своей экзистенциальности; он имеет множество реальных и литературных
сюжетов своего воплощения от гетевского Вертера до лондоновского Мартина
Идена, от самоубийц произведений Достоевского до судеб Есенина,
Маяковского, Марины Цветаевой и Фадеева. Всякий пишущий о самоубийстве
осознает свою личную причастность к борьбе двух «Я», вариативно
выражающейся в столкновении реальности с идеалом, бессмысленности обьекта
со смысловой структурой субъекта, соматической временности с когнитивной
вечностью, волевой безудержности с ограничительной силой поступка. Всякий,
заявляющий своеволие в сознательном суициде, хотя бы на «дне» своей
спрятанной рассудочности осознает мелкость, наивность и театральность
собственных притязаний на функции бога. Поздно раскаиваться, когда дело
сделано, конечно, лучше проиграть суицидальный сюжет на словах,
освободиться от «сна разума», породившего чудовищ, залив кровью лишь
страницы романа или экран кинематографа, однако «спасшийся» благодаря
своему Вертеру Гете или благодаря свои несчастным самоубийцам Достоевский
являют собой слабый аргумент «за», когда существует загадка ухода из жизни
Дж.Лондона, Вл.Маяковского и многих других.
Что-то постоянно не связывается, обрывается в наших попытках если не
объяснить, то хотя бы рационально описать акт сознательного самонасилия.
Даже гениальная полифония романов Достоевского, работа на грани между
психиатрией и философией У.Джемса, В.Бехтерева, Р.Лэнга не дают
исчерпывающих ответов на поставленный ребром вопрос: в чем основная причина
преобладания сознательного суицида над аффектом (80% против 20%), почему
неизменно вместе с ростом численности народонаселения планеты происходит
рост сознательного суицида в среде наиболее перспективной в эволюционном
отношении ?!
Интеллектуальная tedium vitae как и гамлетовский вопрос «быть или не быть»
- отражение одного и того же трагического разлада между человеком и миром.
Человек спасаем исключительно только ВЕРОЙ - основным ограничителем
внутренней абсолютной свободы, однако спасение не тождественно сохранению
челолвеческого в человеке, плата за спасение - это качество обретенной
веры, ибо и «бесы веруют и трепещат», а клинок Гамлета, направленный «по
назначению» лишь на недолгое время продлевает жизнь самому герою. Вопрос
стоит определенно: как человеку устроиться на земле, чтобы жить долго и
счастливо, ибо, как правило, большинство людей не исчерпывает ни своих
телесных, ни, тем более, - душевных потенциалов. Современному человечеству
также далеко до положения: старость склоняет к смерти и покою - как и в
начале завершающегося в наши дни столетия, когда И.И.Мечников в «Этюдах
оптимизма» провозглашал принцип «разумного эгоизма»: «человек помоги себе
сам!» - и оценивал старость как необходимость полного исчерпания всех
человеческих ресурсов и проистекающего из этого сознательного желания
смерти.
Существует две кардинально противоположных позиции по проблеме качества
веры, спасающей от суицида:
а) спасение от самоубийства любой ценой, т.е. через обретение любой веры,
придающей смысловую оцеленность индивидуальному существованию, будь
эта вера в обретение научной истинности или вождя, в авторитет или
хоть в самого «врага человеков»;
б) спасение лежит на путях обретения «живой веры» в индивидуальное
бессмертие человеческой души так, как это представлено в христианстве,
отталкивающемся от самоценности индивидуальности и решающем проблемы
прежде всего уникальности индивидуальности (вспомним мысли ап.Павла о
воскрешении мертвых во плоти, т.е. в форме индивидуальности).
Семейные факторы риска, наблюдаемые в относительно неблагополучных семьях, ассоциируемые с суицидом.
В семье исторически наблюдаются нарушения психического или невротического характера;
в истории семьи зафиксирован суицид;
семья имеет склонность к насилию, включая эмоциональные, психические или сексуальные злоупотребления;
ранее наблюдались попытки покончить собой;
в доме хранится огнестрельное оружие;
в семье есть заключенные;
разоблачение суицидального поведения других, включая членов семьи, ровесников, и/или через посредство новостей или художественных историй.
Уровни субъективно-личностного восприятия и переживания "невидимого"
стресса.
Психологические аспекты переживания травматического стресса и его
последствия изучаются, как правило, в контексте общих проблем деятельности
человека в экстремальных условиях, исследований адаптационных возможностей
человека и его стресс-толерантности. Результаты подобных исследований как
бы фокусируют социальные, природные, технологические,
индивидуально-психологические, экологические и медицинские аспекты
существования человека в современном мире [13].
