Правда в том, что практически все, что мы делаем,есть смесь позитивной и негативной формы агрессии. Перед тем, как начать лекцию, я настраиваю себя: “Если кто-то собирается спать, мой голос и мысли будут столь настойчивы, что яего разбужу” (что является позитивной агрессией). Иногда я, напротив, чувствую: “Если кто-то попытается перебить меня критическими замечаниями, я заткну его, заставлю выглядеть глупо” (что является негативной агрессией).
2. Разнообразие агрессии
Слово агрессия обнаруживается в нашей повседневной речи в бесконечном разнообразии способов его употребления. Мы говорим об “агрессивном ведении дел в бизнесе”, используя это слово как комплимент, и имея в виду дело, в котором приходится многим рисковать, чтобы получить значительно больше денег. На рынке акций обычно побеждает агрессивный брокер и агрессивный способ обращения с акциями. Фраза “Мы следуем агрессивной политике” обычно приветствуется в мире бизнеса как показатель того, что эти ребята чувствуют себя уверенно и планируют занять какое-то место. Хорошо иметь агрессивного адвоката, защищающего ваше дело, потому что он знает, как обескуражить вашего противника в суде. В мире бизнеса позитивное использование агрессии широко принимается.
Чаще всего агрессия бывает непрямой, замаскированной, принимающей форму тонкого подавления другого человека. Это проявляется в психотерапии под маской цивилизованного дружелюбного сотрудничества. Пациент будет говорить, что он должен быть “честным”, и будет затем давать волю потоку нареканий, охватывающих все, начиная от метода, которым работает терапевт, и кончая его семьей и офисом. Когда терапевт говорит нечто, что пациент не считает верным, последний не довольствуется одним отрицанием, а должен сказать: “Нет, нет, нет, нет”, – будто он удивлен, что кому-то могла прийти в голову такая глупость. Эти техники возвышения над другим применяются в повседневном общении между всеми людьми, в особенности между супругами. Они принимают форму бесконечной борьбы за превосходство таким способом, который обычно скрыт от “жертвы”, но очевиден любому стороннему наблюдателю. Этот непрямой вид агрессии почти всегда деструктивен, и я не могу найти в нем ничего хорошего.
Есть и другой вид агрессии – внутри себя, или, как это обычно переживается человеком, против себя. До сих пор я отдыхал, почти счастливый, даже несколько безмятежный. Но когда я сижу здесь, думая об агрессии, я собираю мои разбросанные мысли, открываю мое сознание для возможных озарений, размышляю над темой. Я собираю бунтующие части меня, внутренне я ищу “битву”, сознавая, что творческая сила и видение происходят из такой борьбы. Я собираю демоническое в той степени, в какой оно может быть собрано. Если бы я описывал это мифологически, я сказал бы, что толпа гномов, эльфов и троллей начинает браниться в моей душе и отказывается выполнять мои приказания. Та свалка, которая образуется, пока не появятся некоторые ясные идеи и озарения, в действительности и есть моя собственная личность, отвергающая общепринятые идеи и способы видения ради того, чтобы по-новому охватить человеческую жизнь и проблемы. Это демоническое в его полной силе.
Все искусство должно быть в некоторомсмысле агрессивно. Художники не обязательно люди, ведущие войну как группа, они обычно ведут свои важнейшие сражения внутри себя и на холсте, пишущей машинке или другом средстве создания произведения искусства. Никто не может смотреть на картины Ханса Хоффманна, с их яркими красками, которые наталкиваются на края и делят их, свободно формируя собственные границы или смешиваясь с другими цветами, и не сознавать, что он видит в действии эту крайне демоническую пластическую агрессию. Роберт Мазервелл и Франц Кляйн, стремящиеся изобразить движение и неуспокоенность нашего времени, разбрызгивают черную форму по холсту и оставляют ее висящей в воздухе с грубыми углами, так, будто огромный объект был физически выдран прямо из этого холста. В этих картинах сила в конфликтующих формах, напряжена до точки разрыва. Но как можем мы сегодня творить в подлинном смысле без такого напряжения и, по сути, без такой агрессии? Страсть Нормана Мейлера – бокс, а Эрнест Хемингуэй не только взбирался на ринг при любой возможности, но и описывал приготовление к написанию романа как приведение себя в форму перед боем. Оба эти писателя имели потребность утверждать свою силу, и из этой потребности, вырастает, по крайней мере, частично, их писательская способность.
3. Психология агрессии
Первоначально в своих трудах Фрейд игнорировал проблему агрессии. Ни этот термин, ни термин садизм не появляется в указателе к его работе “Толкование сновидений”, опубликованной в 1900. Агрессия впервые упоминается в 1905 как производное от фрейдовской теории либидо: она есть часть сексуального развития индивида и принимает формы оральной агрессии, анальной агрессии и эдиповой агрессии. Примерно тогда же Адлер, в то время член “внутреннего кружка” в Вене, начал подчеркивать агрессию как первичное побуждение человеческой личности. С этим может быть отчасти связано фрейдовское сопротивление принятию данного концепта как независимого побуждения в человеческой жизни.
