Что касается первого преимущества, именно знание структуры или основной конституции человеческой экзистенции обеспечивает нас систематическим ключом для экзистенциальными-аналитического исследования как практического инструмента психотерапевта и психиатра. Становится понятным, на чем нам акцентировать свое внимание в исследовании психозов, и самое главное становится ясно как это делать. Мы должны установить вид пространсвенности и темпоральности, «светлости» и «цветности», а также структуру «миропроекта к» (под «миропроектом к» понимается индивидуальные наброски своего будущего, себя в будущем»). Этот методологический ключ может быть дополнен только структурой бытия-в-мире, потому что именно эта структура устанавливает норму в нашей диспозиции. Таким образом, мы становимся способны установить девиации от этой нормы точно также как это делают точные науки. Возможно, к нашему удивлению, окажется, что в психозах такие девиации могут быть поняты не просто отрицательно в качестве «ненормальности», но что они, в свою очередь, презентируют новую норму, новую форму бытия-в-мире. Например в случае мании мы говорим о маниакальной форме жизни или даже экзистенции. Это означает, что мы можем установить норму, которая охватывает и управляет всеми способами выражения и поведения того, что мы обозначили как мания. Это и есть норма, которую мы называем миром мании. То же самое оказывается верным и для гораздо более сложного миропроекта шизофреника.
Относительно второго преимущества речь идет о возможности исследования языковых феноменов, т.е. значение того, что выражается в речи в процессе говорения. И здесь очень важны критерии, на основании которых проводится исследование языковых манифестаций пациентов – говорит Бинсвангер. «Мы не акцентируем наше внимание, подобно психоаналитикам, на жизненной истории пациентов, мы также не акцентируем наше внимание на изменении жизненных функций как это делают психопатологи, исследуя отклонения в речевых и мыслительных функциях. То, что привлекает наше внимание в экзистенциально аналитическом исследовании – это языковые манифестации, выражающие миропроекты наших пациентов» (Binswanger, 1968). Прежде всего, имеются в виду факты, раскрывающие экзистенциально априорную структуру пациента, а также структуры его «бытия-к», выходящую за рамки наличного имеющегося в настоящее время мира.
По мнению Бинсвангера, ЭА удовлетворяет требованиям более глубокого понимания природы и источника психопатологических симптомов. А поскольку эти симптомы определяются мирами больных, то исследование этих миров становится главной задачей психопатологии, и задача эта может быть решена только с помощью ЭА. Следующий момент, в котором Бинсвангер видит явное преимущество своего ЭА заключается в том, что другие психопатологические подходы так и не сумели преодолеть трагический барьер в понимании между миром здорового и психически больного. Посредством ЭА этот барьер, этот «зазор» в разнице между мирами здоровых и психически больных может быть не только научно объяснен, но и научно преодолен.
2.4. Экзистенциальный анализ и психоанализ
В одном из своих писем Бинсвангеру в рецензии на первую часть его “Введения в проблемы общей психологии” Фрейд задает Бинсвангеру весьма принципиальный вопрос: «…Как Вы сможете вообще обойтись без бессознательного? Неужто философический бес держит Вас в своих когтях? Успокойте меня.” (Бинсвангер, 1999).
Конечно, я никогда “не обходился без бессознательного” ни в психотерапевтической практике, - пишет позже Бинсвангер, - она и невозможна без фрейдовского понимания бессознательного, ни в “теории”. Когда я обратился к феноменологии и Dasein-анализу, для меня расширилась и углубилась сама проблема бессознательного, поскольку на этих этапах проблема бессознательного встает с меньшей силой лишь в противоположность проблеме “сознательного”, которым “бессознательное” во многом — как всегда это бывает в случаях подобных простых противостояний — определяется и в психоанализе. Поскольку Dasein-аналитика Хайдеггера — в противоположность исходящему непосредственно из сознания проекту Сартра — имеет своим истоком Dasein как бытие-в-мире, то для меня противоположность “сознательное — бессознательное” отступила несколько назад в пользу описания различных феноменологически устанавливаемых способов и структур бытия-в-мире” (Бинсвангер, 1999)
Бинсвангер критикует “объясняющий”, конструктивистский подход к человеку у Фрейда, его редукционизм и отсутствие подлинного глубинного, сопрягающего бытие и сущее, целостного обоснования человеческого поведения. B противоположность Dasein-анализу, который стремится работать со всеми возможными мировыми проектами человеческого Dasein, психоанализ, по преимуществу, ограничивается эфирным миром фантазии и сна. Причем, имея с ними дело, психоанализ работает лишь с “определенной частностью экзистенции, экзистенции, забывшей о своем истоке”.
