В то же время ныне действующее гражданское законодательство четко различает обязанность по исполнению основного долга и гражданско-правовую ответственность. В п. 1 ст. 396 ГК РФ закреплено правило о том, что уплата неустойки и возмещение убытков, то есть применение мер гражданско-правовой ответственности в случае ненадлежащего исполнения обязательства, не освобождают должника от исполнения обязательства в натуре, если иное не предусмотрено законом или договором.
В этой связи необходимо также провести сравнительный анализ правовой природы основного долга и договорной ответственности. В советский период в гражданском праве была выдвинута теория, согласно которой любые меры принудительного исполнения обязательства рассматривались как гражданско-правовая ответственность[76]. С этим, безусловно, сложно согласиться, так как подобный подход ведет к размыванию самого понятия ответственности, к смешению обязанности по исполнению основного долга с санкциями за ее нарушение.
По моему мнению, существенно ближе к истине иные теории, которые трактуют ответственность как дополнительное обременение для неисправного должника. Так, О.С. Иоффе в свое время подчеркивал, что "гражданско-правовая ответственность есть санкция за правонарушение, вызывающая для правонарушителя отрицательные последствия в виде лишения субъективных гражданских прав либо возложения новых или дополнительных гражданско-правовых обязанностей"[77].
Н.Д. Егоров также отмечает такое отличие гражданско-правовой ответственности, как дополнительное обременение для правонарушителя[78]. О необходимости четкого разграничения тех обязанностей, которые следуют из договора как реализация стороной своей части договорных условий, и тех, которые возникают в качестве меры ответственности за нарушение договора, пишет и А.Г. Карапетов[79]. В.Ф. Яковлев подчеркивает: "Санкции, предусмотренные в гл. 25, по своей юридической природе, а следовательно, и по условиям их применения неоднородны. Одни из них, например возмещение убытков, взыскание неустойки, являются мерами гражданско-правовой ответственности. Другие, как, например, принудительное исполнение основного обязательства (ст. 398), к мерам ответственности не относятся, и поэтому могут применяться независимо от условий ответственности..."[80]. Ю.Б. Фогельсон констатирует: "Однако при ненадлежащем исполнении обязательства неисполненное не входит в состав убытков и исполнение самого обязательства не входит в состав ответственности"[81]. Д.А. Гришин приходит к следующему выводу: "Исполнение обязательства в натуре (по истечении срока исполнения) не является мерой гражданско-правовой ответственности, фактически представляя собой лишь запоздалое исполнение, не влекущее для должника каких-либо дополнительных обязательств, замену существующего обязательства новым или иное имущественное обременение"[82].
Такой подход характерен в целом и для судебной практики. Например, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в своем Постановлении от 23 февраля 2007 года № 5033/07 указал: "Принуждение к исполнению обязательства в натуре является самостоятельным способом защиты гражданских прав, применяемым с целью реального исполнения должником своего обязательства... Статья 396 ГК РФ определяет соотношение ответственности (убытки и неустойка) и исполнения обязательства в натуре, а не относит реальное исполнение обязательства к числу мер гражданско-правовой ответственности"[83].
Следует подчеркнуть, что и в ст. 12 ГК РФ эти способы защиты нарушенного субъективного права приведены независимо друг от друга (см. абз. 7 и 8 - 9).
Итак, основной долг в абсолютном большинстве случаев нельзя смешивать с договорной ответственностью.
В последнее время стал вырабатываться очень интересный, на мой взгляд, подход в части определения правовой природы возврата аванса. Так, С. Сарбаш пишет: "Требование о возврате предварительной оплаты по существу является следствием правомерного отказа от договора, что можно квалифицировать как отпадение правового основания для удержания продавцом суммы предоплаты"[84]. Такую же позицию занимает и О.В. Савенкова, которая считает, что "данная сумма убытком не является, она должна квалифицироваться в качестве неосновательного обогащения, поскольку должник после отказа кредитора от исполнения, т.е. расторжения договора, пользуется ею без основания (предоставления встречного исполнения) и в силу ст. 1103 ГК РФ обязан ее вернуть"[85].
С такой квалификацией, конечно, следует согласиться. После отказа кредитора от договора уплаченный на его основании аванс на самом деле становится неосновательным обогащением для его получателя.
Таким образом, достаточных оснований во всех случаях относить невозвращенный вовремя кредит к убыткам банка нет. Он представляет собой основной долг, его возврат не приводит к дополнительным имущественным потерям для должника, то есть здесь нет одного из основных признаков гражданско-правовой ответственности.
