Общие формы компромисса в современных либеральных демократиях и претендующих на такой статус режимов известны.
Права за ребёнком признают с момента рождения[1], но признаются условно. Соответствующие им реальные правомочия либо перекрываются мораторием на определённый срок, либо делегируются ответственным лицам – агентам, в качестве которых обычно выступают родители, но в других ситуациях – усыновители, опекуны или органы опёки, создаваемые на различны уровнях государственности.
Эмансипация – формальный акт (или ряд актов), автоматически совершающийся при достижении определённого условия (например, в России – при достижении восемнадцатилетнего возраста или при вступлении в брак) и обычно совпадающий с полной формальной реализацией права на гражданство.
Однако после этого на эмансипированном гражданине – новоиспечённом «атоме общества» - остаются «висеть» неконтрактные обязательства – обязательства содержать нетрудоспособных по старости или болезни родителей (в предположении, что это как бы компенсирует его содержание в нетрудоспособном по младости лет возрасте).
Иными словами, «атомистичность» общества признаётся вполне условно, и в ряде случаев в юридической действительности (действительности правоотношений) общество рассматривается как состоящее не из «атомов», а из «молекул» («семья – основная ячейка общества», как неожиданно провозглашалось в коммунистической стране основной ячейкой которой, конечно же, был социально-производительный коллектив), где реальное положение «единственного привилегированного класса» - детей – всегда было крайне сомнительным[2].
Здесь нет никакого противоречия (так же, как теория молекулярного строения вещества не противоречит атомистической теории), однако налицо онтологический плюрализм, то есть признание множественности оснований бытия объектов, анализируемых в предмете, причём множественности, существенной для самого предмета. Каковой плюрализм, будучи распространён на основания социальных дисциплин в целом, напрочь исключает возможность научной экономики, по крайней мере, в известных её формах – безответственное политэкономическое рассуждение отнюдь не исключается.
При внимательном и отстранённом чтении семейного законодательства можно обнаружить массу следов этой категориальной неопределённости. Массу «пряников» обещает закон сообществу, назвавшему себя семьёй.
Российский законодатель о семье:
«Семейное законодательство исходит из необходимости укрепления семьи, построения семейных отношений на чувствах взаимной любви и уважения, взаимопомощи и ответственности перед семьёй всех её членов, недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в дела семьи, обеспечения беспрепятственного осуществления членами семьи <…>
К <…> имущественным и личным неимущественным отношениям между членами семьи, не урегулированным семейным законодательством, <…> применяется гражданское законодательство постольку, поскольку это не противоречит существу семейных отношений. <…>
Брачным договором признаётся соглашение лиц, вступающих в брак, или соглашение супругов, определяющее имущественные права и обязанности супругов в браке и (или) в случае его расторжения. <…>
Брачный договор не может <…> регулировать личные неимущественные отношения между супругами».
Семейный кодекс РФ, 1995
Возжелавшие ауспиций: «другие семьи»
Вполне предсказуемой реакцией на это является борьба за эти привилегии со стороны «других семей», не укладывающихся в нуклеарную или расширенную нуклеарную (предполагающую совместную жизнь и ведение хозяйства) гетеросексуальную модель, например:
- безусловным успехом в большинстве развитых стран увенчалась кампания за права «неполных семей», включая образовавшиеся путём сознательного материнства (реже – отцовства) вне брака (в несколько запоздавшей России сдвиг культурной парадигмы всё еще продолжается вне урбанизированных территорий);
- в ряде стран уже признаны «гомосексуальные (гей- и лесби-) моногамные браки», и за гомосексуальными семьями признаны права обычной «законной» семьи, включая право на воспитание детей и налоговые вычеты;
- легализация в странах Запада полигамной и (или) полиандрической форм семей и идеологии «открытого брака» препятствуют скорее религиозные, чем общекультурные соображения.
При этом в большинстве стран легальные ограничения половой свободы (в браке или вне его) постепенно отпадают или, не будучи формально отменены, «умирают» в практике правопринуждения. Понятие «семьи» в правовой действительности, таким образом, размывается окончательно, и, возможно было бы разумно отказаться от его использования вообще, чем плодить типология и скандализировать оппонентов диверсификации форм семейной жизни (тех же религиозно, мотивированных консерваторов, к примеру).
