Обобщая эти исследования, Уманский считает, что они были исследованиями контактной группы в совместной деятельности, которая требует организаторских усилий, а также особенностей общения “между членами в группах, отличающихся по уровню своего развития, в условиях моделирования трех форм организации совместной деятельности (совместно-индивидуальной, совместно-последовательной и совместно-взаимодействующей”[105, с. 67]. Эта классификация совместной деятельности по формам взаимодействия в ней вошла в социальную психологию под именем Уманского.
Развитие теоретико-эмпирического направления исследований в Москве связано с созданием академического Института психологии и в нем—сектора социальной психологии под руководством Шороховой. Одновременно центром социально-психологических исследований являлось соответствующее подразделение в Московском государственном университете, возглавляемое Андреевой, а также лаборатория социальной психологии в Академии общественных наук при ЦК КПСС, руководимая Уледовым. Работая в разных научно-исследовательских и учебных заведениях, Петровский создает свою исследовательскую группу и репрезентирует одно из ярких и популярных социально-психологических направлений. Кроме этих ведущих центров и целых исследовательских направлений в Москве начинает расти число “независимых” психологов, работающих в различных учреждениях и начинающих группироваться вокруг организованного в Институте психологии РАН методологического семинара по социальной психологии.
Принципиальную роль в развитии социальной психологии 60-70 годов сыграли сформулированный Ломовым системный подход [40, с. 31-45] и включение общения в число методологических принципов психологии. Социальная психология перестала рассматриваться как одно из направлений психологической науки, а выступила как важнейшая составляющая системы психологических знаний, в которой центральное место заняли принцип детерминации психических явлений, личностный принцип, а также принципы общения и деятельности. Вводя общение в число основных категорий и социальной и общей психологии, Ломов сформулировал философско-методологическое основание, которое позволяет определить его специфику. Если деятельность осуществляется в системе “субъект—объект”, то общение проявляется в системе отношений “субъект—субъект”. Это определение ограничило роль категории деятельности, которая начала превращаться в основной объяснительный принцип психологии, с одной стороны. С другой—показало, что “мир” человека, о котором писал Рубинштейн еще в 50-ые годы [86], не состоит исключительно из предметов, а включает в себя людей и человеческие отношения между ними. Ломов отметил, что за исключением Ковалева и Мясищева, которые изучали проблемы формирования личности в коллективе, проблеме общения вообще не уделялось внимания. Он доказал невозможность растворять общение в деятельности и рассматривать его по той же схеме, что и деятельность [41, с. 124-135]. Общее изменение, произошедшее в этот период в методологии психологии, заключалось в том, что возрос удельный вес конкретно-научного исследовательского подхода в отличие от предыдущего периода, который характеризовался преимущественно абстрактно-научными объяснительными принципами. Так, например, деятельность из объяснительного принципа стала все более превращаться в предмет разнообразных и социально-психологических исследований, рассматриваться в своих различных формах и качествах на разных уровнях. Так, Ломов совершенно справедливо заметил, что десятилетиями психология изучала только индивидуальные формы деятельности и практически не исследовала совместную деятельность. Этой критикой ограниченности общепсихологического подхода к деятельности он привлекает внимание к социально-психологическим исследованиям групповой, коллективной деятельности (которые, как выше отмечалось, уже были к тому времени проведены).
Конкретизируя понятие общения, он одновременно раскрывает целый ряд его аспектов, функций: взаимодействие, обмен (представлениями, установками и т. д.) (можно заметить попутно, что позднее П.Н.Шихирев попытался доказать со ссылкой на тексты Маркса, что общение и есть ни что иное, как обмен, и в этом, на наш взгляд, опять пошел по пути ограничения функций общения); наконец. Ломов выделяет информационную функцию общения и систему средств опосредованного общения. Он показал ограниченность понимания общения только как процесса передачи информации и воздействия одного человека на другого, подчеркнув его специфику именно как взаимодействия. Наконец, принципиальную роль в последующем развитии социальной психологии сыграло введение им понятия “совокупного субъекта” и определение его специфических качеств как общности людей.
