Ф. Райс приводит схемы здоровой и нездоровой индивидуализации, обозначая психологические особенности обеих схем.
Следовательно, хотя главным психологическим механизмом в отношениях «родители – подростки» выступает индивидуализация как постепенное отдаление подростка от родителей и приобретение им самостоятельности через самосознание и самоидентификацию среди других людей, но любой ребенок именно в этом возрасте нуждается во взаимопонимании и поддержке родителей.
Именно в зоне нездоровой индивидуализации в результате фрустрации возникают и углубляются критические точки в онтогенезе подростков, приводящие к срывам в их психике. Наиболее типичным способом срыва является начало употребления наркотических веществ.
Итак, перед нами одинокий и несчастный «ребенок», который сам себе стал врагом. Способ защиты от реальности заключается в идентификации себя со своим идеальным Я. «Тогда этот образ себя не остается больше иллюзорным образом, лелеемым им в тайне; он незаметно сливается с ним; идеальный образ становится идеальной самостью, идеальным Собственным Я. Идеал себя при этом человек воспринимает как нечто более реальное, чем собственная реальность, и не потому, что он более привлекателен, но в первую очередь потому, что он отвечает всем его насущным потребностям». Опосредованным доказательством большей представленности в семантической картине мира аддикта Я- идеального, нежели Я – реального является установленный факт гораздо большего количества 0‑ответов в протоколах методики Д. Келли по показателю Я – реальное.
Другой отличительной чертой аддиктивных пациентов выступает самодостаточность, выражаемая в сообразительности. К. Хорни сравнивает такую личность с Робинзоном Крузо, который «обязан быть находчивым, для того, чтобы выжить». Действительно, в сообразительности с аддик-том не может соперничать никто. Множество историй добывания денег для дозы тому доказательство.
С этой характеристикой, на наш взгляд, напрямую связан вопрос о безволии аддиктивной личности. Как на уровне обыденного сознания, представленном в первую очередь средствами массовой информации, а также родительскими оценками, так и в клинической среде наркологов бытует мнение, что наркотически зависимый не может бросить употреблять наркотические вещества, потому что у него не хватает силы воли. Однако давно замечено, что «сильная акцентуация на «силе воли» чаще это отчаянная «противодействующая реакция», неистовая попытка уравновесить проявления неосуществленных детских запросов, стратегией выживания невзирая на болезненные детские желания». Так, уже способность ребенка занимать негативную позицию относительно своих родителей может рассматриваться как начало человеческой воли. «Но, – указывает Р. Мей, – если воля остается сугубо протестующей, она сохраняет свою зависимость от того, против чего она протестует. Протест – это наполовину развившаяся воля. Зависимый, как ребенок от родителей, он черпает свою силу у своего врага. Это постепенно лишает волю ее сути; вы всегда остаетесь тенью вашего противника, ожидая, когда он сделает ход, чтобы сделать ход самому».
Воля, которая обычно связана с выбором, принимает саморазрушительную форму, превратившись в «форму контроля каждого действия. Воля, / обычно направленная на удовлетворение желаний, исказилась до того, что стала доминировать над желаниями и даже управлять ими. В данном случае импульс не инициирует первую стадию волевого решения, а становится его врагом. Для этих людей желание является всего лишь искушением, способным испортить их решимость, прерывающим их деятельность, вмешивающимся в то, что они «должны» хотеть делать». В третьем факторе объединены конструкт «волевой» и конструкт «понимающий»; «воля в собственном смысле возникает тогда, когда человек оказывается способным к рефлексии своих влечений, может так или иначе относиться к ним. Для этого индивид должен уметь подняться над своими влечениями и, отвлекаясь от них, осознать самого себя… как субъекта… который… возвышаясь над ними, в состоянии произвести выбор между ними».
Зависимый от наркотического вещества человек очень четко выделяет свое влечение к наркотику, выступая в данной ситуации, несомненно, субъектом. Поэтому можно констатировать наличие достаточно сильной воли у аддикта, правда направленной, как многие потребности, а-социально, против культуральных правил и норм.
