На наш взгляд, качественное изучение анамнеза пострадавших от насилия (для которого нужны, как уже говорилось, качественно иные методы диагностики!) могло бы дать много нового для понимания проблемы.
Если виктимность личностной организации становится причиной систематического попадания в ситуации насилия, то в истории жизни жертвы должны скрываться факты, обуславливавшие такую виктимность, то есть факты внутрисемейного насилия. Если это так, то среди 13-14 летних подростков — жертв изнасилования, значительную часть должны составлять те, кто в более раннем возрасте пережил сексуальное, а возможно и не только сексуальное насилие в семье.
Кроме того, важно отметить, что полученные средние цифры нельзя считать абсолютно достоверными, так как практика работы кризисных центров и психотерапевтическая практика показывают, что пострадавшие от изнасилования и члены их семей значительно чаще обращаются за помощью, чем жертвы инцеста. Последние часто испытывают не только стыд, но и страх наказания за раскрытие семейной тайны.
Тем не менее, становится все более ясным, что дошкольный и подростковый возростные периоды являются “возрастами риска” в отношении насилия. К 15-17 годам вероятность стать жертвой сексуального насилия снижается в 4 раза, к 18 годам — в 10 раз.
Что же делает подростков и дошкольников такими уязвимыми к насилию? Вероятнее всего, оба этих возраста обладают какими-то общими, объединяющими их признаками. Рассмотрим их поподробнее.
Прежде всего, оба этих периода являются критическими в развитии ребенка (Л.С.Выготский, т.4, [3]), причем с 4 до 16 лет это два основных кризиса, характеризующиеся формированием ряда новообразований. Как отмечал Л.С.Выготский, для кризисов развития характерны “резкие сдвиги и переломы в личности”, когда за чрезвычайно короткий срок ребенок меняется весь в целом. Не вызывает сомнения, что переживание кризиса, формирование новообразований дисгармонизирует личность маленького человека, делает его более сензитивным, хрупким, виктимным.
Это, во-первых, само по себе может становиться провоцирующим фактором, ведь поведение ребенка к семи годам резко меняется — появляется манерность, капризность, обидчивость. Подобные по структуре изменения, как известно, происходят и в период пубертатного криза.
Кроме того, жестокое обращение или сексуальная травматизация в этот период, вероятнее всего, окажут куда более разрушительное воздействие, чем в период относительной эмоционально-личностной стабильности.
Следующий фактор — изменение телесного облика. Очевидно, что пубертатный период — время значительных и интенсивных телесных изменений, иногда оказывающихся неожиданными не только для самого подростка, но и для окружающих его людей. Развитие вторичных половых признаков может придавать облику подростка не только свойственные этому периоду угловатость и нескладность, но и сексуальную привлекательность.
Кризис 7 лет также характеризуется сильными физиологическими изменениями (изменяются пропорции тела, которые становятся более гармоничными и более близкими к пропорциям тела взрослого человека, формируются тонкие функции анализаторов.
И, наконец, личностные изменения. В возрасте 6-7 лет поведение ребенка теряет непосредственность. В поступках появляется интеллектуальный компонент. Фигура взрослого для него приобретает значение старшего товарища,учителя, и на первый план выходит собственно интерактивный смысл общения, в отличие от других периодов (М.И.Лисина, [15]).
Хорошо известно, что в подростковом возрасте общение становится ведущей деятельностью, и доверительные отношения со взрослым приобретают совершенно особое значение.
Таким образом, с дошкольного возраста по подростковый включительно в жизни ребенка начинается новая эра, знаменующаяся изменениями телесного облика и постепенным выдвижением на первый план категории общения. Можно сказать, что, начиная с 5-6 летнего возраста ребенок как бы делается более яркой, заметной фигурой как внутри семьи, так и вне ее. В этот период он особенно нуждается во внимании и одобрении взрослого, и это внимание не всегда носит безобидный характер.
Для ребенка - дошкольника мир все еще ограничен рамками собственной семьи, тогда как подростку эти рамки становятся тесны, и, очевидно, в поисках независимого авторитета у подростка повышаются шансы столкнуться с ситуацией внесемейного насилия.
Отметим также, что общими чертами всех возрастных кризисов, по Л.С.Выготскому, являются непокорность и непослушание. В связи с этим нам кажется целесообразным выделить еще одну возможную тенденцию в поведении взрослого. Речь идет о ситуации, когда глубокие изменения в личности, характере и поведении ребенка провоцируют взрослого не на проявление сексуального интереса (которое самим насильником может переживаться как одобрение, поддержка, позитивное внимание), но актуализируют стремление перевоспитать, переделать, исправить.
