Когнитивно-поведенческий подход к исследованию антиципации развивается в основном зарубежными авторами: Дж. Брунером, У. Найссером [29], Д. Миллером, Ю. Галантером, К. Прибрамом [25]. При описании антиципации как когнитивного или информационного процесса в контексте этого подхода используются понятия вероятностного ожидания, схемы, гипотезы, предвосхищающей (антиципирующей) схемы. Подробный аналитический обзор данных концепций приведен в работах Б. Ф. Ломова, Е. Н. Суркова [16], А. Г. Асмолова [5]. К данному направлению можно отнести и отечественные исследования (см. [11, 24]). Легко согласиться с мнением, что язык когнитивной психологии релевантен для описания внутреннего строения, микроструктуры и механизмов антиципационной активности. К примеру, удобной в этом плане является категория ментальной репрезентации как внутренней формы существования картины мира и возможных будущих событий, целей, планов - "виртуальных" объектов субъективной реальности. В ряде контекстов понятия "ментальная репрезентация" и "антиципирующая схема" отождествляются [29].
Исследования предвосхищающего поведения, выполненные с позиций генетического подхода, имеют богатую историю и на данный момент представляют интенсивно развивающуюся область. Закономерности развития антиципации в раннем онтогенезе продолжают интересовать современных исследователей. Ярким примером тому являются работы Е. А. Сергиенко. Ее эксперименты позволили сформулировать основные направления в развитии антиципации на первом году жизни - совершенствование избирательности в отражении внешних воздействий и пространственно-временное упреждение событий при взаимодействии со средой [40, с. 3], благодаря чему уже к 6 - 7 месяцам эффекты антиципации выражены в произвольном выборе оптимальной стратегии решения задачи, в изменении избирательности, отражающей развитие представлений о некоторых закономерностях существования предметного и социального окружения [41].
Исследования различных видов прогностической деятельности (целеполагание, предвидение, планирование) в дошкольном, младшем школьном и подростковом возрасте представлены в работах А. Ю. Акопова, Т. К. Чмут, Л. Г. Лысюк, Л. Элькониновой, И. Н. Кондратьевой, Л. А. Регуш, Л. И. Переслени, Л. А. Рожновой. Согласно этим исследованиям, способность самостоятельно ставить цели возникает в два-три года [18]; предвидение начинает развиваться в шесть лет [56]; на этот возраст приходится начало формирования прогнозирования с опорой на последовательность сигналов, когда дети начинают учитывать поступающую информацию в своем поведении и принятии решения [2]. Вербальное планирование своей деятельности наблюдается у первоклассников, а третьеклассники способны следовать своему плану, удерживая его в уме [14]. К оценке вероятности различных факторов дети переходят в возрасте 8 лет, к 12 - 15 годам рассматривают реально существующее в настоящий момент как частный случай потенциально возможного [54]. Есть исследования особенностей прогностической деятельности в связи с успешностью школьного обучения и задержками психического развития детей младшего и дошкольного возраста [31]. "Многочисленные наблюдения онтогенеза позволяют утверждать, что механизм антиципации, способность ребенка активно предвосхищать формируется лишь после 11 - 13 лет" [50, с. 125].
Большие скачки в развитии прогнозирования наблюдаются при переходе от младшего школьного возраста к подростковому и от подросткового к юношескому: с 9 - 10 лет устанавливаются причинно-следственные связи, при переходе от 14 - 15 лет к 17 - 18 годам ведущим становится понимание вероятностной природы прогноза [34]. Таким образом, исследования, которые мы сочли возможным отнести к генетическому подходу, раскрывают закономерности развития антиципационных способностей в онтогенезе в направлении усложнения структуры и возникновения новых уровней прогностических способностей.
