В одном из номеров “Пролетарской революции” за 1931 г. Сталин выступил с письмом “О некоторых вопросах истории большевизма”. В нем он назвал троцкизм “передовым отрядом контрреволюционной буржуазии” и призвал к непримеримой борьбе с “гнилым либерализмом” и “троцкистской контрабандой” [74, с. 3-12]. После этого наступление на психоанализ шло уже под знаком борьбы с “классовыми врагами в науке”, приверженцами “троцкистской контрабанды” [49]. В первом номере журнала “Психология” за 1932 г. появились статьи А.Таланкина, Ф.Шемякина и Л.Гершоновича, в которых психоанализ напрямую соотносился с троцкизмом. Таланкин указал на то, что своевременно не был разоблачен троцкизм в психологии, так как “никто иной, как Троцкий, обосновал идею объединения учений Фрейда и Павлова, как основы психологии” [78, с. 39]. Шемякин и Гершонович в статье “Как Троцкий и Каутский ревизуют марксизм в вопросах психологии” обвинили Троцкого в том, что он выдавал за подлинный марксизм механистическую теорию Павлова, соединенную с “идеалистической и метафизической теорией Фрейда—этой одной из наиболее реакционных теорий” [84, с. 7]. Осуждению были подвергнуты и психологи, не сумевшие разоблачить должным образом “воинствующий идеализм теории Фрейда, показать ее смыкание с фашизирующей буржуазной наукой, вскрыть на основе ленинских указаний ее классовую природу и враждебность диалектическому материализму” [там же, с. 10].
Кампания за очищение науки от “скверны троцкизма”, искоренение инакомыслия привела к тому, что началось широкое ниспровержение психоанализа в научных учреждениях и в учебных заведениях. Создавались комиссии, подвергавшие переоценке теоретическую и практическую деятельность ученых. В начале 1931г. прошел ряд собраний на кафедре Академии коммунистического воспитания, где осуждались “идеологические ошибки” А.Лурии, Л.Выготского, А.Залкинда и др. ученых, проявивших “недостаточно бдительности” по отношению к психоанализу и фрейдизму [59]. В печати и на научных конференциях все настойчивее звучали призывы к самокритике, к публичному отречению от “идеологически неверных взглядов”. Ученые, обращавшиеся к осмыслению психоаналитических идей, вынуждены были признаваться в ошибках и грехах, называть психоанализ “биологизаторской, антимарксистской, реакционной” теорией, несовместимой с классовой сущностью процессов развития и классовыми задачами воспитания. Одни раскаивались в некритическом упоминании имени Фрейда, другие вообще отрекались от прежних взглядов, изобличали себя в “политической близорукости”. Указанная кампания завершилась изгнанием психоанализа из отечественной теории и практики. Любое обращение к идеям психоанализа, попытки позитивно применять его начинает с 30-х гг. восприниматься как недозволенное, опасное, политически преследуемое. Эта тенденция сохранялась в нашей стране многие годы.
§ 7. Трагедия прикладной психологии в России в 30-е годы
К середине 30-х годов были разгромлены также прикладные отрасли психологии, и прежде всего психотехника и педология.
Нападки на психотехнику начались в конце 20-х гг. на волне общих дискуссий, проводимых в секции естествознания Комакадемии, куда входила психотехника. В начале 30-х гг. они еще более усиливаются. Руководители психотехнических обществ пытались защищаться, используя метод самокритик и обличая собственные ошибки. Им вменялось в вину некритичное отношение к “идеалистическому мировоззрению Штерна”, различные “уклоны” в исследовательской и практической работе. 26.1.1935 психотехническое движение было обезглавлено: арестован, а впоследствии расстрелян по приговору суда его лидер И.Н.Шпильрейн, которому было предъявлено обвинение .в “контрреволюционной пропаганде” и “троцкизме”. Вспомнили, вероятно, широкие международные связи ученого, его совместную работу с Троцким в Лиге “Время”, неосторожные выводы, касающиеся высшей партийной элиты государства, сделанные в середине 20-х гг. при подготовке книги “Язык красноармейца” [85]. После ареста Шпильрейна и последовавшими за ним гонениями на его ближайших учеников и сподвижников, психотехническое движение в России сворачивается. В газете “Известия” в 1936 г. в статье В.Н.Колбановского психотехника обвиняется в “псевдонаучности”, “невежестве”, высказывается призыв покончить с психотехнической практикой: “Прежде всего нужно покончить с психотехнической практикой... Существующие психотехнические лаборатории и станции нужно ликвидировать, а их работников вернуть к полезному труду” [41].
