Феноменология духа в сказках в свете аналитической психологии Юнга (стр. 3 из 13)

Эта особая разработка представлений о духе зиждется на признании того, что невидимое присутствие духа есть психический феномен, т. е. собственный дух, и что этот дух состоит не только из всплесков жизни, но и из содержательных формаций. Среди первых особенно выделяются образцы и паттерны, которые заполняют внутреннее поле зрения, а среди последних – мышление и разум, упорядочивающие мир образов. В итоге сверхдух стал превозноситься над изначальным природным духом жизни и даже противопоставляться последнему, как только лишь природному, натурному. Сверхдух становится сверхприродным и надмировым космическим принципом порядка, он зовётся в качестве такового «Богом» или, по крайней мере, атрибутом Единой Субстанции (как у Спинозы), или ипостасью Божества (как в христианстве). Наряду с этим, Фромм определяет религии, как «проявления духа конкретно-исторического процесса, специфических социальных и культурных обстоятельств данного общества». Нельзя основывать религию, просто собрав принципы воедино. Даже «нерелигиозный» буддизм не так просто сделать приемлемым для западного мира, хотя в нём нет предпосылок, расходящихся с рациональным и реалистическим мышлением, и в основе своей он свободен от всякой мифологии. «Вера есть свидетельство духа о духе», определял Гегель.

Соответственно развитие представлений о духе в обратном, гилозоическом направлении, amaioriadminus, имело место в материализме под знаком антихристианства. Предпосылкой для такой инволюции является идентификация духа с психическими функциями, зависимость которых от мозга и обмена веществ становилась всё более несомненной и ясной. По всей вероятности, «единой субстанции» дали только другое имя, назвав её «материей», чтобы породить понятие «дух», который, при таком понимании, зависел от питания и внешнего мира, и чьей наивысшей формой были интеллект, или рассудок. Тем самым изначально духовное присутствие очутилось как бы полностью в сфере человеческой психологии, и один лишь Клагес сумел выдвинуть своё обвинение против «духа как супостата души». Дело в том, что при таком понимании духу отказывалось в изначальной спонтанности, после чего он был низведен до несвободного атрибута вещества. Где-нибудь, конечно же, свойственная духу deuxexmachina сохранилась неизменной, если не в самом духе, то в его первоначальном синониме – в душе, в переливающейся разными цветами¹ и напоминающей бабочку духовенной сущности (anima).

Хотя материалистическое понимание духа и не распространилось повсеместно, всё же вне религиозной сферы понятие духа оказалось втиснутым в рамки феноменов сознания и застряло в нём. Дух в качестве «субъективного духа» стал обозначением для эндопсихических феноменов как таковых, в то время как «объективный дух» стал вовсе не объективным духом или божеством, а совокупностью интеллектуальных достояний – достояний, которые составляют наши человеческие институты и содержимое наших библиотек. Дух повсеместно лишился своей изначальной сути, своей автономии и спонтанности; редкое исключение составляет область религии, где, по крайней мере, в принципе, у духа остался сохранным его исходный прахарактер.

В этом Resume была описана сущность, которая предстаёт как непосредственно психический феномен в противоположность другим психизмам, существование которых наивно считают каузально обусловленным физическими влияниями. Отношение духовной сущности к физическим условиям не явствует воочию, а посему духовным феноменам и приписывается имматериальность, даже в большей степени, чем это допускается у душевного явления в узком смысле. Что касается последнего, то в отношении его домысливали не только определённую зависимость от physis, но также некоторую вещественность, о чём свидетельствует идея о subtlebody и китайское воззрение о гуй-душе. Всё же нельзя себе представить тотальную невещественность душевного при тесной связанности некоторых, пока ещё психических процессов с физическими параллельными явлениями. Вопреки этому consensusomnium настаивает на нематериальности духа, при этом за ним, разумеется, не признаётся не то, что вся,

но даже собственная субстанциональность. Однако совсем не просто уразуметь, почему реальной должна быть только гипотетическая материя (которая сегодня выглядит уже совершенно иначе, чем 30 лет назад), а дух – нет. Хотя понятие имматериальности само по себе ни в коем случае не исключает реальности, но в глазах дилетантов реальность постоянно отождествляется с вещественностью. Дух и материя являются именно формами трансцендентального «в-себе-бытия». Так, например, тантристы с равным основанием говорят, что вещество есть ни что иное, как определённость мыслей божества. Единственная непосредственная реальность – это психическая

¹Душа, древнегерманское, родственно, вероятно, (блистающий, подвижный, изменчивый). Это слово имеет также значение лукавого и обманчивого, благодаря чему алхимическая дефиниция Анимы как Меркурия получает некоторое правдоподобие.

