По данному вопросу нет единства мнений в отечественной юридической науке. Так, согласно части первой статьи 77 Конституции РФ, субъекты Федерации самостоятельно устанавливают систему своих органов государственной власти в соответствии с основами конституционного строя России и общими принципами организации представительных и исполнительных органов государственной власти, установленными федеральным законом. Упомянутый закон до настоящего времени не принят. В постановлениях от 18 января 1996 г. по делу о проверке конституционности ряда положений Устава (Основного Закона) Алтайского края и от 1 февраля 1996 г. по делу о проверке конституционности ряда положений Устава - Основного Закона Читинской области, исходя из конституционного принципа единства государственной власти, Конституционный Суд пришел к выводу, что субъекты Федерации должны в основном воспроизводить федеральную схему взаимоотношений законодательной и исполнительной властей.[45] [45] В этой связи Н. Варламова ставит вопрос, предопределяет ли данная правовая позиция Конституционного Суда содержание будущего федерального закона и содержание соответствующих законов в субъектах Федерации. Законодатель, по мнению Варламовой, не связан решением Конституционного Суда, которое обязательно лишь в своей постановляющей части, признающей отдельные положения Уставов не соответствующими Конституции. Судебное восполнение пробела в Конституции является временным (действующим до принятия соответствующего закона) и казуальным (имеющим значение только для определения конституционности рассмотренных им актов), возможно, даже не создающим прецедента.[46] [46]
С таким мнением Н. Варламовой нельзя согласиться. Правовая позиция Конституционного Суда РФ по данному вопросу обязательна и для федерального законодателя и для законодателей в субъектах Федерации.
Установленное частью второй статьи 87 Закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» требование зачастую не учитывается в практике нормотворчества на уровне Федерации и в субъектах Федерации. Так, увеличилось число обращений в Конституционный Суд РФ, предметом которых являются нормы (например, об избирательных цензах, неприкосновенности депутатов представительных (законодательных) органов субъектов Федерации, о прописке (регистрации) граждан, о страховых взносах, о конституционной ответственности глав администраций субъектов Федерации, органов местного самоуправления и их должностных лиц, о реорганизации органов местного самоуправления), практически повторяющие по своему содержанию уже рассмотренные Судом ранее. К сожалению, указанное положение игнорируют и суды общей юрисдикции, не всегда признавая общеобязательность правовых позиций Конституционного Суда РФ.
В последнее время возникла дискуссия по вопросу о том, можно ли считать постановления Конституционного Суда РФ судебными прецедентами и являются ли они источниками права. Так, профессор С. Поленина считает, что Конституционный Суд РФ не должен подменять законодателя, связывать его в процессе конституционного толкования обязательными установками о путях решения той или иной проблемы. Вместе с тем, вопрос о возможности и целесообразности использования судебных прецедентов в российской правовой системе связывается ею с характером применяемой законодателем законодательной техники. Поясняя эту мысль, Поленина отмечает, что применяемые в уголовном законодательстве словосочетания «тяжкие последствия преступления», «повторность преступления», а в гражданском законодательстве понятия – «добросовестный контрагент» и подобные им предполагают использование судейского усмотрения, в том числе и в форме прецедентов.[47] [47]
Таким образом, С. Поленина, признавая за судами правотворческие функции, высказывает мнение о том, что судебный прецедент должен быть признан в качестве источника права. Для этого необходимо принять закон, закрепляющий возможность существования судебных прецедентов, а также устанавливающий ограничения (по предмету и органам) возможности их применения. По мнению автора, постановление Конституционного Суда РФ представляет собой судебный прецедент.
Не касаясь истории проблемы, попытаемся кратко охарактеризовать точки зрения основных участников дискуссии о том, можно ли судебную практику считать источником права.
Профессор Р. Лившиц утверждает, что «с теоретических позиций закон перестал быть единственным выражением и воплощением права. И, следовательно, не только законодательство может рассматриваться в качестве источника права. Если судебная практика начала отражать и реализовывать гуманистические, справедливые, подлинно правовые начала, то отпали теоретические предпосылки для непризнания ее источником права»[48] [48].
