Она замолчала, а затем нерешительно, с несколько изменившимся выражением лица спросила: «Как Вы считаете, я к этому должна относиться серьезно?»
«Да», - сказал я, - я думаю, да, даже очень серьезно, и подумайте, пожалуйста, еще до завтра о том, не было ли в Вашей жизни еще таких мгновений.
На другой день женщина пришла снова. И когда подоспело время, я спросил ее: «Ну, вспомнилось ли вам что-либо еще?»
«Да, господин профессор… я подумала, это еще дважды случалось в моей жизни». Снова ее взгляд ушел в себя, а затем она продолжала: «Один раз это было в лесу. Мне тогда было 16 лет. Отчего это тогда наступило, я не знаю. Я остановилась на мгновение. Прошел дождь, солнечный луч упал на кусочек мха… и снова было это… совершенно такое же! Я совершенно потерянно смотрела на мох, а ощущение было такое, как будто меня всю омывает и омывает. Дрожь прошла по моему телу, а затем все стало совершенно тихо во мне… и все же не во мне. Затем неожиданно что-то треснуло в подлеске, я прислушалась, – и все вдруг исчезло». Женщина замолчала.
«А что еще?» – спросил я.
«Да, я помню это очень хорошо. Это было однажды в трамвае. Напротив меня сидела старая женщина. И она смотрела на меня, т.е. она смотрела, собственно говоря, сквозь меня и, тем не менее, на меня, т.е. ее взгляд попал в глубину меня, и… тут что-то ворвалось в меня, как теплый луч, который все растворил во мне и вновь соединил… Это было так хорошо. И после этого я ощущала в себе такую силу, как будто со мной никогда ничего больше не может случиться и как будто бы все, все в порядке».
«И в чем же, на ваш взгляд, совпадают эти три события», - спросил я женщину. «Очень просто, - сказала она, - это ведь каждый раз было тоже самое». И вдруг она вспыхнула и сказала сдержанно и как-то глубоко растроганно: «Теперь я знаю, что вы имеете в виду.»
С этого дня жизнь женщины изменилась. Она не только трижды «пережила» это нечто, но и познала важность и подлинное значение пережитого. Она стала допускать в себя действительность, реальность, которая будучи б0льшей реальностью, повсюду пронизывает нашу маленькую реальность, для которой мы, однако, обычно замкнуты, но которая до основания изменит нашу жизнь, если мы по настоящему откроемся ей, допустим ее к себе, позволим ей нести нас и прорастать в нас. (Дюркхайм,1992; с.47-48)
Особой характеристикой опыта бытия[35] по Дюркхайм является странная диалектика казалась бы несовместимых состояний: Мы ощущаем какую-то управляющую нами силу, и в тоже время остаемся свободными. Мы погружены в себя и одновременно до глубины души близки всем. Мы отрешены от всего и одновременно участвуем во всем. Дюркхайм выделяет ряд критериев подлинности такого рода опыта:
1. Особое качество духовного опыта, которое нельзя спутать ни с чем другим. Оно превосходит любые рамки, любое понятие, любой образ. Оно не является и превосходной степенью какого-либо чувства, каким бы добрым и прекрасным оно не было. Это нечто другое, что может присоединиться ко всем чувствам мира, настроениям, свойствам, вообще ко всему содержанию, с условием, что они прозрачны для того другого, что не поддается описанию.
2. Особое ощущение, которое мы испытываем при встрече с людьми, «которых коснулось бытие, и, кто отозвался на его зов». В их присутствии как бы меняется сам воздух. Общая атмосфера, как свет и цвет, как звук, запах, и тактильная осязаемая среда имеет особый запах и прозрачна особым образом. Это ощущение всегда имеет характер особой чистоты, свежести и глубины.
3. Трансформация. Те, кто испытывал страх, перестают бояться смерти. Те, кто приходил в отчаяние от бессмысленности и несправедливости мира, находят и принимают цель и смысл своего существования. Тревожные становятся спокойнее и ощущают себя защищенными в любой ситуации. Ворвавшаяся в жизнь трансцендентальная действительность проявляется как особая полнота и сила, как надмирный смысл, избавляющий от абсурда, как всесвязующее единство, спасающего от тотального одиночества.
4. Рождение новой совести. Дюркхайм выделяет этот критерий как центральный, говоря о том, что встреча с трансцендентным, налагает на человека особого рода обязательства. Он называет этот вид совести как «абсолютная совесть», отличая его от совести, интериоризированной из страха наказания в детстве, и социальной совести, связанной с обязанностями по отношению к социуму («к тому кругу условием принадлежности, к которому является верность»). Абсолютная совесть проявляется там, где высшая инстанция вынуждает человека совершать поступки противоречащие двум первым вида совести. Этот вид совести полностью осознается непосредственно в духовном опыте. В этом смысле речь идет не о традиционном конфликте между страстью и долгом, а об особом долге, «обусловленным страстью нашей сути, относительно страсти и долга в мире».
5. Сопротивление мира. Если человек приобретает в результате этого опыта особое благодатное состояние, как правило, не проходит и 24 часа, как с ним происходит нечто такое, что выводит его из этого состояния. Происходит нечто, что заставляет счастье, бьющее через край превращаться в депрессивное состояние. Удар приходит извне: нападки, обиды, ранящее известие, несчастный случай и т.д. Причем Дюркхайм настаивает на том, что это не в коем случае не абстинентный синдром, действующий по принципу компенсации.