Системно-уровневый подход сыграл особую роль в способе соотнесения и связи разных социально-психологических явлений, сущностей и образований; личность, группа, общество рассматривались уже как связанные не только горизонтальными, но и вертикальными связями. Это позволило глубже понять роль общественных отношений, которая считалась основной социально-психологической детерминантой и группы, и личности. Во второй половине семидесятых и начале восьмидесятых годов положение о роли общественных отношений из общего и достаточно абстрактного методологического принципа превратилось в интересную дискуссионную проблему. Так, Буева—известный философ, интенсивно разрабатывавший в тот период проблему общения, показала, во-первых, соотношение общественных отношений и общения, в котором “общение есть непосредственно наблюдаемая реальность и конкретизация всех общественных отношений, их персонификация, личностная форма [14, с. 142].
Во-вторых, она ввела, опираясь на положения Маркса о характерных экономических масках лиц, определение общественных отношений как безличных, одновременно, правда, совершенно справедливо заметив, что общественные отношения имеют объективный и субъективный аспекты. Но под объективным она имеет в виду систему объективных связей личности с условиями ее бытия и жизнедеятельности, которая определяется ее конкретным местом в обществе, ее принадлежностью к различным социальным общностям. Андреева в своей статье начала восьмидесятых годов берет в качестве основного критерия определения общественных отношений их безличный характер, поскольку в них индивиды “встречаются” как представители социальных групп[5]. Эту же точку зрения она воспроизводит в своей последней книге [З].
Повторяя нашу позицию, высказанную в тот период, следует в дискуссионном порядке подчеркнуть то принципиальное положение, что, во-первых, признание безличного характера общественных отношений исключает возможность раскрытия общественной сущности личности. Это имеет своим следствием признание только внешнего характера ее социальной детерминации. Во-вторых, когда Маркс говорит об отчужденном характере и самих общественных отношений и об их отчуждении от личности (что эквивалентно безличности), он имеет в виду определенный конкретно-исторический тип общественных отношений, при котором и возникает такое отчуждение. Но свойственно ли это любым общественным отношениям? Если признать, что безличность свойственна любым общественным отношениям, то, следовательно, нужно признать, что нет истории развития общественных отношений, нет истории как науки.
Если свести все общественные отношения к классовым или ролевым, то как перейти к социальным механизмам, которые являются движущими силами всей жизнедеятельности личности? Сама Андреева, полемизируя с Парыгнным, отмечает, что социологи не ограничивают свой подход к личности ее качеством как объекта, но исследуют ее и как субъекта. Но как личность может быть субъектом в безличных отношениях? Представляется, что межличностные отношения находятся не просто “внутри” общественных, но радикально меняют свои характеристики в зависимости от типа общественных отношений. В этом смысле и межличностные отношения могут быть “безличными”, а не всегда такими, в которые, по мнению Андреевой личности включаются как “неповторимые человеческие индивидуальности” [2, с. 15]. На наш взгляд, также как Андреева подчеркивает важность разных способов (типов) связи общения и деятельности [там же, с. 18], важно еще выявить разные типы связей общественных отношений, межличностных отношений и общения, а также способы (типы) включения личностей в общественные отношения в зависимости от характера последних. Мы предполагаем, что они задают характер противоречия личности и общества, которые и решаются личностью или воспроизводятся в неразрешенном виде. На наш взгляд, критерии определения общественных отношений, когда предполагают их расположение “над” индивидами, или, напротив, когда межличностные отношения между индивидуальностями располагаются “внутри” общественных, достаточно формальны и не учитывают изменчивости и противоречивости общественных отношений.
Эта дискуссия особенно интересна в настоящее время, когда произошла резкая смена общественных отношений, что и дает возможность более явственно выявить их роль как категории в социальной психологии и как реальности в общественной психологии.
Сущность общественных отношений нельзя отождествлять с той формой их проявления, которая наблюдаема на уровне группы и личности, когда в них включается личность, а осуществляет их группа. Необходимо выявлять разные формы проявления общественных отношений, которые, например, можно обнаружить не только в межличностных отношениях и общении, но и в самой сущности личности, в способе ее жизнедеятельности. Мы выдвинули гипотезу о противоречиях индивидуального бытия личности как проявлении общественных отношений (Абульханова-Славская).