такого разграничения. Макс Майер выдвинул довод, на
38
котором строилась его психология «другого», что наше собственное сознание не может быть предметом (material) научного исследования, так как оно является особенным, а не общим, и что психология всегда изучает другие организмы'—'Других люден, других животных ,[52]. В этом смысле и поведение животного, и слова человека являются интроспекцией, если они рассматриваются как нечто, говорящее о сознании. Даже у Титче-нера можно найти этот аргумент: «Таким образом, животное вынуждено, так сказать, наблюдать, заниматься интроспекцией. Оно отвечает на стимулы и фиксирует свой опыт в движении тела» [79. Р. 30—36].
Интересно посмотреть, как Уотсон до разработки им бихевиоризма воспринимал относящееся к первому десятилетию экспериментальной психологии животных убеждение в том, что знание о сознании животных является конечной целью сравнительной психологии. Тогда Уотсон все еще работал в Чикаго, родном доме систематической функциональной психологии, которая утверждала, что сознание должно быть понято психологически на языке его полезности для организма. Свою монографию 1907 г. Уотсон озаглавил так: «Кинестетические и органические ощущения: их роль в реакции белой крысы при прохождении лабиринта» [89. Р. 90—97]. В этом исследовании он лишал крысу возможности при ориентировке опираться на зрение, слух, вкус, обоняние, частично кожную чувствительность, однако крыса продолжала помнить путь в лабиринте. Уотсоп сделал вывод, что «внутриорганические ощущения, т. е. кинестетические, возможно соединенные с органическими и статическими, ощущениями», являются тем, что использует крыса, следуя правильным путем. Он даже обсуждал возможность использования крысой наглядных образов, которые у нас играют преобладающую роль. Он полагал, что успешность пробегания крысы по лабиринту может подтвердить это: «Если поворот сделан в нужный момент (было показано, что слепые крысы с удаленными вибриссами могут делать такие повороты, не касаясь телом стенок прохода), можно предположить, что животное, таким образом, обладает «внутренним чувством», которое в точности подобно нашим переживаниям, возникающим при прикосновении в темноте к знакомому объекту.