Если говорить о правовой природе страхования риска невозврата страхователем суммы полученного ипотечного кредита, то здесь, как мы считаем, при наличии у заемщика финансовой возможности исполнения обязанности по возврату кредита страхуется не договорная ответственность должника, а его финансовые риски. Если же заемщик не обладает необходимыми средствами или имуществом для возврата кредита, то тогда, как представляется, уже есть основания квалифицировать его основной долг именно как убытки выгодоприобретателя, вызванные неисполнением кредитного договора страхователем[86]. О том, что аванс может преобразовываться в убытки, на наш взгляд, свидетельствует и норма п. 2 ст. 405 ГК РФ, где, как указывалось, ни слова не говорится о возврате аванса, а исключительно о возмещении убытков, а также подход законодательства о бухгалтерском учете, согласно положениям которого безнадежная дебиторская задолженность трансформируется в убытки. Такая конструкция, по моему мнению, в большей степени соответствует цели защиты интересов кредитора как слабейшей стороны сделки. Некая искусственность перевода основного долга в убытки тут, конечно, присутствует, но в противном случае невозврат кредита вообще не сможет покрываться страхованием договорной ответственности.
Следует добавить, что определение страхового случая по договору страхования ответственности заемщика, которое дано в ч. 4 п. 4 ст. 31 Закона об ипотеке, тоже добавляет неопределенность в данный вопрос. Страховым случаем законодатель признает факт предъявления к заемщику кредитором требования о погашении кредита при недостаточности у кредитора денежных средств, вырученных от реализации заложенного имущества и распределенных в порядке, установленном законодательством об ипотеке. Между тем по договору страхования ответственности за нарушение договора страховым случаем является факт наступления ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение договора[87].
Данные выводы важны в практическом плане с точки зрения отношений между страховщиками, осуществляющими данный вид страхования, и государственными органами. Для страхования финансовых рисков и договорной ответственности требуются разные лицензии (подп. 21 и подп. 23 п. 1 ст. 32.9 Закона об организации страхового дела). Чтобы подстраховаться, я рекомендовал бы страховым организациям, которые будут заниматься указанным видом страхования, получать обе лицензии.
Если квалифицировать рассматриваемый вид страхования как страхование договорной ответственности, то законодатель в отраслевом законе вправе устанавливать те или иные ограничения, поскольку вообще этот вид страхования, как указывалось выше, осуществляется только в разрешительном порядке. А вот если говорить о страховании финансовых рисков, то установление выгодоприобретателя и размера страховой суммы в Законе об ипотеке не может не вызывать серьезных возражений. Глава 48 ГК РФ не предусматривает возможности ограничивать другими законами размер обязательств страховщика по договорам страхования финансовых рисков, а также определять по таким сделкам выгодоприобретателей. Я полагаю, что данные ограничения применительно к страхованию невозврата кредита как финансовых рисков не имеют юридической силы, поскольку в силу п. 2 ст. 3 ГК РФ его положения имеют приоритет перед нормами гражданского права, содержащимися в других законах, если только самим Кодексом не предусмотрено иное.
Трудно признать правомерным и положение части 3 пункта 4 статьи 31 Закона об ипотеке, согласно которому при отказе страхователя от договора страхования уплаченная страховщику страховая премия не подлежит возврату. Оно прямо противоречит норме части 2 пункта 3 статьи 958 ГК РФ, которая устанавливает, что при досрочном отказе страхователя (выгодоприобретателя) от договора страхования уплаченная страховщику страховая премия не подлежит возврату, если договором не предусмотрено иное. Мы вновь видим, что отраслевой закон ограничивает права, предоставленные участникам гражданского оборота в рамках страховых сделок ГК РФ.
Судя по всему, разработчики ст. 31 Закона об ипотеке исходили из того, что отраслевой закон включает в себя специальные правовые нормы, тогда как ГК РФ содержит общие нормы. Как известно, в силу одного из общепризнанных правил юридической техники специальная норма имеет приоритет перед общей нормой применительно к урегулированным ею отношениям. Кроме того, поскольку этот законодательный акт был принят позднее Кодекса, то вроде бы должно действовать и еще одно общепризнанное правило юридической техники - закон, принятый позднее, имеет преимущественную силу перед ранее принятым законодательным актом.