По его мнению, судебная практика в самых различных проявлениях - и при отмене судами нормативных актов, и в разъяснениях пленумов высших судов, и при прямом применении Конституции, и при разрешении конкретных споров оказывается источником права. Принятые судебные решения служат образцом для будущих судебных решений. Иными словами, складывается механизм судебного прецедента. Р. Лившиц обращает внимание на важную особенность основополагающих решений, на базе которых складывается судебный прецедент. Все эти решения в той или иной форме апробируются Верховным Судом РФ или Высшим Арбитражным Судом и публикуются. Опубликование судебного решения превращает это решение в основу прецедента. Эта черта сближает судебную практику с другими источниками права.
Сходных позиций придерживается заместитель Председателя Верховного Суда РФ В.М. Жуйков. Он связывает необходимость признания судебной практики источником нрава с необходимостью непосредственного применения норм Конституции РФ на всей территории Российской Федерации и наличием многочисленных пробелов в законодательстве.[49] [49] Правовой основой для признания судебной практики источником права является, с его точки зрения, новая конституционная функция правосудия, возникшая после принятия Конституции РФ 1993 года, - функция оценки федеральных законов и других нормативных актов. Ранее суд свое отношение к закону выражал лишь в его толковании - уяснял смысл, цель закона, чтобы обеспечить волю законодателя. Теперь этого для выполнения конституционных полномочий суда становится недостаточно: суд должен не только истолковать закон, но и оценить его на предмет соответствия Конституции РФ, общепризнанным принципам и нормам международного права, чтобы в тех случаях, когда законодатель принял закон с нарушением этих актов, воспрепятствовать реализации его воли, отказав в применении такого закона. Эта новая функция уже сама по себе некоторым образом связана с созданием судом права.
На противоположных научных позициях находится член-корреспондент РАН В.С. Нерсесянц. По его мнению, в контексте современной российской государственности существо проблемы судебной практики состоит не в том, может ли суд создавать правовую норму, а совершенно в другом: имеет ли суд право на правотворчество, т.е. одновременно и законодательствовать, и применять закон. По смыслу конституционного разделения властей акты всех звеньев судебной системы (судов общей юрисдикции, арбитражных судов, Конституционного Суда РФ), несмотря на их внешние различия, являются правоприменительными актами.[50] [50]
В своих рассуждениях В.С. Нерсесянц последовательно приходит к выводу о том, что любая отмена нормативно-правового акта является прерогативой законотворческих органов, но не суда. Суд же вправе дать лишь юридическую квалификацию (правовую оценку и характеристику) рассматриваемого нормативно-правового акта в смысле его соответствия или несоответствия Конституции, закону. Решение судебного органа о несоответствии рассматриваемого нормативного акта Конституции или закону лишь основание для отмены этого акта компетентным правотворческим органом, а не сама отмена. Такое решение суда, считает В.С. Нерсесянц, является также лишь основанием (юридическим фактом), с которым законодатель (и действующее право) связывает определенные последствия (утрата силы акта, его неприменение судами и т.д.);
Но данные последствия - это уже заранее установленные законодателем правовые нормы, а не нормы права, создаваемые самим судом. Обращаясь к части шестой статьи 125 Конституции РФ, посвященной полномочиям Конституционного Суда РФ, автор предлагает чрезвычайно остроумную интерпретацию конституционной нормы, гласящей, что «акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу». С его точки зрения, из приведенной нормы следует, что утрата силы соответствующего акта - это установление самой Конституции, а не суда, который вправе лишь признать данный акт неконституционным.
Для того чтобы выяснить, можно ли рассматривать как источник, как судебный прецедент постановления Конституционного Суда РФ или его правовые позиции, необходимо обратиться к доктрине прецедента, родиной которой является Англия. Доктрина эта основывается на уважении к отдельно взятому решению одного из вышестоящих судов, признании того, что решение такого суда является «убеждающим прецедентом» для судов, стоящих выше него по иерархии, а отдельно взятое решение рассматривается как образец, которому надлежит следовать нижестоящим судам. Однако обязательным для других судов является не все решение суда, а лишь часть его - так называемое ultima ratio . В дословном переводе с латинского - это решающий довод, аргумент. В английском прецедентном праве ultima ratio означает сущность решения, т.е. правовую норму, заключенную в решении суда.