Реальной перспективой альтернативной тому, чтобы продолжать тащить в одну кучу различные и асинхронно изменяющиеся в историческом процессе функции «семьи», является разборка соответствующих культурных и правовых установлений на составляющие и предоставление обществу «конструктора», из которого «семьи», «квазисемьи» и «псевдосемьи» могут «собираться» по мере необходимости:
- половая жизнь может окончательно приватизироваться, и принцип половой неприкосновенности может быть дополнен принципом половой приватности[3];
- в то же время всякие препятствия к добровольной контракции срочных или бессрочных личных отношений (включая половые) могут быть сняты[4];
- равные с семейными привилегиями могут получить любые сообщества, осуществляющие совместное потребление, накопление или инвестиции. Грубо говоря, студенческая семья, живущая рядом временная «коммуна» обитателей одной комнаты и любое другое сообщество[5] смогут претендовать на равный легальный статус. Демографическая политика может поощрять деторождение, содержание и воспитание детей вне связи с «семейным» статусом тех, кто отправляет эти важные для общества в целом функции;
- «детское право» может стать выделенной из семейного права отраслью и сосредоточиться на защите интересов и (потенциальных) правомочий членов общества, не достигших совершеннолетия.
Такую демистификацию темы следует произвести хотя бы в мысли, прежде чем начинать теоретизирование на предмет того, как «информационные факторы», а именно:
- снижение издержек учёта и контроля;
- коммуникационная альтернатива транспортации;
- новые формы и новое содержание кооперации в «производстве» и «потреблении» различных ценностей, размывание грани между первым и вторым
и многое-многое другое, заставляющее нас прибегать к реинженирингу бизнес-процессов, могут быть использованы для сознательной и целенаправленной трансформации нашей неделовой жизни, включая «семейную».
Раздел II.
“O tempora! Omores!”
В связи с данной темой Евгений Козловский написал статью, в которой вспомнил один жизненный пример.
Это было в США, жара, Калифорния с Невадой и Аризоной, и практически у всех встречаемых особ женского пола, автор наблюдал «сбруи русских парашютистов» (толстые лифчики на пуговках, подобные которым носили в СССР в 60-х), которые демонстративно демонстрировали свои лямочки и перетяжки под крайне (в смысле ткани) экономными летними маечками. Никакой французско-московской распущенности в виде отсутствия под майкой чего бы то ни было (сейчас уже и в Москве, и в Париже мода на эту «распущенность» почти прошла), никакой маскировки бретельки нижней бретелькой верхней: по цвету там или незаметными булавками. А вот так: нагло и выставочно. Что в сочетании с отсутствием дамской причёски и макияжа громко провозглашало: я такой же человек, как мужчина; у меня есть некоторые анатомические особенности, которых я не стесняюсь, которыми не горжусь и не завлекаю, - вот для них – специальное обрамление… и больше ничего!
Женщины там – по ощущению – вообще на этом двинулись и вовсю демонстрируют, что никакой мужчина им не нужен. То, что они сегодня называют семьёй (если речь не идёт о каких-то квакерских островках в глубинке), скорее напоминает жизнь в отеле. Сравнительно высокий уровень жизни, который может позволить себе американская женщина исключительно посредством своего труда (или отсуженных у мужа алиментов; американский суды, несмотря на это самое сверхравноправие, почему-то, как правило, не жалеют в этом отношении мужчин, а чтоб муж получал содержание от разошедшейся с ним жены – я никогда не слышал) плюс почти патологические амбиции превращать семью в союз двух равнозначных индивидов, а ещё из курса школьной физики нам известно, что, чем равноправнее элементы, составляющие систему, тем система неустойчивее вплоть до исчезновения её как системы.
Очень похожие явления (в не столь, к счастью, карикатурной форме) весьма заметны и у нас (во всяком случае – в городах), и в Европе. Дело по Козловскому состоит в общей социальной западной тенденции (в России, например, семья в позапрошлых веках была мало что довольно крепка – ещё и довольно органична).