Я самоопределяюсь во всех своих отношениях к людям, в отношении своем ко всем людям—к человечеству как совокупности и единству всех людей. И лишь в единстве человечества определяется и осуществляется этический субъект. Человечество есть предпосылка и объективный приус для человека как нравственного субъекта.. Вне человечества и до или помимо него не существует человека как нравственной личности” [там же, с. 252-253].
Всю эту очень глубокую и до сих пор весьма актуальную систему идей о субъекте и его деяниях Рубинштейн последовательно развивает дальше в своей вышеупомянутой статье 1922 г. Эта статья—насыщенная и сложная по содержанию —требует для своего правильного понимания вдумчивого, внимательного и критического чтения. Прежде всего надо иметь в виду, что она написана преимущественно в контексте гносеологической проблематики и потому ее исходные онтологические основания специально и систематически раскрывались в других частях вышеуказанной рукописи Рубинштейна, а в данной статье они представлены предельно кратко и иногда недостаточно отчетливо. Но в целом общая исходная позиция автора ясна: существует “объективное бытие, некоторое самостоятельное целое”, относительно завершенное и имеющее “в себе обоснованное существование”. Задача науки состоит в том, чтобы познать бытие—“познать то, что есть, так, как оно есть”. С этих позиций в статье аргументированно и справедливо критикуется “общая схема” идеализма, который превращает бытие только в содержание сознания, мир—только в “мое” представление.
На такой основе Рубинштейн раскрывает сложнейшую диалектику объективного и субъективного, т. е. одну из главных характеристик деятельности (прежде всего познавательной). По его мнению, недостаточно ограничиваться слишком общим утверждением, что объективность знания состоит в независимости его предмета от познания. Он показывает, что в “реалистической” философской системе (т. е. по существу в метафизическом материализме), например у Д.Локка, это общее утверждение ошибочно конкретизируется через соотношение вторичных (субъективных) и первичных качеств, поскольку лишь первичные относятся к объективному бытию. Рубинштейн справедливо критикует подобные неверные точки зрения за то, что они устанавливают как бы “обратную пропорциональность” между субъективным и объективным в познавательной деятельности субъекта: чем больше сфера познаваемого содержания (например, вторичные качества) обнаруживает свою зависимость от познающего субъекта, тем дальше соответственно этому отодвигается сфера объективного бытия.
В данном отношении особенно резкой критики, по мнению Рубинштейна, заслуживает позитивизм, доводящий до предела вышеуказанную обратно пропорциональную зависимость. С точки зрения позитивиста (и в частности, эмпирика), объективным может быть лишь то, что дано непосредственно, т. е. помимо познавательной деятельности субъекта, которая тем самым как бы стремится к нулю (если же знание получено в результате такой деятельности, оно признается лишь субъективным и потому неадекватным). Очень отчетливо эта позитивистская трактовка объективности выступает на примере чувственного познания. Последнее ошибочно характеризуется как чистая рецептивность, т. е. полная пассивность и антипод (отрицание) деятельности. В итоге деятельность вовсе изгоняется из познания, поскольку она, будучи всегда субъективной (т. е. осуществляемой только субъектом), якобы лишь искажает объективность знания. Но тогда неизбежен конфликт между объективностью знания и творческой самодеятельностью субъекта. Разрешение данного конфликта и является главной задачей статьи.
Таким образом, критикуя и преодолевая локковскую, позитивистскую, а затем также и кантовскую теории, Рубинштейн показывает, что все они в той или иной степени пытаются реализовать общий критерий объективности познания, но делают это неправильно, поскольку не учитывают подлинной диалектики объективного и субъективного, характеризующей любую деятельность субъекта. Иначе говоря, Рубинштейн возражает здесь не вообще против вышеуказанного критерия объективности знания, а только против ошибочных трактовок этого критерия. Например, он справедливо критикует Канта за то, что для него данный критерий выступает лишь как негативный и чисто внешний—без учета сложнейших содержательных соотношений между субъектом и объектом, раскрываемых в ходе деятельности даже на уровне чувственности, не являющейся тем самым пассивной рецептивностью. Особенно важна и до сих пор весьма актуальна критика Рубинштейном известного кантовского положения о том, что “связь—единственное из представлений, которое не может быть дано объектом”. Автор преодолевает это неверное положение Канта, противопоставляя ему иное,—правда, как он сам пишет, еще довольно абстрактное— понимание объективности: объективность какого-либо комплекса содержаний должна определяться взаимоотношениями элементов того же комплекса, тем самым завершенного в своем собственном содержании. Иначе говоря, элементы его содержания не являются внешними друг для друга; напротив: они включаются друг в друга и отношения, существенные для данного объекта, не находятся вне его (вопреки Канту).