Совершая поступки против социального понимания, аддикт выносит себя в другое и понимает себя только в этом другом. Подобно любой другой невротической наклонности потребность в независимости от среды «носит компульсивный и неразборчивый характер. Она проявляется в сверхчувствительности ко всему, что каким то образом сходно с принуждением, воздействием, обязательством и так далее… Долговременные обязательства при малейшей возможности избегаются,… неумолимость времени воспринимается как принуждение… Поступать в соответствии с принятыми правилами поведения или традиционными ценностями является неприятной обязанностью. Чтобы избежать давления, он соглашается только внешне, внутренне же упрямо отвергает все общепринятые правила и стандарты».
Смысл непонимания имеет не только эмоциональную сторону как выражение наполненности жизни и ощущение силы, открывая тем самым путь к счастью согласно принципу «я хочу, я могу, я делаю», но и функциональную, данную как реабилитация. Аддикт не хочет и не умеет понять другого, социально ориентированного человека, но именно поэтому он и боится, что его поймут, что сокровенное будет открыто. Фраза «Я все о тебе знаю» вызывает у человека неподдельное огорчение, поскольку ставит под сомнение его утвержденность в себе, недоступность для другого, возможность сохранить выстраданную независимость во внутреннем мире. Только внешне человек стремится к зависимости и слиянию с другим, тогда как для себя самого он никогда не сможет смириться с растворением в ком или чем-то и поступиться самоидентификацией. Именно в этом непонимании заложен тот глубинный смысл, который позволяет связывать понимание и волю, связь между которыми не так очевидна на феноменологическом уровне.
Современному миру присуще, по образному выражению Э. Юнгера, «странное и трудноописуемое стремление придавать живому процессу характер препарата… Событие не привязано ни к особому пространству, ни к особому времени, поскольку оно может быть повторено в любом месте и сколь угодно часто воспроизведено. Это признаки, указывающие на большую дистанцию, и возникает вопрос, не имеется ли у второго сознания, которое мы видим за неустанной работой, центра, исходя из которого можно в некотором более глубоком смысле оправдать растущее окаменение жизни».
Таким образом, наркозависимый постоянно вынужден решать «задачу на конфликтный смысл». «Конфликтный смысл» возникает тогда, когда в силу множественности мотивационно-смысловых подсистем личности какое-либо действие человека или его намерение оказывается им самим противоречиво оцениваемым. Будучи включенным в два различных контекста жизни человека, такое действие или намерение актуализирует одновременно и позитивные, и негативные смыслы-оценки, что и фиксируется в «конфликтном смысле». Но конфликтный смысл не просто фиксирует саму противоречивость в сознании, а запускает определенную внутреннюю работу человека, активизирует его эмоциональные переживания». В.В. Столин выделяет шесть возможных вариантов осмысления своего Я как следствия совершения поступка: раскаяние, ужесточение, смятение, самообман, дискредитация и вытеснение. При этом В.В. Столин подчеркивает, что «к несчастью психологии, все три мотивационных варианта решения проблемы личностного смысла Я, отличающиеся осознанностью поступка и характеризующие действительно зрелую, здоровую личность, не оказались в фокусе психологических исследований». Чаще актуальным становится анализ тех решений, которые «достигаются путем изменения действительности лишь в сознании субъекта». Другими словами, первые три механизма являются проявлениями внутреннего признания конфликтности смысла и инициируют новые поступки, снимающие конфликтность. Во втором случае, объединяющем три следующие варианта, конфликтный смысл «не инициирует новые поступки, но лишь запускает внутренние защитные механизмы».
Трансформация, происходящая с аддиктом по отношению к реальному миру, позволяет сгладить все противоречия. Так, он может покориться своим компульсивным импульсам и постоянно корить себя за «безволие», он может клясться «завязать», бросить употреблять наркотик и одновременно приглядывать за тем, что «плохо лежит» и может быть использовано для покупки «дозы» и т.п. Такую личность часто характеризуют как противоречивую, внутренне конфликтную, диссоциированную. Диссоциированная личность это человек, которому» не только не удается интегрировать составляющие роли в общие рамки, но в каждой ситуации он выглядит почти совершенно другим. В данном случае отсутствует внутренняя последовательность поступков, и каждый сегмент сам по себе может быть кристаллизован как целое. В известном смысле такой человек ведет несколько различных жизней. В некоторых случаях роли, которые не играются, могут даже выпадать из памяти, и возникают серьезные сомнения относительно личной определенности».