действительность содержаний сознания, которые в какой-то мере несут на себе отметину своего духовного или материального происхождения.

Духовной сущности, во-первых, свойственен принцип спонтанности движения и деятельности, а во-вторых, - свойство свободного порождения образа помимо чувственного восприятия, и, в-третьих, автономное и независимое манипулирование этими образами. Эта сущность противостоит примитивному человеку, но по мере успешного развития она оказывается в области человеческого сознания и становится функцией, которая, будучи подчинённой сознанию, видимо, утрачивает свой исходный автономный характер. Последней точки зрения придерживаются только лишь самые консервативные воззрения, а именно – религии. Религии оказались бы в безнадёжном положении, если бы полагали, что развитие можно задержать. Однако это совершенно не их задача, если они руководствуются благими помыслами, – препятствовать неизбежному ходу вещей, а скорее следует придавать ему такую форму, чтобы он мог протекать без фатальных ущербов для души. Поэтому религии должны всегда, снова и снова напоминать о первоначале и о первичном характере духа, чтобы человек не забывал, с чем он соприкасается и чем он наполняет своё сознание. Человек ведь не сам сотворил дух, а дух делает то, что человек творит, дух даёт человеку побуждения, счастливые затеи, терпение, воодушевление и вдохновение. И дух настолько пронизывает человеческую сущность, что человек подвергается тяжелейшему искушению, полагая, будто он сам творец духа и будто он обладает духом. В действительности же прафеномен духа овладевает человеком точно так же, как физический мир. Дух лишь с виду кажется уступчивым объектом человеческих помыслов, в действительности же он сковывает свободу человека тысячью оков и становится навязчивой idéeforce. Дух угрожает человеку инфляцией, что поучительнейшим образом доказало наше время. Опасность становится тем острее, чем более внешний объект приковывает наш интерес и чем более мы забываем, что вместе с дифференциацией наших связей с природой рука об руку идёт точно такая же дифференциация с духом, создающая тем самым необходимое равновесие. Если внешнему объекту не противостоит внутренний, то это порождает необузданный материализм, спаренный с обманчивым самопревозношением или самоуничтожением автономной личности, – что, так или иначе, является идеалом тоталитарного «народного» государства.

Как уже было замечено, всеобщее распространённое современное понятие духа плохо согласуется с христианским воззрением о духе, поскольку там дух понимается как summumbonum, как сам Бог. Конечно, существует также понятие злого духа. Однако даже этим не исчерпывается современное представление о духе, потому что последний не неизбежно является злым. Напротив, его следует считать морально индифферентным или нейтральным. Когда в Св. Писании говорится, что «Бог есть Дух», то это звучит как дефиниция субстанции или как некое именование. Однако дьяволу, по всей видимости, подходит то же самое своеобразие духовной субстанции, пусть даже злой и испорченной. Исходная идентичность субстанции выражается в идее о падшем ангеле, а также в тесной связи Яхве и Сатаны в Ветхом Завете¹. Отголоском этой примитивной связи, вероятно, является прошение «не введи нас во искушение» в молитве «Отче наш», где именно искушение – подлинное дело искусителя, самого дьявола. Итак, мы переходим к вопросу, которого вовсе не затрагивали в ходе наших предыдущих рассуждений. Ранее мы привлекали культурно-исторические воззрения, которые проистекали из человеческого сознания и его «умозаключений», чтобы составить себе представление о психическом проявлении фактора «духа». Мы, однако, не учитывали того, что дух, в силу своей изначальной (и психологически также несомненной) автономности², вполне в состоянии обнаружить себя сам.

Психическое проявление духа совершенно ясно указывает на то, что по природе оно архетипично, т. е. феномен, называемый духом, зиждется на существовании некоторого автономного праобраза, который предсознательно существует в универсальной предрасположенности человеческой психики.

¹См.: Sharf: Gestalt des Satans im Alten Testament // Symbolik des Geistes.