Одновременно с психотехникой проводилась ликвидация педологии. Кампания против этого “лжеучения” была значительно более шумной и помпезной. Центром педологических дискуссий также являлась Комакадемия, где специально было создано постановлением ЦК партии в 1929 г. Общество педологов-марксистов. Одним из кураторов Наркомпроса, членом его коллегии и ответственным за кадровую работу становится в конце 20-х гг. А.Я.Вышинский.
Развернувшаяся под руководством Н.К.Крупской в Обществе в 1932 г. дискуссия, показала, что педологи глубоко анализируют педологическую науку и практику и видят существующие в ней недостатки. Предметом обсуждения стали ключевые вопросы: о предмете педологии и ее основных принципах и категориях, о связи педологии с педагогической работой, с практикой обучения и воспитания, о приемах и способах изучения ребенка. Подчеркивая синтетический характер педологии как целостного знания о ребенке, П.П.Блонский в то же время справедливо предупреждал о недопустимости и необоснованности претензий педологической науки “на синтез чуть ли не всех наук”, рассматривая это как гибельный для педологии путь [12, с. 53]. Позже он выскажет эту идею еще более радикально: “Почему синтез, а не анализ знаний о ребенке?” [цит. по 79, с. 61].Он поставит остро вопрос о праве педологии на монополию в области синтетического знания о ребенке и о том, что столь же весомы претензии других наук, в т.ч. психологии, привлекать различные данные для целостного рассмотрения своего предмета.
Глубокий анализ и саморефлексия педологии, предпринятые педологами в 30-е гг. свидетельствовали о значительных ресурсах развития педологии, о ее готовности к творческому самодвижению. Подтверждением этого являются и те серьезные труды, которые издаются в это время ведущими педологами : “Педология” Блонского П.П. (М., 1934), “Основы педологии” Л.С.Выготского (Л., 1934) и т. д. В них дается новая трактовка предмета педологии, как науки об онтогенетическом развитии ребенка, исследуемом в контексте определенной социальной среды. Акцент делается на изучении физиологических, психологических и социальных особенностей детей, в зависимости от их возрастной стадии и среды их обитания [13]. По-новому ставится вопрос и о факторах развития ребенка. Так, рассматривая педологию, как науку о целостном изучении ребенка, Выготский выносит вовне, в систему межличностных отношений источник его развития. Он показывает, что всякая психическая функция сначала была внешней, социальной, и затем в процессе интериоризации она превращается во внутреннее свойство личности [27]. Это существенно отличало позицию ученого от традиционного для педологии представления о наличии “двух факторов”. Но в стремлении преодолеть дуализм среды и наследственности, Выготский приходит к умалению роли внутреннего мира, опосредующего внешние влияния на личность.
Критическое переосмысление состояния педологии и опыта педологических исследований содержится и в одной из последних работ М.Я.Басова, которая так и называется “О некоторых задачах предстоящей перестройки педологии”. В ней отмечается необходимость овладения педологией марксистско-ленинской диалектико-материалистической методологией, искоренения “враждебных идеологических установок”. Болевыми точками педологической теории и практики, подлежащими глубокому рассмотрению и являющимися предметом анализа в этой работе, Басов называет: осмысление педологии как науки (ее предмета, метода и взаимодействия с другими науками), понимания развития в педологии, его закономерностей и факторов, проблема детской социальности и детского коллектива, вопросы детского труда и детского мировоззрения. Рассмотрение всех указанных проблем проводится автором в форме глубоко самокритичного анализа своих прошлых взглядов, уточнения и углубления тех или иных положений своей концепции. Так, говоря о предмете педологии как синтезе знания о развивающейся личности, Басов критически оценивает свое прежнее понимание этого синтеза как суммы частей целого и считает необходимым пересмотреть его с позиций диалектики. Анализируя далее предмет педологии, Басов подчеркивает, что “в отличие от того, как обычно ставился данный вопрос (педология — наука “биосоциальная” или “социально-биологическая”), мы должны теперь признать, что педология принадлежит полностью к числу социальных наук... Все биологические моменты развития, которые, как казалось прежде, не могут не учитываться педологией при всем нашем признании значения и важности социальной стороны развития, в действительности остаются за пределами педологии, как таковой, в ведении частных наук о развитии человека; в педологии эти моменты “сняты” социальной природой ее предмета... предметом педологии является социально-культурное развитие человека” [4, с. 6-8]. Учитывая же историческую обусловленность социальности, предметом советской педологии необходимо признать “социально-культурное развитие социалистического человека” или “развитие “нового человека”, закономерности и факторы этого развития” [там же].
В понимании механизмов и факторов психического развития, по словам Басова, “активную, ведущую роль” играет среда, а значит и сам человек, т. к. понятие среды охватывает и весь социальный мир. Путь решения этой проблемы—в выявлении диалектики отношений общего и частного, объективного и субъективного, внешнего и внутреннего и в признании ведущей роли социальной действительности в определении закономерностей развития человека.