В противоположность психоанализу, ЭА стремится работать с человеческим бытием во всех формах и мирах его существования, в его способности бытия (экзистенции), возможности бытия (забота и любовь) и неизбежности бытия (заброшенность), а психоанализ — в единственном измерении неизбежного бытия, т.е. в заброшенности. Таким образом, экзистенциальный анализ углубляет и расширяет принципиальные психоаналитические понятия, психоанализ же суживает и упрощает, в меру своего одностороннего натуралистического понимания, Dasein-аналитические понятия.
В то время как экзистенциальный анализ не подходит к человеческому Dasein иначе, чем посредством констатации того неоспоримого факта, что человек есть в мире, мир имеет и, одновременно, стремится превзойти, выйти за границы мира, Фрейд подходит к человеку с (сенсуалистическо-гедонистической) идеей “естественного” человека, Homo-natura. (Бинсвангер, 1999, с.135-162).
“История у Фрейда становится естественной историей, сущностные возможности человеческого существования — генетическим процессом развития... Но принципиальный феномен человеческого существования, являющийся собственным интересом и краеугольным камнем Dasein-аналитической теории — бытие-в-мире — не есть вещь среди вещей естественных природных процессов.”(Цитируется по Никифоров, 2001)
Экзистенциальный анализ не может принять утверждение психоанализа о “бессознательном” как “втором Я” во мне, ибо если личность есть то, что есть ее мир и если мир впервые схватывается, т.е. вообще становится миром, в языке, то мы не можем говорить о личности там, где язык еще не есть язык, а только оповещение и чувственное выражение. Таким образом, бессознательное, в строгом психоаналитическом смысле, направлено на сущее, но никогда на Dasein. Ибо Dasein обозначает бытие сущего на своем месте и способное осуществляться этим своим “Da” (das da ist und sein Da hat), т.е. знает об этом и сообразно этому ведет себя. Это “Da” есть его открытость, его мир.
Бессознательное же не имеет мира, мир ему не открыт, и даже не был “обещан”, как это бывает в ясных сновидениях, и оно не понимает себя из своего мира. Бессознательное, “Оно” не есть мир в смысле Dasein, ибо быть-в-мире — это всегда значит быть в мире как я-сам, он-сам, мы-сами. “Оно” “не имеет отечества” так, как Я и Ты имеют его в дуальном Мы. “Оно” — это опредмечивающая Dasein научная конструкция, “резервуар инстинктов”. Экзистенциальный анализ исходит из того, что само Dasein не полагает собственного основания, но, напротив, знает о том, что имеет основанием свободу (Frei-heit zum Grunde), свободу в смысле ответственности за себя, в смысле свободного расположения человеком себя в отношении своего “характера”, и знает о даре свободной встречи Я и Ты в любви.
Символ в экзистенциальном анализе и психоанализе
В классическом психоанализе З. Фрейда символ выражает бессознательное, которое нам напрямую не дано. Символы предоставляют нам возможность «узнать бессознательное» и с помощью соответствующей процедуры интерпретации выявить его скрытый смысл. Этот скрытый смысл можно понять, если принять некий присутствующий в сознании предмет как символ. Смысл символа задается символизируемым, сам же символ влияния на символизируемое не оказывает. Символизируемое может иметь несколько символических репрезентаций само, однако, оставаясь неизменным.
Символизируемое всегда энергетически заряжено и это определяет его яркость, образность и привлекательность. Бессознательное определяет и задает набор предметов и событий для возможного символотворчества. Фрейд говорил о том, что все символы так или иначе имеют отношение к «Я», ближайшим кровным родственникам, любви, рождению и смерти. Символы задают определенное осмысление происходящего, с одной стороны очевидное, с другой стороны не совсем понятное. Поэтому интерпретация требует помощи извне – со стороны опытного толкователя.
Т.о. в психоанализе символы – не столько символы, сколько знаки – симптомы, указывающие на исходное в процессе. Для Бинсвангера же более важно, чтобы символы оставались символами, т.е. были семантически максимально емкими, чтобы суметь охватить любое жизненное содержание. Исходным пунктом символотворчества в экзистенциальном анализе выступают не объекты бессознательного, а экзистенциально-априорная структура (ЭАС). ЭАС конкретного Dasein задает горизонты опыта индивида и сам смысл этого опыта (Бинсвангер, 1999). Экзистенциальный анализ направлен на выявление ЭАС конкретного индивида и тем самым на прояснение главного смыслового контекста во всей его полноте и ясности. В этом смысле традиционные психоаналитические интерпретации не отбрасываются, а включаются в более широкий и более базовый смысловой контекст. Кроме того, Бинсвангер говорит о том, что не только символизируемое влияет на смысл символа, но и смысл символа влияет на символизируемое. Таким образом, главный смысловой контекст не статичен, он может меняться.