Психикой может обладать только живой организм. «Исходное: процесс жизни в до-психической ее форме (Леонтьев А.Н. 2004: 185)» - подчеркивал А.Н. Леонтьев. С этим, надеемся, и сегодня вряд ли кто-нибудь станет спорить всерьез. Следовательно, научная теория, желающая воспроизвести в движении своих категорий возникновение и развитие психики как естественноисторического явления, должна начинать свой путь с понимания сущности жизни - этой естественной предпосылки психики.
Между тем, последовательно материалистическое понимание сущности жизни представляет собой едва ли более легкую задачу, чем материалистическое понимание психики. Над разрешением этой проблемы две с половиной тысячи лет билась философия, более трех столетий ее пытается решать современная наука, а в XX веке к размышлениям над ней к философам и биологам присоединились химики и даже физики.
Увы, достигнуть полной ясности в вопросе о том, что такое жизнь пока еще не удалось, о чем свидетельствуют продолжающиеся в науке дискуссии даже не о том или ином конкретном пути возникновения жизни на Земле, а о том, возможно ли вообще такое самозарождение жизни как необходимая ступень в эволюции материальной вселенной.
Некоторым интуитивным представлением о сущности жизни обладает, разумеется, каждыйвзрослый человек, даже не имеющий специально биологического образования, и этого представления обычно бывает вполне достаточно для того, чтобы различать живое и неживое, встречающиеся в житейском обиходе.
Однако, уже для того, чтобы судить является ли, скажем, вирус веществом или существом, недостаточным оказывается не только интуитивное, но и развитое современной наукой дискурсивное представление о сущности жизни. Тем с большей осторожностью должны мы подходить к устоявшимся, пусть даже и освященным авторитетом науки, представлениям о сущности жизни, когда речь идет о том, чтобы понять и теоретически изобразить переход от жизни допсихической к жизни опосредованной психикой.
Любое живое тело есть совокупность бесконечного ряда различных свойств или определений. Спрашивается, какие из этих свойств являются существенными для живого тела, как живого, а какие - нет, наконец, какие из его существенных свойств являются абсолютно необходимыми, атрибутивными, а какие лишь факультативными свойствами живого тела?
Логически возможны только два пути, два способа определения, вычленения существенных свойств. Первый путь - это путь эмпирической индукции, отвлечение признака абстрактно общего всем без исключения индивидам, входящим в генеральную совокупность, т.е. в нашем случае всем живым телам. Путь этот, как об этом ясно и недвусмысленно свидетельствует логика, абсолютно тупиковый, ибо a priori предполагает невесть откуда взявшееся представление о сущности предмета в качестве критерия для отнесения единичных предметов к генеральной совокупности[11].
Между тем, именно метод эмпирической индукции был, а в значительной степени и остается, методом естествознания вообще, биологического же естествознания в особенности. Стоит ли после этого удивляться тому, что, руководствуясь им, биологи в конце XX века пришли к глубокомысленному выводу о том, что Вопрос о сущности жизни есть вопрос о правильном употреблении слов, а, следовательно, проблема «вещество или существо» может решаться исключительно полюбовным соглашением, т.е. неразрешима по существу.
Так в популярном университетском учебнике биологии можно прочесть: «Все организмы и составляющие их клетки имеют более или менее определенные размеры и форму. В них происходит метаболические реакции. Они обладают раздражимостью, способны к движению, росту, размножению и приспособлению к изменениям внешней среды. Хотя этот перечень свойств кажется вполне четким и определенным, границы между живым и неживым довольно условна. Вирусам, например, свойственны лишь некоторые, но не все черты, характерные для живых организмов. Если мы поймем, что мы не в состоянии обоснованно ответить на вопрос, являются ли (здесь и далее курсив автора - А.С.) вирусы живыми, а можем лишь решать, следует ли называть их живыми, то проблема эта предстанет перед нами в правильном ракурсе»(Вилли 1974:31).
Нетрудно заметить, что вышеуказанный «ракурс» попросту устраняет из поля зрения исследователя проблему сущности жизни, подменяя ее перечислением более или менее полного списка эмпирических ее признаков, среди которых, в числе прочих, фигурирует также и раздражимость. Понятно, что, исходя из такого представления о жизни, невозможно теоретически воспроизвести процесс возникновения в эволюции материального мира форм жизни, с необходимостью, в соответствии со своей природой порождающей психику, а, разве что, пополнить эмпирическую систему признаков жизни столь же эмпирически установленным «психическим элементом». Элементом, который ввиду эмпиричности «системы» абсолютно безразличен к сколь угодно спиритуалистическому его толкованию. Между тем, именно материализм составлял всегда главный пафос сторонников эволюционного объяснения возникновения психики. Поэтому А.В. Запорожец и А.Н. Леонтьев и оказались вынуждены обратиться за пониманием сущности жизни к принципиально иной логике, с обоснования которой они и начинают изложение своей гипотезы.
