3. Фантазия как механизм развертывания психических процессов у детей и взрослых.
Мы уже говорили, что игры наитеснейшим образом связаны с фантазией. Отнесение фантазии к эмоциональной сфере еще раз обращает наше внимание на то, что игры так же развивается под эгидой этого элемента нашей психики. Игры в их внутреннем течении, независимо от биологической функции, внешне благоприятствующей их развитию, – и служат задачам эмоциональной жизни ребенка: в них ищет своего выражения эта жизнь, в них она ищет разрешения своих задач и вопросов. Фабула в игре составляет не случайный момент, а является душой игры, ее психическим средоточением, потому что в фабуле раскрывается и осознается то или иное чувство. Телесные процессы, служащие задаче телесного выражения чувства, подчинены его директивам, одушевлены его огнем. Игра означает и выявляет психическую установку и кладет, поэтому свою печать на всю психическую жизнь: только здесь и получает свой настоящий смыл понятие “сферы игры”, которое ввел Грос.
Психологическая игра может быть определена не как деятельность, цель которой в ней самой, а как деятельность, служащая целям телесного и психического выражения чувства: ведь то изменение реальности, которое непременно имеет место при игре и благодаря которому объект игры представляет сплетение реального и воображаемого, создается работой фантазии.
Без такой работы фантазии, без такого изменения объекта нет игры. Только при развитом выше понимании фантазии возможно понимание внеинтеллектуалистской сущности игры. Играющий ребенок вовсе не стремиться познать мир в игре, а скорее, наоборот, интеллектуализации процесса игры, выражающаяся в излишней формализации и заустановленности разрушает игру, лишает ее прелесть и очарование, т.е. психологическую установку, связанную с игрой.
К.Грос приводит пример, как 5-летняя девочка играла с игрушечным зайчиком, который заболел, а потом умер. Когда отец, напуганный “подлинностью” ее рыданий, пытаясь успокоить ее и сказать, что это не настоящий зайчик, девочка очень рассердилась. Отец разрушил всю прелесть игры, ее эмоциональный ряд: девочка прекрасно понимала, что зайчик не настоящий, но чувства она испытывала настоящие и важны здесь были не мысли, а чувства.
Если игра психологически определяется в своем объекте этим не различением – в процессе игры – реального и воображаемого, то в своей субъективной стороне она тоже определяется ее связью с эмоциональной сферой. Игра служит, прежде всего, запросам чувства, именно поэтому дети часто легко разрушают то, что создали в процессе игры (замки из кубиков, сшитые наряды для кукол и т.д.): вещи сами по себе, их здесь не интересуют. Психология детской игры (вернее всякой игры) отмечена всегда серьезностью; то, что называют лукавством, игривостью, шаловливостью, есть уже собственно выход из психологии игры, которая всегда отмечена “наивной серьезностью”. Не только взрослые, но и дети не выносят, когда кто-либо в процессе игры начинает “баловаться”, шутливо и игриво, а не “серьезно” относится к тому, что они делают. Установка на серьезность всецело определяется в игре интересами чувства – и этим она так глубоко, непосредственно ясно отличается от той серьезности, которая присуща нам во время работы. В работе важен результат в игре же - самая активность. Поскольку в душе ребенка очень рано обрисовываются два пути активности (путь приспособления и путь творчества), постольку игра становится преимущественной формой творчества ребенка, чем и определяется место и роль фантазии в структуре игры.
По мнению Д.Б. Эльконина не воображение формирует игру, а само является результатом игры. Как уже говорилось, он полагает за основную единицу любой игры роль. “... ролевая игра особенно чувствительная к сфере человеческой деятельности труда и отношений между людьми, следовательно, основным содержанием роли, которую берет на себя ребенок, является воспроизведение именно этих сторон действительности”. В отличие от Гроса он полагает, что элемент фантазии, присутствуя в каждой игре не отгораживает друг от друга творческую и приспособительную функции игры, а наоборот, объединяет их, требуя от ребенка активной эмоциональной реакции на окружающий мир. Первичное постижение реальности происходит в фантазийной форме. Этот процесс можно сравнить с развитием процесса человека вообще как Homo Sapiens. Человеку свойственно домысливать, додумывать, дофантазировать пропущенные по тем или иным причинам звенья в цепочке знаний и представлений о мире. Человек стремиться к целостности в своем постижении и освоении окружающей действительности. Ребенок всегда готов ответить на любой вопрос, ему чуждо слово “не знаю”, он имеет свое мнение и представление обо всем. Этот же механизм создания собственной картины мира сохраняется и у взрослых. Назовем его “синдромом Мюнхаузена”, когда человек фантазируя, создает мир вокруг себя придумывает себя самого и сам же верит этому. Здесь срабатывает тот же механизм, который был описан нами в примере с “умершим зайчиком”. Эмоциональная реальность подлинности сочетается с интеллектуальной реальностью вымысла или фантазии. Таким образом, фантазия становится выполняет определенным образом компенсаторную функцию, что свойственно и детям и взрослым. Реализация этой программы ведет к разным видам и родам самообмана, которые могут быть нейтральны по отношению к психическому здоровью личности, или губительны для него.
