Сравнение возможностей описания интеллектуальной деятельности с привлечением понятий общепринятых символов или личностных символов выявляет безусловное преимущество последних (Колере и Смайт демонстрируют его на примере обучения человека и машины действиям по правилам). В психологии естественно возникает задача анализа условий максимальной эффективности символизации объектов в процессе психической деятельности. В частности, это касается анализа того, какова относительная помощь для познания, даваемая разными видами символизации одного и того же предмета. В этом плане основная проблема для психолога, изучающего смыслообразование, заключается в экспликации природы манипуляции личностными символами, т. е. в выявлении тех субъективных способов и средств, с помощью которых человек приходит к осмыслению предмета деятельности. Российские психологи пытаются решить эту проблему путем выявления операциональной структуры человеческой деятельности.
В отличие от западных психологов, подчеркивающих когнитивную природу смысла, наши ученые стараются изучать смыслообразование как процесс, включенный в деятельность понимающего субъекта и детерминированный ее побудительными механизмами. В советской психологии показано, что смысл любого предмета (события, явления) для человека зависит не столько от его знаний о нем, сколько от того места, которое занимает этот предмет в структуре деятельности. Наряду с предметной отнесенностью важную роль в смыслообразовании играют функциональные характеристики объектов, проявляющиеся в их взаимодействии. Поскольку деятельность динамична, то в разные ее моменты одни и те же характеристики объекта занимают различное место в структуре поисковой активности субъекта и соответственно приобретают для него разный смысл. С этой точки зрения, наиболее важным является раскрытие конкретных механизмов деятельности, включающее указание на то, почему в один момент для субъекта становятся важными одни свойства, а в другой—другие. Описание же неизменных жестких структур знаний мало что может дать для машинного моделирования смыслообразования.
И наконец, еще один важный аспект проблемы: так как смыс-лообразование включено в структуру психической деятельности и является одним из динамических ее компонентов, то смысл оказывается результатом образующих познавательную деятельность интеллектуальных действий.
Значительная работа в направлении анализа операционально-динамических компонентов в деятельности проделана в исследованиях операционального смысла [109]. В них на примере игры в шахматы было показано, что одни и те же фигуры-символы (конь, слон и т. д.), вместо того чтобы иметь только стабильное общепринятое в соответствии с правилами игры значение, в разные моменты мыслительного поиска имеют для испытуемого различный операциональный смысл, который к тому же имеет тенденцию к изменению и развитию. Поскольку выявление операционального смысла элементов шахматной задачи происходит во время поисковых операций, направленных на установление связей между ними, то наряду со смыслом отдельных элементов у испытуемых формируется операциональный смысл целостной ситуации, отображенной в задаче.
Таким образом, психологические исследования показывают, что процесс смыслообразования неразрывно связан со структурой психической деятельности человека и сам представляет собой сложное динамическое образование. Вследствие этого все попытки воссоздать в системах искусственного интеллекта этот процесс вне деятельности, абстрагируясь от нее, обречены на неудачу. Однако пока лишь немногие из специалистов по “искусственному интеллекту” ясно понимают это. Особенно отчетливо это проявляется в технических модельных реализациях интенциональных, целевых аспектов деятельности познающего субъекта.
Существенное отличие машинных процедур “приписывания смысла” от процессов смыслообразования человека состоит в том, что последние детерминируются побудительными механизмами деятельности, уходящими своими корнями в мотивационную сферу личности понимающего, не воспроизводимую в современных компьютерных системах. Зависимость смыслообразования от характера мотивации отражена в разработанном в советской психологии понятия личностного смысла. Личностный смысл, выражающий отношение субъекта к объекту деятельности, порождается взаимосвязью между мотивом действия и тем, на что действие направлено как на свой прямой результат, т. е. целью. Познавая предметные ситуации, события и явления, люди всегда так или иначе проявляют свое отношение к ним (в частности, эмоциональное); последнее оказывается непременным атрибутом любого познавательного акта.