История исследований в этой области насчитывает несколько десятилетий,
однако их интенсивность особенно возросла в связи с проблемами адаптации
американских ветеранов войны во Вьетнаме.
Результаты многочисленных исследований показали, что состояние,
развивающееся под воздействием психологического травматического стресса, не
попадало ни в одну из имеющихся в клинической практике классификаций.
Последствия травмы могли проявиться внезапно, через продолжительное время,
на фоне общего внешнего благополучия человека, и со временем ухудшение
состояния становилось все более отчетливо выраженным. Было описано
множество разнообразных симптомов подобного изменения состояния, однако
долгое время не было разработано четких критериев его диагностики. Также не
существовало единого названия для его обозначения [3, c. 14-29; 13].
Только к 1980 году было накоплено и проанализировано достаточное для
обобщения количество информации, полученной в ходе экспериментальных
исследований. Комплекс симптомов, наблюдавшихся у тех, кто пережил
травматический стресс, получил название "посттравматическое стрессовое
расстройство"- PTSD (Posttraumatic Stress Disorder) Критерии диагностики
этого расстройства были включены в американский национальный иагностический
психиатрический стандарт (Diagnostical and Statistical Mannual of Mental
Disorders) и сохраняются в нем до сих пор [7; 8]. С 1994 года эти критерии
включены и в европейский диагностический стандарт МКБ-10 [1].
Основные симптомы PTSD объединяются в три критериальные группы:
1. Навязчивые переживания травмировавшего события (иллюзии, бред,
ночные кошмары);
2. Стремление к избеганию любых событий и переживаний, ассоциирующихся
с травмировавшими событиями, развитие отстраненности, отчужденности от
реальной жизни;
3. Высокий и возрастающий уровень эмоционального возбуждения,
проявляющийся в комплексе гипертрофированных психофизиологических реакций.
Кроме того, для постановки диагноза обязательным условием является
наличие в анамнезе пациента тяжелого травматического события. Длительность
проявления каждого из вышеперечисленных симптомов должна быть не менее
месяца с момента их первичного появления [7; 8].
В психологии достаточно хорошо изучены последствия воздействия на
человека таких травматических событий, как боевые действия, различного рода
промышленные и природные катастрофы (пожары, наводнения, землетрясения).
Накоплен также богатый материал по изучению жертв различных форм насилия
над личностью [3]. Все эти виды психической травмы имеют сходную этиологию
- все они основаны на воздействии так называемого "острого" стресса,
имеющего событийную природу.
Вместе с тем практически отсутствуют исследования, посвященные
изучению проблем, с которыми сталкиваются люди, пережившие воздействие
одного из "невидимых" стрессоров (угроза радиационного, химического,
бактериологического и других подобных поражений) [10, с. 1632-1642]. Такие
стрессоры не вносят видимых изменений в окружающую среду, поэтому
восприятие и оценка возможных неблагоприятных последствий воздействия
стрессогенных факторов базируются, с одной стороны, на рациональном знании
об их наличии и, с другой стороны, на неосознаваемом или лишь частично
осознаваемом эмоциональном переживании страха по поводу влияния этих
факторов на жизнь и здоровье человека.
В данном случае речь идет об изучении психологических последствий
переживания стресса угрозы радиационного поражения участниками ликвидации
последствий аварии на Чернобыльской АЭС. До сих пор, в частности, не был
экспериментально изучен вопрос о том, какова вероятность того, что
пребывание этой категории лиц (ликвидаторов) в зоне аварии могло быть
травмирующим их психику событием и в дальнейшем привести к развитию у части
из них посттравматического стрессового расстройства - PTSD. После
Чернобыльской катастрофы, в ликвидации последствий которой приняло участие
от 200 до 750 тыс. человек, необходимость исследований последствий
переживания РО стала особенно очевидной [2, c. 15-29; 6, c. 39; 9, c.
100-115].
Целью данного исследования являлось изучение субъективных особенностей
восприятия угрозы радиационной опасности и выявление неблагоприятных
эмоционально-личностных изменений у лиц, переживших радиационный стресс.
В исследовании принимали участие мужчины 25-50 лет (n = 71),
участвовавшие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС ("ликвидаторы"), не
страдавшие лучевой болезнью и органическими поражениями головного мозга.
Исследование проводилось с применением отработанного на материале
изучения ветеранов войны во Вьетнаме и адаптированного к целям этой работы
комплекса русскоязычных версий клинико-психологических [4, c. 67-77] и