Выявление самообмана может служить терапевтическим фактором, что демонстрирует нам психоанализ, в котором терапевтические процедуры имеют форму самопознания, предполагают прояснение и преодоления индивидуальных мифов и фантазий, освобождение от плена ложных ценностей, символов веры и т.п. Но психоаналитические методы составляют лишь часть герменевтики самообмана как искусства постижения подлинных смыслов, закодированных в символических дебрях субъективной реальности, скрытых под многоярусным камуфляжем социальных ролей, невротических поз и ситуативных игровых перевоплощений.
Безусловна связь, основанного на фантази самообмана, как уже говорилось, с познавательной деятельностью человека. Стремление к истине не выдерживает эмоционально конкуренции со стремлением к успеху. Лишь в самой малой степени самоутверждение достигается путем настойчивого поиска истины, которая нередко мешает к продвижению цели. Самообман служит одним из проявлений фундаментальной асимметрии, которая обнаруживается в структуре познавательной деятельности человека. Эта асимметрия состоит в том, что все глобальные познавательные усилия направлены во внешний мир; там же полагаются и наиболее значимые ценности, генерирующие человеческую активность, цели деятельности. На этом фоне самопознание выглядит крайне редуцированным, убогим, соответственно ничтожна энергия, направленная на само преобразование, самосовершенствование. Нетрудно увидеть существенную взаимосвязь процессов познания человеком внешнего мира и самого себя. Слабое самопознание, во многих отношениях неадекватное, насыщенное самообманом, вызывает деформацию познавательных процессов и практических, обуславливает неподлинность целей деятельности, нарастание абсурда, экологических противоречий, ставящих по сомнение само существование человеческой цивилизации.
Таким образом, фантазия как механизм психической деятельности человека далеко не всегда играет положительную роль в процессе становления и развития личности. К этому же выводу приводят нас и исследования Э. Берна в его книгах “Игры, в которые играют люди” и “Люди, которые играют в игры”.
Исходя из его анализа различных жизненных сценариев, которые люди сами “создают” и на основе которых вступают в отношения с окружающими, можно сказать, что фантазирование или моделирование реальности превращается в устойчивый механизм формирования субъективного мира. Именно этот мир наполняется “серьезностью” игры, воспринимаемой как подлинная настоящая жизнь. Подлинность здесь так же проявляется в подлинности чувств, смысл социального поведения, основанного на игре, добровольном принятии на себя определенной роли состоит в том, что люди создавая свой собственный сценарий жизни включают в него других как актеров, предписывая в своем воображении им то или иное поведения, моделируя (фантазируя) их реакцию на различные проблемные ситуации. Когда нет ожидаемой реакции, ломается игра, наступает кризис, конфликт. Игра непосредственно перетекает из детской жизни во взрослую вместе со всеми присущими ей механизмами развертывания, в том числе, и фантазией, только последняя в поведении взрослых приобретает другие формы. “Ребенка, – пишет Берн, – обучают процедурам, ритуалам и времяпровождениям, отвечающим его положению в конкретной социальной ситуации. Но последнее мы считаем менее важным, чем обучение играм. Знание процедур, ритуалов, времяпровождений, умение участвовать в них определяют в основном те возможности, которые будут доступны ребенку, в то время как игры, в которые он научился играть, определяют, как он воспользуется предоставленными возможностями; от них зависит исход ситуаций, в которые он в принципе может быть вовлечен. Любимые игры, будучи элементами его жизненного сценария, в конечном итоге определяют его судьбу, например, “вознаграждения”, полученные в результате брака или деловой карьеры и даже обстоятельства его смерти”. Иными словами, учась играть в детстве, мы сохраняемспособность и потребность в игре всю жизнь.