Дюркхайм разделяет психотерапию на большую и малую, понимая под малой психотерапией, восстановление работоспособности и коммуникабельности человека, освобождение его от чувства вины и страхов. Большая психотерапия начинается там, где страдания человека, будь они психическими или физическими, имеют свои корни «в той глубине, которая, выходя за рамки психологически понятного (уловимого) достигает ядра его Сути». Подлинное исцеление наступает только тогда, когда пациент научится понимать свои неудачи в мире как выражение блокировки самоосуществления, в котором должна проявиться его трансцендентная Суть.
Говоря о психоанализе, Дюркхайм напрямую предупреждает о его возможном вреде для пациента, утверждая, что психоаналитик, который ничего не знает о «трансцендентной» основе и ничего не хочет знать об этой основе как реальности, соответственно интерпретирует проявления этой основы как проекции, иллюзии и картины «желаемого Я», стремящегося убежать от мира. Этим пациенту наносится огромный вред. Препятствие на пути проявления сути ухудшает духовное состояние человека, проявлением чего могут быть серьезные психические и физические расстройства. Тем не менее, он не отвергает глубинную терапию как таковую, считая, что она проводит серьезную подготовительную работу, очищая Я от комплексов бессознательного.
Таким образом, лейтмотивом терапевтического подхода является утверждение реальности духовного (трансцендентального) опыта, в связи, с чем он неоднократно использует термин трансцендентальный реализм. Дюркхайм не выделяет какого-либо специального психотерапевтического метода. Однако в его подходе явным образом присутствует процедура во многом похожая на ЭА Франкла, и в тоже время имеющая существенные отличия. Посредством ряда психотерапевтических техник (рисования, работы с телом и ряд др.), проводится экспликация наличной формы существования (формы Я в терминах Дюркхайма) пациента с точки зрения его «прозрачности для Сути». Большое внимание уделяется тренировке «правильного» состояния тела, которая осуществляется через работу с осанкой, центром тяжести, дыханием и т.д.
Кроме этого, подобно Dasein анализу М.Босса, в работе экзистенциально-инициального терапевта большое внимание уделяется состояниям и настроениям. О состоянии прозрачности здесь уже говорилось довольно много. Дюркхайм выделяет еще одно состояние, которое способствует формированию у человека состояния прозрачности – это собранность (сосредоточенность). Культивированием состояния собранности пронизаны практически все техники экзистенциально инициальной терапии. Собранность соответсвенно рассматривается не просто как собранность физического тела. Тренируется собранность тела Leib, как тела, которое есть я сам. В своем подходе к собранности Дюркхайм также перекликается с М.Боссом и Г.Марселем. «Когда я забываю, я всегда забываю часть себя самого» - говорит Босс(Boss, 1979). «Я лично убежден, что не может онтологии, или иначе восприятия онтологического таинства, в какой бы то ни было мере, кроме как для человека, способного сосредоточиться» (Марсель, 1995, с.85)
Кардинальным отличием от других школ экзистенциальной психотерапии и, возможно, преимуществом терапевтического метода Дюркхайма является его акцент на невербальных аспектах опыта бытия. В этой с вязи не случайно применение техник телесно ориентированной терапии. Можно даже говорить о том, что экзистенциально-инициальная терапия Дюркхайма является единственной экзистенциальной телесно-ориентированной терапией. Преимущество же может выражаться в том, что «говорящий мир», являющийся основным медиумом в работе экзистенциальных психотерапевтов (Brenner, 1988, pp. 142), далеко не всегда способен охватить и выразить ту реальность, с которой им приходится работать.
Таким образом, мы можем видеть, что экзистенциально-инициальная терапия К.Дюркхайма несет в себе достаточно много аспектов, которые позволяют поставить ее в один ряд с версиями экзистенциального анализа М.Босса и В.Франкла. И, прежде всего, их объединяет тот факт, что в центре их внимания стоит само бытие. Это позволяет всех троих отнести к онтоцентрическому направлению экзистенциальной психотерапии. Тем не менее, подход каждого из них отличается ярко выраженными характерными особенностями, которые не позволяют их спутать. Экзистенциально-инициальная психотерапия Дюркхайма близка к логотерапии Франкла в том, что оба подхода настаивают на необходимости настроенности трансцендентный по отношению к человеку духовный аспект бытия. Только делают они это по разному, если для Франкла взаимодействие с этим аспектом проявляется, в основном, в смысловом измерении бытия, то Дюркхайм подходит к этому вопросу шире, для него духовный аспект или „надмирная жизнь“, это само бытие во всей его целостности. И хотя, подход Дюркхайма труднее операционализировать в психотерапевтическом смысле, нам он представляется более адекватным. В этой связи вспоминается, что один из самых близких учеников Франкла Альфрид Лэнгле, не удовлетворившись Франкловским мотивом поиска смысла существования, вводит еще три духовно-экзистенциальных мотива, начиная также как и Дюркхайм со стремления человека „быть“ (мотив „Я есть“).