Второй методологической проблемой поставленной всем ходом развития отечественной психологии и нашедшей свою определенную трактовку в концепции Рубинштейна, оказалось соотношение социального и биологического. Стремление реализовать марксизм и общая советизация психологии привели некоторых психологов к абсолютизации роли социального в развитии и сущности личности (и ребенка, и взрослого). Акцент на ведущую роль социальных условий был поставлен в одной из наиболее авторитетных отечественных концепций—культурно-исторической теории Выготского. Необходимо, не излагая столь популярной теории, сделать определенные комментарии по поводу ее сущности. Во-первых, теория Выготского была, как это и отражено в ее названии, действительно культурологической: речь шла об усвоении ребенком человеческой культуры, опыта, способов действия [65-67]. В ней не было речи о социальном как общественных отношениях, в которые включается личность. Поэтому теория Выготского относится к проблемам социализации ребенка, но не взрослой личности, которая не только усваивает социальный опыт, но вступает во взаимодействие с миром. В пределах проблем развития личности ребенка она справедлива, но ее распространение на взрослую личность ведет к абсолютизации социальной детерминации. Во-вторых, теперь постоянно ссылаются на то, что Выготский (так же как Рубинштейн) разрабатывал проблему субъекта, когда он определил высшие психические функции как овладение низшими. Но Рубинштейном субъект определяется только через взаимодействие с миром, а не с самим собой [201, с. 188]. Конечно, в структуре личностной организации осуществляется (в частности, путем указанного выше механизма саморегуляции) взаимодействие уровней, но, личность в качестве субъекта прежде всего овладевает не только культурными навыками и своими низшими психическими функциями, но условиями своего реального бытия. Наконец, в третьих, в концепции Выготского низшие психические функции “натуральны”, что оказывается отрицанием собственно человеческого (и в этом смысле сознательного) их характера, на что неоднократно указывал А.В.Брушлинский [48,51].
Только в пятидесятых годах Рубинштейн, который еще в 30-х годах раскрывал взаимодействие личности с миром, ее включенность в общественные отношения, смог открыто выступить против абсолютизации роли социальных условий (усилившейся в эпоху тоталитаризма), социологизации психологии и, как говорилось, раскрыл диалектику внешнего и внутреннего, а также выявил специфические закономерности внутреннего на разных уровнях определения психики в целом и всей личности, иерархию выше и ниже лежащих физиологических, психофизиологических, психологических и личностных закономерностей.
Абсолютизация роли социальных детерминант была одновременно связана с отрицанием роли врожденного, природного, биологического. Это отрицание проявлялось в нескольких направлениях: во-первых, оно было направлено против официально запрещенной фрейдовской концепции, которая квалифицировалась как крайний биологизм, биологизаторство. Во-вторых, это отрицание было связано с борьбой против генетики и выразилось в стремлении исключить роль врожденного, наследственного. В-третьих, в период “павловской” сессии, которая, как известно, носила политически санкционированный характер, это отрицание приняло ультрапарадоксальную форму: крайнее социологизаторство превратилось в крайний физиологизм, абсолютизация роли социального в личности легко превратилась в утверждение ведущей роли физиологических закономерностей как единственно объективных. Не только личность, но вся психология как имплицитно принадлежащая к миру субъективного оказалась под запретом. Личность, сознание, деятельность предлагалось заменить системой условных и безусловных рефлексов. Как позднее очень верно заметил Б.Г.Ананьев[15], не учитывались отличия биологии животных, которыми занималась павловская школа, от биологии человека, поэтому фактически навязыванием павловского учения предписывалось избрать объяснительными принципами психологии человека физиологические закономерности, открытые на животных.
Не исключено, что такая крайность возникла не только в силу явного идеологического вмешательства в психологию, в науку, но и в силу того, что сороковые годы, как отмечалось, были фактически периодом наименьшего удельного веса проблем личности в психологии в целом, т. е. в силу недостаточно высокоавторитетного теоретического уровня разработки проблемы личности в самой науке. Некоторый промежуточный эклектический этап постановки проблемы социального и биологического отметил Леонтьев, считая непригодными простое соединение того и другого (129, с. 172) или попытки свести биологическое к некоей подструктуре личности без раскрытия ее соотношения с общей структурой или системой в целом. Проблема соотношения социального и биологического как методологическая проблема психологии была поставлена на глубокую научную основу трудами ленинградской школы во главе с Ананьевым, отразившимися в его книге “Человек как предмет познания” (1969). Он рассмотрел ее прежде всего как проблему соотношения биологических и общественных наук и избрал человека как более широкое основание анализа их связи [14]. Как и Рубинштейн, основной труд которого, посвященный проблеме человека “Человек и мир”, уже был написан, но еще не был опубликован (1973), он привлек внимание к проблемам антропологии, антропологическому принципу. Этот подход позволил по-новому подойти к проблемам развития личности, ввести проблематику жизненного цикла человека, в котором комплексно рассмотрено соотношение биологических и социальных детерминант [14, 15]. Тем самым в сферу исследования был вовлечен ряд конкретных проблем периодизации жизненного цикла, особенностей возрастных изменений (определение возраста, данное Ананьевым, интегрировало природные и социальные аспекты развития), конкретных поло-возрастных особенностей, а, главное, этапов социализации личности. При этом абстрактная проблема социальной детерминации личности и сознания была дифференцирована с учетом конкретной исторической эпохи, особенностей образования, труда, социального статуса личности и т. д. Такая дифференциация была осуществлена Ананьевым благодаря учету понятий социальной психологии, социологии и др., которые позволили дифференцировать понятие социального [14, 15].
После проведения крупного совещания по проблеме соотношения биологического и социального (1975 г.) ее постановка была значительно дифференцирована: выделен собственно философско-методологический ее аспект (и определенные трактовки) и конкретно-научный. По поводу первого было предложено решение, продолжающее линию Рубинштейна и наиболее полно выраженное А.В.Брушлинским. Это прежде всего тезис (преодолевающий дуализм социального и биологического) об “онтологической нераздельности природного и социального абсолютно на всех уровнях и этапах психического развития человека (4, с. 206). Это, далее, недопустимость отождествления биологического с индивидуальным, а социального—с внешним по отношению к личности (что было отмечено еще Рубинштейном в критическом анализе французской социологической школы). В этот период выявилось противоречие двух методологических позиций, одна из которых (Леонтьев и др.) утверждает безличность предпосылок развития личности, т. е. отсутствие преемственности в развитии и вытекающий отсюда тезис об определяющей роли внешних социальных условий в формировании высших прижизненных способностей. Другая позиция, идущая от Рубинштейна, признает, что “различные биологические закономерности в разной мере существенны для развития личности”, что необходимо различать наследственное и врожденное и, главное, что и в наследственных задатках и во внутренних условиях развития младенца уже заложено специфически человеческое, социальное, а не животное, только биологическое. Развитие же природного в человеке осуществляется не путем созревания, а в процессе функционирования, проявления в деятельности; природное изменяется в результате воздействия образа жизни. Понятие”природного”, которое часто отождествляется с понятием “биологического”, на наш взгляд [2], позволяет раскрыть как раз особое качество развития человека социальным образом. Под природным мы подразумеваем человеческую чувственность, телесность, которая несводима ни к индивидуальному, ни к психофизиологическому уровням организации, а становится способом выражения отношений человека к миру. (“Язык” танца, пения есть особая форма соединения телесно-чувственных возможностей человека и его социальных способностей, которая служит способом выражения и воспроизводства человеческих чувств).