В любом случае вторая теория Фрейда, появляющаяся в середине второго десятилетия ХХ века – это теория эго: “Эго ненавидит, питает отвращение и преследует с намерением разрушить все объекты, которые являются источниками боли”. Первая мировая война подтолкнула Фрейда к более глубокому столкновению с деструктивностью: люди миллионами убивают своих ближних, целые нации совершают самоубийство. Из его размышлений в 1920 году появилась на свет странная психофилософская теория инстинкта смерти (Фрейду было тогда шестьдесят четыре года), вызванная к жизни человеческой безграничной жестокостью по отношению к себе и другим. Хотя большинство психоаналитиков находит эту теорию неприемлемой, она примечательна тем, что сталкивает нас с темой агрессии на самом базовом уровне. В этой теории подчеркнут тот факт, что агрессия первично направлена против себя – именно я в конечном счете должен умереть – и она должна быть обращена против других и внешних объектов, чтобы предотвратить это саморазрушение. Инстинкт смерти – это метафора, содержащая отнюдь не всю истину, но это важная часть истины, которой нельзя пренебречь. Одно следствие из теории Фрейда состоит в том, что депрессия часто является “возвратом вытесненного”, а именно непрямым выражением избегаемых агрессивных тенденций. Мы видим это в утверждении Оливера: “Я впал в депрессию, чтобы избежать гнева в адрес сестры”.
Фрейдовские теории агрессии оставляют нас неудовлетворенными. Заслуживает доверия утверждение Анны Фрейд, что если бы Фрейд был жив, он радикально пересмотрел бы свою концепцию агрессии.
Отталкиваясь от второй теории Фрейда, группа талантливых молодых аспирантов Йельского университета опубликовала в 1937 году знаменитую монографию “Фрустрация и агрессия”. Их теория, положившая начало огромной цепи исследований за и против нее, утверждает, что агрессия есть всегда результат фрустрации, и там, где есть фрустрация, там будет агрессия. Теоретическое упущение состоит в том, что в ней по умолчании подразумевается (как почти во всех американских теориях), что всякая агрессия негативна, и предполагается, что когда мыв один прекрасный день построим общество, лишенное фрустраций, агрессия исчезнет. Но самое главное, эта теория не способна серьезно принять такие жестокие реалии жизни, как негритянские гетто или рабство. Как может агрессия в тюрьмах, где люди борются за человеческое существование, быть втиснута в термин фрустрация?
Альфреду Адлеру принадлежит приоритет утверждения, что агрессия, которую он изначально называл “волей к власти”, имеет в человеческой жизни фундаментальное значение. Маленький человек Адлер любил говорить полушутя, что все маленькие люди, как Наполеон, развивают компенсаторную борьбу за власть. Адлер верил, что человеческая цивилизация как таковая возникает из человеческой потребности увеличивать свою силу перед лицом природы. Он рос в бедном квартале Вены и всю жизнь был убежденным социалистом. С этим во многом может быть связан упрощенческий перфекционизм, который вредит его поздним работам, проявляясь в частности в замене им выражения “воля к власти” на “стремление к превосходству”, а затем на “стремление к совершенству”. Адлер нам оставил трагическое видение жизни, которое, как мне кажется, неразрывно связано с теорией силы.
Исследование агрессии Конрадом Лоренцем по существу биологическое, и разделяет как достоинства, так и недостатки большинства биологических подходов. Оно многими воспринимается как рациональное оправдание войны и любых актов агрессии, несмотря на то, что Лоренц не имел этого в виду. Критический момент состоит в том, что люди отличны от животных. Человек создает символы и основывает на них свою культуру, примерами являются флаг и патриотизм, равно как статус, религия и язык. Способность создавать символы и обращаться с ними – действительно великое достижение, – приводит также: к тому, что мы – самые жестокие создания на этой планете. Мы убиваем не по необходимости, но из-за преданности таким символам как флаг и родина – мы убиваем из принципа. Таким образом, наша агрессия находится на другом уровне, чем у животных и, изучая животных, мало что можно узнать об этой исключительно человеческой форме агрессии.
4. Деструктивная агрессия
Поскольку мы обычно думаем об агрессии как о деструктивной, то для того, чтобы ее проиллюстрировать, мне достаточно будет привести несколько личных примеров. Я должен был выступать на конференции молодых администраторов Американской телефонной и телеграфной корпорации (АТТ). Эта конференция была частью шестинедельного тренинга, проводимого на территории колледжа в Новой Англии и, как я полагал, являлась выражением гуманистического интереса АТТ. Я выступал прежде на таких конференциях, и результаты приносили мне удовлетворение.