Клинический подход к изучению антиципационных процессов оформился достаточно давно и на сегодняшний день объединяет огромное число разноплановых исследований тех или иных форм прогнозирования в условиях психической и соматической нормы и патологии. Наиболее исследованы на сегодняшний день антиципационные способности при шизофрении [51, 58], органических нарушениях [46], остеохондрозе [13,33], неврозах и неврозоподобных состояниях [12, 20 - 22, 26, 30, 43], эпилепсии [42], расстройствах личности [48]. Искажения антиципационной деятельности при наличии той или иной патологии отмечают все авторы, но наиболее интересны особенности нарушений прогнозирования в зависимости от конкретного заболевания. Так, при шизофрении нарушена опора на вероятностную структуру прошлого опыта, поэтому больные с большей легкостью, чем здоровые люди, извлекают из прошлого опыта маловероятные ассоциации и редко делают успешные высоковероятные прогнозы [51]. У пациентов с невротическими расстройствами прогностическая некомпетентность имеет статус преморбидного фактора [20 - 22], наблюдается снижение антиципационных способностей по всем параметрам (временному, пространственному, личностно-ситуативному), склонность к моновариантному типу прогнозирования, предпочтение благоприятных исходов; как следствие такие люди подвержены обидам, разочарованиям, кризисам, обладают низкой стрессоустойчивостью [20]. Исследования неврологов показывают, что нарушения способности преднастройки, готовности прогнозировать и просчитывать вероятность предстоящих событий относятся к числу ведущих факторов в этиологии неврозов и остеохондрозов [33], а низкая личностно-ситуативная антиципационная состоятельность сопряжена с ранним развитием (до 30 лет) шейного и поясничного остеохондроза [13]. Исследования, выполненные казанскими клиническими психологами и психиатрами в русле сформулированной В. Д. Менделевичем антиципационной концепции неврозогенеза, констатировали ряд интересных закономерностей распада антиципационной деятельности при различных видах психической патологии. Так, при эпилепсии прогнозирование строится по моновариантному типу, снижены временная и личностно-ситуативная прогностическая компетентность; испытуемые с психастеническим и тревожно-фобическим синдромами склонны к поливариантному прогнозу, т.е. планируют большое количество возможных исходов события, но делают это некачественно, мало учитывая их вероятность, плохо прогнозируют социальные ситуации и поведение других людей [42]. Истерические личности не способны структурировать время, не запоминают ошибочные прогнозы, предпочитают прогнозировать только радостные события и благоприятные исходы; личности с шизоидными расстройствами отличаются моторной неловкостью и испытывают трудности экстраполяции конкретного жизненного опыта в силу высокой концентрации на внутреннем мире; эмоционально-неустойчивые ригидны и малоуспешны в предвидении коммуникативных ситуаций; при параноидных расстройствах подозрительность и эгоцентризм обусловливают склонность к негативным прогнозам и нечувствительность к иным вариантам исхода, кроме собственного [48].
Деятельностный подход к исследованию прогнозирования и смежных феноменов реализован в исследованиях большинства отечественных психологов: Б. Ф. Ломова, Е. Н. Суркова, А. В. Брушлинского, А. Г. Асмолова, А. К. Осницкого, Л. А. Регуш. Характерной чертой этого подхода является использование в качестве описательных средств категориального аппарата и объяснительных схем теории деятельности. Авторы стремятся удерживать в поле внимания два ракурса, рассматривая прогнозирование как самостоятельную деятельность и включая антиципационные процессы в формат той или иной деятельности (например, перцептивной деятельности [16, 40], мышления [9,47], педагогической деятельности [35]). Л. А. Регуш определяет прогнозирование как познавательную деятельность, целью которой является получение прогноза, а продуктом -знание о будущем [35]. Достаточно подробно когнитивные механизмы процессов прогнозирования в контексте педагогической деятельности изучены в серии исследований, выполненных в русле данной концепции [15, 19, 32, 44, 53].
Ситуационный подход к исследованию прогнозирования представлен Л. Росс, Р. Нисбетт [36]. Достойно признания внимание авторов книги к проблемам предсказания социальной реальности обычными людьми в повседневной жизни. Эти вопросы в более широком контексте затрагивают фундаментальные проблемы соотношения обыденного и научного знания. Предсказуемость человеческого поведения социальными психологами и обычными людьми - феномен, обусловленный не только и не столько субъективными интерпретациями, личностными диспозициями, объективными закономерностями, но и множеством ситуационных факторов, действие которых способно изменить с точностью до наоборот очевидные и научно обоснованные прогнозы. "Иными словами, люди часто делают правильные предсказания на основе ошибочных убеждений и ущербных прогностических стратегий" [36, с. 41]. Рассматривая человеческое поведение в традициях школы К. Левина как функцию личности и ситуации, Л. Росс, Р. Нисбетт показали огромную роль социального контекста и параметров конкретной ситуации в предвидении и детерминации событий.