Следует подчеркнуть, что к тому же попытки копирования в психологии естественнонаучной методологии к самой этой методологии имели весьма отдаленное отношение и были основаны на позитивистских мифах о ней. Эти мифы, в общем, сводятся к шести основным заблуждениям:
1) научное знание базируется на твердых эмпирических фактах,
2) теории выводятся из фактов (и, следовательно, вторичны по отношению к ним),
3) наука развивается посредством постепенного накопления фактов,
4) поскольку факты формируют основания нашего знания, они независимы от теорий и имеют самостоятельное значение,
5) теории (или гипотезы) логически выводятся из фактов посредством рациональной индукции,
6) теории (или гипотезы) принимаются или отвергаются исключительно на основе их способности выдержать проверку эмпирическим опытом[6]. И большинство исследований в психологии базировалось на подобном образе науки.
В действительности теории обладают достаточной независимостью от фактов и, более того, сами определяют, что считать таковыми; принимаются и отвергаются под влиянием не эмпирического опыта, а социальных обстоятельств; научное знание не строится посредством рациональной индукции; процесс познания мало напоминает беспристрастное "чтение книги природы", а находится под большим влиянием особенностей познающего субъекта и т.д. Новый образ научного познания, оформившийся в трудах таких исследователей естественных наук, как Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд, У. Селларс, Ст. Тулмин, М. Полани, постепенно проникает и в саму науку, вытесняя ее позитивистский образ и отменяя соответствующую методологию. Это отражается и на гуманитарных дисциплинах, где позитивистская модель получения знания, позаимствованная у точных наук (вернее, почерпнутая из мифов о них), тоже трещит по швам. И в самом деле, зачем следовать эталонам познания, принятым, например, в физике, если, во-первых, сами физики им не следуют, во-вторых, отклонение от этих эталонов не мешает им успешно и, самое главное, "объективно" познавать физическую реальность?[7]
Кризис традиционных эталонов естественнонаучности усугубляется тяжелым функциональным кризисом, переживаемым современной наукой. Он обусловлен и приостановкой гонки вооружений, которая долгие годы верой и правдой служила науке, и возложением на нее ответственности за экологические проблемы, и тем, что в демократических странах основную траекторию ее развития определяет обыватель - в качестве избирателя и налогоплательщика, и другими подобными обстоятельствами[8]. Однако основная причина функционального кризиса связана с тем, что фундаментальная наука накапливает свое знание быстрее, чем прикладная наука успевает его "переварить", превратив в практически полезное, прибыльное знание, и поэтому общество стремится притормозить развитие фундаментальной науки, в результате чего сейчас "время научных открытий сменилось временем использования плодов этих открытий, когда науке дается временная (надо полагать) отставка"[9].
Давно подмечено, что эти две ветви психологической науки используют настолько различные способы получения и использования знания и имеют так мало общего, что выглядят как две совершенно разные и не связанные между собой области познания, как "параллельные" дисциплины. Изначально это было подмечено Ф.Е. Василюком. Он
считает и безусловно, прав в том, что "психологическая практика и психологическая наука живут параллельной жизнью как две субличности диссоциированной личности: у них нет взаимного интереса, разные авторитеты, разные системы образования и экономического существования в социуме, непересекающиеся круги общения с западными коллегами"[10]. Несмотря на то, что многие практические психологи одновременно работают или, по крайней мере, числятся в научно-исследовательских или учебных заведениях, психологи-исследователи и психологи-практики принадлежат к разным и мало пересекающимся друг с другом сообществам.
Рассматривая рекомендации практикующим психологам, можно обнаружить постоянную их адресацию на системный подход в психологии, заключающийся в использовании техник и методов работы различных школ и направлений. Это, как правило, рождает множественность авторских системных методик разработанных непосредственно на практике[11].
И все же главная причина тех явлений в психологии, которые обычно характеризуются как критические, состоит в общем кризисе рационализма. Перефразируя известное высказывание М. Вебера о том, что в основе развития капитализма лежала "рационализация всей общественной жизни", можно сказать, что сейчас наблюдается ее тотальная иррационализация.
Мистификация массового сознания имеет вполне понятные причины. В частности, мистицизм в большей степени, чем наука, предполагающая длительное ожидание результата, вписывается в характерную для современного обывателя "здесь и теперь - психологию", а также удовлетворяет жажду чуда, которая свойственна и австралийскому аборигену, и строителю коммунизма, и представителю западной цивилизации, и поэтому перехватывает у науки одну из ее наиболее важных для массового сознания "чудотворческую" функцию[12]. Да и вообще рационализм для многих скучен и в качестве постоянного мировоззрения надоедает. Симптоматично такое признание одного нашего известного психолога: "Я устал от академической психологии, особенно от той, которая существует в нашей стране в последние десятилетия. Уж очень она серьезна и скучна"[13].