Конкретные проявления отношений весьма многообразны, но все они, как правило, не вербализованы. Например, Т.А. ван Дейк показал, что в понимании смысла читаемого текста существенную роль играют не только осознаваемые знания, но и мнения, убеждения и аттитюды читателя [122, с.35-51]. Поэтому психологически ориентированные разработчики полагают, что для того, чтобы символы имели для компьютера смысл, он тоже должен иметь собственные “убеждения”, “желания” и “предпочтения”. Для этого в системах должны быть предусмотрены модули, функция которых—порождать и изменять цели, в частности модули генератора мотивов, их сличения и т. п.[128, с.998].
Важная роль побудительных механизмов деятельности в становлении процесса смыслообразования наиболее выпукло проявляется в интенциональной природе смысла: в человеческом общении смысл любого высказывания (текста) на естественном языке определяется не только тем, наименованием какого предмета (ситуации, события и т. д.) оно является, но и тем, каков замысел автора высказывания, с какой целью оно произносится. Если система не имеет у себя памяти хотя бы одной из этих моделей (предметной области и целей) и, следовательно, не соотносит с ней входное сообщение, то для такой системы сообщение не имеет смысла, и поэтому ее нельзя назвать интеллектуальной.
Рассматривая под таким углом зрения эволюцию компьютерных систем (см., например: [126]), сейчас можно утверждать, что многие системы, которые в 1960-1970 гг. назывались системами искусственного интеллекта, на самом деле таковыми не являлись, потому что производили операции над данными, не приписывая им смысла, т. е. оперировали данными, а не знаниями.
Был также период, когда “понимающими” называли системы, способные осуществлять только синтаксический анализ входного предложения. Эти системы не имели моделей предметной области, не соотносили анализируемое и якобы понимаемое предложение с отображенной в нем предметной ситуацией. Устанавливая взаимно однозначные соответствия между буквами слов естественного языка и их машинными кодами, программы таких систем, по сути дела, манипулировали символами как изолированными от мира сущностями, связанными только между собой.
Надо отметить, что многие современные специалисты по вычислительной технике полагают, что поскольку в языках программирования символам программ приписываются определенные произвольно выбранные значения, то тем самым программа работает с символами как с чем-то действительно означенным. Они говорят, что могут закодировать любое слово естественного языка (например, “корабль”) последовательностью нулей и единиц, приписывая тем самым этой последовательности символов тот смысл, который это слово имеет для человека. Они не учитывают, что предметная отнесенность и целевая направленность возможного использования слова в речевом общении остается у них в голове, не попадая в программу. Вследствие этого, хотя кодируемое слово, безусловно, имеет смысл для программиста и выступает для него как знание, обозначающее что-то вполне определенное, для системы, не имеющей моделей действительности и целей, оно выступает в роли данных, с которыми осуществляются преобразования, заданные алгоритмами программ. Для таких программистов вообще характерна путаница в употреблении понятия “понимание” применительно к человеку и машине. Они, например, считают, что если система выполняет инженерные расчеты так, что результаты ее деятельности схожи с результатами решения расчетных задач человеком и потому понятны разработчику, то такая система понимает задачу, так как действует в соответствии с ее требованиями. Однако объективно это говорит лишь о том, что понимает динамическую структуру задачи (т. е. может найти ее предметные и целевые корреляты в своем внутреннем мире) сам разработчик, а отнюдь не компьютер.
Модели предметной области стали включаться в состав систем “искусственного интеллекта” уже 20 лет назад, а создание блоков целей—это характерная черта систем 80-х годов. В публикациях, по искусственному интеллекту (например, [129]), понятие “цель” чаще всего используется в контексте разработки планирующей компоненты системы—модуля построения или выведения плана (обычно речь идет о плане поведения человека, описываемого в тексте, который поступает на вход системы). Цели в них рассматриваются как вполне конкретные образования—препятствия, мешающие выполнению плана действующего субъекта. При воспроизведении в системе интерпретируемая таким способом “цель” оказывается просто одной из функций машины, имеющей мало общего с “целью” в психологии.