Почти поэтическим образом пациент достиг цели героя-одиночки, осуществил свое стремление к власти и отрекся от общества. Однако его постоянно улучшавшаяся внешняя позиция не завлекла его настолько далеко, чтобы полностью отбросить реальное, бессмертное чувство общности; логика, которая всех нас связывает, и эротика остались практически сохранными, так что судьба паранойяльного заболевания его миновала. Он пришел только к неврозу навязчивых состояний.
Эротика пациента не строилась на целостном чувстве общности. Она в большей степени оказалась под гнетом стремления к власти. Так как для него понятие и ощущение власти связывалось с волшебным словом “резинка”, он искал и в образе резинового пояса нашел ключевое слово, чтобы отвлечь свою сексуальность. Уже не женщина действовала на него, а резиновый пояс, не человеческий, а вещественный объект. Таким образом, в защите своего упоения властью и в принижающей женщину тенденции он превратился в фетишиста (такую уловку всегда можно выявить в качестве исходного пункта фетишизма). Если бы доверие к собственной мужественности было еще меньшим, то мы увидели бы появление черт гомосексуализма, педофилии, геронтофилии, некрофилии и т. п*.
Навязчивая мастурбация пациента в основе своей обнаруживает точно такой же характер. Она тоже служит избеганию испытываемого им принуждения, неволи любви, “колдовства” женщины. Ему не нужна никакая женщина!
Бессонница непосредственно вызвана навязчивыми мыслями. Она противоборствует принуждению ко сну. Неутолимое честолюбие заставляет его использовать ночь для решения своих дневных вопросов. Ведь он, второй Александр, так мало еще достиг! Вместе с тем, однако, бессонница искоса поглядывает в другую сторону. Она ослабляет его силы и энергию. Она служит доказательством того, что он болен. То, что пациент до этого сделал, совершалось, несмотря на бессонницу, так сказать, одной рукой. Чего бы только он не добился, если бы мог спать! Но спать он не может и благодаря ночным навязчивым мыслям получает свое алиби. Теперь его уникальность, его богоподобие спасены. Вся вина за возможный дефицит падает уже не на его личность, а на загадочное, фатальное обстоятельство его бессонницы. Этот недуг — досадный случай, в его упорствовании виноват не пациент, а недостаточное искусство врачей. Если бы ему понадобилось доказывать свое величие, то он обвинил бы врачей. Как видно, пациент заинтересован в своей болезни, и врачам придется нелегко, поскольку он борется за привилегированное положение, в котором его тщеславие окажется защищено от несчастных случаев. Благодаря неврозу у него есть оправдание и смягчающие обстоятельства.
Интересно, как пациент решает проблему жизни и смерти, чтобы спасти свое богоподобие. Ему кажется, что его мать, которая умерла 12 лет тому назад, все еще жива. Однако в его предположении обращает на себя внимание неуверенность, проявляющаяся сильнее, чем, например, нежное чувство к близким сразу после их смерти. Сомнение в своем безумном предположении отнюдь не проистекает из его логики, на которую повлиять невозможно. Оно получает объяснение только в результате индивидуально-психологического анализа. Если все только видимость, то тогда его мать не может быть умершей. Но если она жива, то рушится ведущая идея собственной исключительности. Он столь же мало готов к решению этой проблемы, как философия к идее мира как представления. И на внутреннее побуждение, бесчинство стремления он отвечает сомнением.
Связь всех проявлений болезни пациента дает ему сегодня право на то, чтобы требовать для себя всяческих привилегий от своей жены, родственников, подчиненных. Глубокое уважение к самому себе тоже нимало не пострадает, ибо, принимая в расчет свой недуг, он всегда будет казаться себе более значительным, чем есть на самом деле, кроме того, он всегда имеет возможность уклониться от трудных предприятий, ссылаясь на свое заболевание. Но он может поступать и по-другому. По отношению к своему начальнику наш пациент самый преданный делу, самый прилежный и послушный работник, пользуется его полнейшим расположением, но втайне постоянно нацелен на достижение превосходства над ним (это же стремление проявляется и по отношению к лечащему врачу).