Но следует отметить, что, как это ни парадоксально, сама наука во многом способствовала расцвету мистицизма. Она породила гипотезы (о существовании биополей, возможности экстрасенсорного восприятия, влиянии космоса на организм человека и т.п.), которые уверенно эксплуатируются магами, астрологами и экстрасенсами в качестве объяснительных принципов. Она подала им пример социальной организации: сообщество экстрасенсов, магов и колдунов, переживающее сейчас процесс институционализации, моделирует организацию научного сообщества, создавая институты и академии, присуждая себе ученые степени магистров белой и черной магии или профессоров парапсихологии. И, наконец, именно наука своими открытиями, не раз разрушавшими привычное мировосприятие, внушила человечеству, что все возможно, даже то, что сейчас кажется абсолютно нереальным[14].
Антирационалистические тенденции легли в российской гуманитарной науке на благодатную почву. Ей всегда были свойственны, во-первых, стремление к самобытности, непохожести на западную науку, иногда выглядевшие как "невроз своеобразия"[15], во-вторых, неприятие рационализма западной науки и характерного для нее формально-логического мышления.
Неприятие рационализма имело в российской интеллектуальной традиции прочные морально-этические корни, вырастающие из православия. В частности, для православия "рационализм был ассоциирован с эгоизмом, с безразличием к общественной жизни и невключенностью в нее". И поэтому закономерно, что первый "бунт против западного типа мышления основой и силой которого является “картезианства” состоялся именно в России, породив противопоставленный картезианству "мистический прагматизм" И неудивительно, что, как только "сверху" перестали определять, какой тип науки должны развивать отечественные ученые, они тут же начали реализовывать подобный "взгляд на вещи", в результате чего общий кризис рационализма с особой рельефностью проявился именно в российской гуманитарной науке, затронув, естественно, и отечественную психологию.
И все же размывание границ между наукой западного типа и другими системами отношения к миру, такими, как традиционная восточная наука, паранаука и религия, является интернациональным явлением и наблюдается не только в нашей стране. Главный водораздел между различными метадигмами состоит в том, что они опираются на разные типы рациональности. А главное отличие традиционной западной науки от других метадигм заключается в том, что она основана на рационализме с такими его ключевыми признаками, как каузальный детерминизм, возможность произведения материальных эффектов только материальными причинами и т.д. Поэтому кризис рационализма, переживаемый современной цивилизацией, неизбежно оборачивается разрушением главного барьера между наукой и другими метадигмами.[16]
Сближению различных метадигм способствует и то, что любая из них в качестве системы объяснения мира неполна, не способна объяснить все переживаемые человеком события, и поэтому они регулярно заимствуют объяснительные схемы друг у друга.
Психология, таким образом, оказавшись в наиболее "горячей точке" взаимодействия различных метадигм, испытывает на себе их противоречивое влияние, которое отображается в ее внутренних противоречиях, воспринимаемых как кризис психологического знания и традиционных способов его получения.
Ее кризис носит системный характер, имея в своей основе три ключевых фактора:
1) общий кризис рационализма,
2) функциональный кризис науки,
3) кризис естественнонаучности и традиционной - позитивистской - модели получения знания.
Все три составляющие этого кризиса имеют социальные корни, и поэтому кризис психологии, проявляющийся в основном в когнитивной плоскости - как кризис психологического знания и способов его получения, обусловлен преимущественно социальными причинами, являясь кризисом не столько самой психологической науки, сколько системы ее взаимоотношений с обществом, и поэтому может разрешиться только социальным путем. Наивно полагать, что изобретение новых систем психологического знания, развитие уже существующих или отработка новых способов аргументации помогут рационалистической метадигме одолеть ее конкурентов. Рационалистическую науку можно метафорически охарактеризовать как "сознание" общества, а такие явления, как паранаука, отнести к проявлениям его "бессознательного". Современное общество явно предпочитает пребывать в бессознательном состоянии, а также имеет склонность к измененным состояниям сознания. Пока это так, у рациональной науки и, соответственно, у рационалистической психологии мало шансов на восстановление прежнего влияния на массовое сознание, которое все больше походит на массовое бессознательное[17].