На этой основе Рубинштейн стремится преодолеть справедливо критикуемый им конфликт между объективностью знания и творческой самодеятельностью субъекта. По его мнению, между ними нет антагонизма: объективность не только не исключает, а, наоборот, предполагает творческую самодеятельность, поскольку объективное знание не должно быть пассивным созерцанием непосредственной данности; оно является конструктивным, т. е. конструируется, создается, формируется в ходе творческой самодеятельности. Тем самым между объективным и субъективным намечается как бы “прямая (а не обратная) пропорциональность”: чем более активен в своей деятельности ^субъект, тем более объективным становится конструируемое им 'знание об объекте. Рубинштейн тоже ратует за объективизм, который познает “то, что есть, так, как оно есть”, но он не отождествляет его с пассивизмом, который “приемлет то, что дано, так, как оно дано”.
Всю эту сложнейшую проблематику Рубинштейн разработал намного более глубоко, детально и четко в своих последующих рукописях, статьях и книгах, и прежде всего в обеих своих философских монографиях “Бытие и сознание” (1957) и “Человек и мир” (1973), где были наиболее строго и точно соотнесены друг с другом онтологический (бытие) и гносеологический (объект) аспекты проблемы (подробнее см. дальше). Именно с таких позиций Рубинштейн и разработал свою концепцию субъективного и объективного, субъекта и объекта, деятельности субъекта и т. д. По его мнению, объективный и субъективный идеализм, а в конечном счете также антипсихологизм и психологизм связаны с довлеющей над этими философскими направлениями ложной альтернативой, согласно которой содержание знания либо объективно—и тогда оно существует помимо познавательной деятельности субъекта, либо оно есть продукт этой деятельности—и тогда оно только субъективно. Между тем в действительности никакие идеи, понятия, знания не возникают помимо познавательной деятельности субъекта, что не исключает, однако, их объективности. Объективность знания не предполагает того, что оно возникает помимо познавательной деятельности человека; все идеальное содержание знания—это и отражение бытия, и результат познавательной деятельности субъекта. Необходимо различать 1) субъективность психического как принадлежащего субъекту и 2) субъективность как неполную адекватность объекту познания. В первом смысле слова вся психика человека и его познание—всегда субъективны. Всякое научное понятие есть и конструкция мысли, и отражение бытия [183, с. 41-70 и др.].
Ясно теперь, что зародышем всей этой философско-психологической концепции (хотя во многом еще не совершенным) и является статья 1922 г. В конце статьи Рубинштейн раскрывает уже совсем общее понимание деятельности (не только познавательной) в соотношении с личностью и дает первую формулировку своего будущего принципа единства сознания и деятельности: “Итак, субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что оно делает, можно определять то, что он есть: направлением его деятельности можно определять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере, педагогики в большом стиле” [172, с. 106].
В процитированной весьма сжатой формулировке явственно содержится уже зрелый зародыш всей будущей теории Рубинштейна, которую он неотступно разрабатывал на протяжении последующих почти 40 лет непрерывных размышлений. Главная идея этой теории состоит в том, что человек и его психика формируются, развиваются и проявляются в деятельности. По мнению Рубинштейна, деятельность характеризуется прежде всего следующими особенностями: 1) это всегда деятельность субъекта (т. е. человека, а не животного и не машины), точнее, субъектов, осуществляющих совместную деятельность; 2) деятельность есть взаимодействие субъекта с объектом, т. е. она необходимо является предметной, содержательной; 3) она всегда—творческая и 4) самостоятельная. Отметим пока очень кратко, что самостоятельность здесь вовсе не противостоит совместности. Напротив, именно в совместной деятельности реализуется ее самостоятельность. Рубинштейн уже в этой статье 1922 г. исходит из того, что, например, учение есть совместное исследование, проводимое учителем и учениками.
Лишь при таком широком и многостороннем подходе к деятельности можно раскрыть ее формирующую, созидательную роль в развитии человека. “В творчестве созидается и сам творец,— подчеркивает Рубинштейн.—Есть только один путь—если есть путь—для создания большой личности: большая работа над большим творением. Личность тем значительнее, чем больше ее сфера действия, тот мир, в котором она живет...” [172, с.106].