«Всякий материальный процесс, - пишет А.В. Запорожец, - как неорганический, так и органический, заключается во взаимодействии материальных тел. Однако в ходе развития материи характер их взаимодействия изменяется. Если в неорганической природе взаимодействие приводит, как правило, к разрушению и уничтожению взаимодействующих мертвых тел, то в органической природе оно становится необходимым условием существования живого тела» (Запорожец 1986: 2-26).
«Жизнь есть процесс особого взаимодействия особый образом организованных тел (Леонтьев А.Н. 1981: 37)», - резюмирует А.Н. Леонтьев. Эту же логику, логику взаимодействия, он развивает и применительно к сущности психики. «Мы рассматриваем психику, - пишет А.И. Леонтьев, - как свойство материи. Но всякое свойство раскрывает себя в определенной форме движения материи, в определенной форме взаимодействия. Изучение какого-нибудь свойства и есть изучение соответствующего взаимодействия» (Леонтьев А.Н. 1981: 35).
В приведенных фрагментах оба автора по существу формулируют свое понимание категории сущности, согласно которому ее научные определения надлежит искать не внутри исследуемого предмета, а в системе его отношений, взаимодействий внутри некоторой более широкой целостности. Соответственно этому своему пониманию они и усматривают сущность жизни в раздражимости, понимаемой как форма взаимодействия живого тела с окружающей средой. Вот как эту мысль формулирует А.В. Запорожец: «Способность живых существ реагировать на воздействия окружающей среды, приходить под влиянием этих воздействий в активное состояние называется раздражимостью.
Раздражимость присуща любому организму и является фундаментальным свойством всякой живой материи» (Запорожец 1986: 2-27).
А вот определение раздражимости, принадлежащее А.Н. Леонтьеву: «Свойство организмов приходить под влиянием воздействий среды в состояние деятельности, т.е. свойство раздражимости, есть фундаментальное свойства всякой живой материи, оно является необходимым условием обмена веществ, а значит самой жизни» (Леонтьев А.Н. 1981: 21).
Нетрудно убедиться, что процитированные определения А.В. Запорожца и А.Н. Леонтьева в точности совпадают с определением раздражимости в естествознании.
Так, соответствующее определение, например, у Клода Бернара звучит так: «Раздражимость есть свойство живого элемента действовать сообразно своей природе вследствие постороннего возбуждения» (Бернар 1878: 208) Аналогично Р. Вирхов называл раздражимостью «свойство живых тел, которое делает их способными приходить в состояние деятельности под влиянием раздражителей, т.е. внешних агентов» (Бернар 1878: 208).
Заметим, что и в формулировках А.В. Запорожца и А.Н. Леонтьева, и в формулировках К. Бернара и Р. Вирхова речь идет о взаимодействии живого организма с некоторойабстрактной «внешней средой», «внешними агентами», или «посторонними» возбудителями. Вернее, строго говоря, речь идет даже не о взаимодействии, а об одностороннем внешнем воздействии на живой организм со стороны некоторых внеположенных организму внешних вещей, так что в рамках такого отношения живой организм выступает не как активный субъект взаимодействия, а как страдательный объект внешних воздействий.
Несложно разглядеть в таком специфическом понимании «взаимодействия» обычную схему естественнонаучного эксперимента. По самой сути эксперимента, как испытания природы (inquisitio de natura), активной, вопрошающей стороной через организуемое им воздействие, стимул выступает сам экспериментатор (inquisitor), в то время как на долю предмета исследования, в данном случае - живого организма, остается уже только пассивная, страдательная позиция.
Между тем, А.Н. Леонтьев без устали подчеркивает, что в рамках живого отношения, живой организм выступает именно как активный субъект.
Так он пишет: «... говоря о жизни в ее всеобщей форме, мы должны сохранить точку зрения признания активности субъекта. Для всякого живого существа предмет есть не только то, в отношении к чему обнаруживает себя то или иное его свойство, но также и «утверждающий его жизнь предмет», предмет, по отношению к которому живое существо является не только страдательным, но и деятельным, стремящимся или страстным.