Страстное стремление к власти над другими сделало его больным. Его эмоциональная жизнь, инициатива и энергия, а также логика оказались под гнетом его влечения к превосходству, его социальная включенность, а вместе с ней также любовь, дружба и забота о ближнем были ущемлены. Излечения пациента удалось добиться лишь путем разрушения его политики престижа и развития чувства общности.
ИНДИВИДУАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЛЕЧЕНИЕ НЕВРОЗОВ
Вслед за этими рассуждениями мы изложим свой взгляд на сущность и лечение неврозов.
Этиология
а) Чувство неполноценности и компенсация
Краткое обсуждение обширной области психотерапии, оценке которой все еще угрожает так много принципиальных разногласий, представляется мне делом, требующим немалой смелости. Но мне не хотелось бы упускать возможность изложить основы своих воззрений, материалы собственных наблюдений, которые предстают перед судом общественности начиная с 1907 года. В 1907 году в “Исследовании неполноценности органов” я показал, что врожденные конституциональные аномалии нельзя считать лишь явлением дегенерации и что они часто дают толчок к компенсаторной деятельности и достижению сверхрезультатов, а также к имеющим большое значение явлениям корреляции, которым во многом способствует усиленная психическая деятельность. Для того чтобы иметь возможность справиться с проблемами в жизни, это компенсаторное душевное напряжение зачастую идет по новым путям, демонстрируя наблюдателю свою необыкновенную гибкость и самым удивительным образом достигая своей цели — покрытия ощущаемого дефицита. Возникшее в детстве чувство неполноценности пытается избежать разоблачения наиболее распространенными способами. Они заключаются в возведении компенсаторной душевной надстройки, стремящейся вновь обрести устойчивость и добиться превосходства в жизни с помощью тренировки и средств защиты, в чувстве общности или в невротическом образе жизни. Все, что хоть сколько-нибудь отклоняется от нормы, объясняется большим честолюбием и осторожностью; а все уловки и аранжировки, невротические черты характера, равно как и нервные симптомы, проявляются благодаря предыдущему опыту, переживаниям, напряжениям, вчувствованиям и подражаниям. А поскольку они не совсем чужды жизни здорового человека, их язык всегда позволяет распознать, что человек борется здесь за свое признание, пытается его завоевать — человек, постоянно стремящийся вырваться из сферы неуверенности и чувства неполноценности и добиться богоподобного господства над своим окружением или стремящийся уклониться от решения своих жизненных задач.
Если оставить в стороне корни этого невротического поведения, то окажется, что оно складывается из пестрого изобилия возбуждений и возбудимостей, которые, однако, являются не причиной невротического заболевания, а его следствием. В небольшой заметке “Агрессивное влечение в жизни и в неврозе” я попытался изобразить эту повышенную “аффективностъ” и показать, как часто она, для чтобы достичь цели или обойти опасность, внешне превращается в торможение агрессии. То, что называют “предрасположенностью к неврозу” (Невротическая диспозиция, ibidem), уже есть невроз, и только в актуальных случаях, когда внутренняя необходимость вынуждает прибегнуть к усиленным уловкам, как доказательство болезни возникают более сильно выраженные соответствующие невротические симптомы. Они могут быть скрыты, пока пациент находится в благоприятной ситуации и пока не возникает вопрос о правильности его развития, о его чувстве общности. Это доказательство болезни, и все соответствующие аранжировки необходимы прежде всего для того, чтобы: 1) служить оправданием, если жизнь отказывает в желанном триумфе; 2) тем самым получить возможность уклониться от решения; 3) иметь возможность выставить в ярком свете какие-нибудь достигнутые цели, поскольку они были достигнуты, несмотря на недуг. Эти и другие уловки отчетливо демонстрируют тяготение невротика к внешнему, а не к реальному превосходству.