Это, в частности, те воспитательные установки, которые описываются в работах исследователей детских неврозов [19].
Так, В.И.Гарбузовым описано “воспитание по типу А”, или эмоциональное отвержение. Для него характерна манипуляторская позиция родителя, настроенного на “улучшение”, “ломку” врожденного типа реагирования, неприятия индивидуальных особенностей ребенка, жесткий контроль, дисциплина, регламентация жизни сына или дочери, навязывание “единственно верного”, с точки зрения родителя, способа поведения.
В связи с такой родительской установкой часто школьному психологу предъявляется выраженный в той или иной форме запрос на “коррекцию”, то есть исправление, изменение нежелательных родителю черт ребенка.
Другой, не менее опасный, вариант — гиперсоциализирующее воспитание, или воспитание по типу Б, характеризуется тревожно-мнительной концентрацией родителя на всех социальных проявлениях ребенка: успеваемости в школе, спортивных достижениях, статус среди товарищей и т.п. Такие родители ожидают успехов ребенка в учебе, стремятся к его всестороннему развитию, но недооценивают или вовсе не учитывают реальные психофизические возможности ребенка.
Опираясь на исследования калифорнийской школы Пало-Альто, Е.Т.Соколова описывает еще один тип родительского отношения. Это воспитание по типу “маленький и плохой”, или инвалидизирующее отношение. В этом случае родитель видит ребенка младше по сравнению с реальным возрастом, его интересы и увлечения кажутся родителю детскими, несерьезными. Ребенок видится не приспособленным, не успешным, открытым для дурных влияний, что приводит к отсутствию доверия и чувству досады у родителя [21].
Подобные воспитательные воздействия, квалифицируемые как психологическое насилие, в период кризиса могут переживаться ребенком особенно остро, травмировать особенно глубоко. Кроме того, не следует забывать, что для многих и многих родителей доктрина “кто жалеет розог, тот губит сына своего” все еще является непреложной истиной, и “дурное поведение” ребенка, неизбежное в период критических изменений, во многих случаях влечет за собой “дурное обращение” с ним, то есть телесные наказания.
Еще один фактор, нередко упускаемый из виду исследователями — это фактор психосексуального развития ребенка, которое иногда не соответствует календарному возрасту. В этих случаях не только возникший диссонанс развития может срабатывать как триггер, запускающий ситуацию совращения. Ребенок, обгоняющий в сексуальном развитии остальных, способен сам проявлять интерес к эротическому контакту, кокетничать, флиртовать, не ожидая, что таким образом спровоцирует акт насилия. Статистические данные показывают, что более 37% случаев насилия совершились при наличии любопытства, кокетливого поведения со стороны ребенка, вовлеченности в “игру” (В.В.Нагаев, 1997, цит. по [5]). При отсутствии понимания содержания совершаемых действий ребенок вполне способен понять их эмоциональный характер, воспринимая их либо как собственно грубое насилие (20% случаев), либо как позитивное внимание и интерес со стороны взрослого, собственную избранность и исключительность. То же касается и подростков, ведь зачастую осужденные за изнасилование обвиняют жертву в “излишней” женственности, кокетстве, зрелости форм, броскости одежды, которые по мнению насильника и явились действительными виновниками происшедшего.
Таким образом, вероятно, можно говорить о “сензитивных к насилию” периодах в жизни ребенка, когда анатомо-физиологические, гормональные, эмоционально-личностные и психосексуальные изменения делают жертву более травматизируемой. Эти периоды являются опасными в отношении как сексуального насилия, так и жестокого обращения с ребенком, телесных наказаний, и психологического насилия. Изменившийся телесный облик и поведение ребенка становятся провокативными не только для потенциального насильника, но и вызывают у родителей стремление немедленно исправить непослушное чадо, актуализируя те или иные воспитательные установки.
Другие возрастные периоды по статистике являются менее опасными для непосредственного насилия. На наш взгляд, это происходит в силу большей стабильности как раннего детского возраста, так и юношеского. Ранний возраст характеризуется, прежде всего, наличием необходимой для выживания ребенка симбиотической связи с матерью, что, безусловно, снижает вероятность использования его как сексуального объекта другими членами семьи. Кроме того, особая “детскость” телесного облика в этот период, фиксированность внимания ребенка на себе и окружающем мире, когда взрослый не воспринимается как субъект, делают вероятность сексуальных и физических атак еще более низкой. Это подтверждает и обыденная воспитательная практика — маленького ребенка легче и реже наказывают. Поздний подростковый и ранний юношеский возраст, напротив, характеризуются значительным возрастанием самостоятельности, независимости, способности защитить себя в трудной жизненной ситуации.