Главное нормативное значение той части истории справедливости, которая обсуждалась в настоящей главе, вытекает из уже упомянутого выше положения о том, что в западной традиции справедливость стремится к симбиозу личных интересов и интересов общества. Эти историческая, политическая и философская истина порождает норму, требующую, чтобы излишняя защита общества от личности была устранена, точно так же, как и излишняя защита личности от общества».[30]
Теперь что касается концепции Дж. Холла. Показательно, что Г. Берман узнал о ней через сорок лет после ее появления и в 1988 г. (год опубликования статьи Дж. Холла «Интегрированная юриспруденция») принес Дж. Холлу извинения за то, что долгие годы пользовался его термином. По мнению Г. Бермана, они вкладывают в это понятие не одинаковый смысл, хотя есть и общие моменты.[31] Суть концепции Дж. Холла, в толковании Бермана, заключается в том, что «он определяет право как тип социального действия, процесс, в котором нормы, ценности и факты — и то, и другое, и третье — срастаются и актуализируются».[32] Вероятно, он прав. Вероятно, — потому что на момент написания настоящей статьи мне, к сожалению, недоступны все те работы Дж. Холла, которые упоминает Г. Берман. Но из фрагментов работы Дж. Холла «Интегративная юриспруденция», опубликованных в «Антологии мировой правовой мысли», следует именно этот вывод.[33]
Таким образом, в каждом случае надо стараться понять, что имеет в виду тот или иной ученый, призывающий к созданию интегральной концепции права. Речь может идти, во-первых, о цельности знаний о праве вообще. К этому следует стремиться как к отдаляющемуся горизонту. Во-вторых, о правоведении как совокупности наук о праве, каждая из которых занимает свое достойное место. В-третьих, о разнообразии методов изучения права как сложного социального явления. В-четвертых, о попытках дать общее, цельное определение права. В-пятых, о желании взять все лучшее из «конфликтующих правопониманий», что предлагает А. В. Поляков. Возможно, этот список не исчерпывающий. О первом варианте я уже высказал свое мнение, второй и третий не требуют, по-моему, особых обоснований, четвертый — всегда будет будоражить юридическую мысль. Что касается пятого варианта «собрать все лучшее вместе», то на память приходят мечтания Агафьи Тихоновны из гоголевской «Женитьбы»: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Ильича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича...» Замуж Агафья Тихоновна так и не вышла...
В заключение о постмодерне. Единой философии постмодерна, как известно, не существует. В самом общем виде можно говорить о неких тенденциях в культуре второй половины ХХ в., включая сюда литературоведение, архитектуру, живопись, эстетику, философию и т. д. С большой долей допущения можно сказать, что всех постмодернистов объединяет отрицательное отношение к модерну, представители которого верили в человеческий разум, в существование неких познаваемых социальных законов, на основании которых следует рационально строить свою жизнь. Постмодернисты полагают, что это не так. Они убеждены, что разум не всесилен, знания могут быть лишь частичными, поэтому возможности человека ограничены, и с этим надо смириться, признав, что жизнь полна случайностей, что она хаотична и непредсказуема. Вряд ли это можно считать «открытием Америки». И во времена модерна далеко не все восторгались человеческим разумом и верили в неизбежный прогресс. Но главное не в этом, а в том, имеет ли это отношение к праву? Имеет. В том смысле, что право как раз и противостоит хаотичности и непредсказуемости в делах человеческих, по мере возможности их упорядочивает и делает предсказуемыми. Всегда ли это получается? Конечно, нет. Следует ли юристам, политикам и т. д. принимать это во внимание? Следует. Но если мы утверждаем, что само право хаотично, случайно, непонятно и поэтому непредсказуемо, тогда действительно право в эпоху постмодерна умерло.
Справедливости ради нужно сказать, что в самом конце 1980‑х годов постмодерн «двинулся» в правоведение. Однако каких-либо особых достижений за ним не значится. Иногда в посмодернистскую юриспруденцию включают школу «Критических правовых исследований» и «феминистскую юриспруденцию». В связи с неопределенностью самого понятия «постмодернизм» в него можно включать или не включать любые теории. Но при этом следует помнить, что указанные школы возникли до появления постмодернистской юриспруденции и сами себя к таковой не относят. Тем более, что «критический запал» школы «Критических правовых исследований» давно пошел на убыль.[34] На «нерезультативность» постмодернизма указывают и отечественные юристы. Например, И. Л. Честнов, назвав свою монографию «Правопонимание в эпоху постмодерна», проанализировав в ней феноменологию, герменевтику, синергетику и т. д., пришел к выводу, что эти подходы к праву как самостоятельные еще не состоялись.[35] А. В. Поляков также полагает, что постмодерн не оправдал надежд: не собрал «воедино разрозненные правовые смыслы», не смог «найти общий код к прочтению разнообразных теоретико-правовых текстов, обосновать заново место и роль субъекта права в универсуме правовой коммуникации...».[36] Поэтому свою концепцию он относит к эпохе «постпостмодерна».
Где же, по мнению уважаемых авторов, лежит путь к познанию права? Его усматривают в создании новой теории права, которая поможет решить современные проблемы. И. Л. Честнов формулирует диологическую концепцию права, А. В. Поляков — коммуникативную, А. И. Овчинников — герменевтическую. Следует признать, что ими высказано немало интересных мыслей. Но вот с чем трудно согласиться. Во-первых, с амбициозностью авторов. «Однако лишь в рамках коммуникативной парадигмы можно найти ту степень общности знания, без которой не может состояться ни одна научная теория», — пишет А. В. Поляков.[37] Наиболее адекватной вызову постмодерна И. Л. Честнов считает свою диалогическую онтологию права.[38] По мнению А. И. Овчинникова, «юридическая герменевтика представляет собой именно тот подход к праву, который отвечает идеологическим потребностям настоящего времени: остановить “коррозию” общественной структуры, разъедаемой радикальным индивидуализмом (эгоизмом) и духовно-нравственным нигилизмом “общества потребления”, не позволяющим преодолеть многочисленные проблемы гуманитарного характера».[39] Нужно сказать, что эта амбициозность не имеет личного характера. Признают это наши авторы или не признают, но, воспитанные в традициях отрицаемой ими ныне «единственно верной» марксистско-ленинской общей теории государства и права, они ищут ей адекватную замену. Занятие бесперспективное.
Далее, опору, стержень своих рассуждений они находят далеко от правоведения. Это философия, социология, история, литературоведение, культурология и т. д. С чем это связано, я уже писал в начале статьи. И еще раз подчеркиваю, что выступаю за взаимодействие между науками и взаимное использование достижений. Я против бессмысленного или даже вредного использования «чужой» терминологии, терминологии, сложившейся в лоне иных наук и там имеющей свой особый смысл, но теряющей его при переносе на другую почву. Поэтому в результате терминологического «переодевания» получается либо путаница, либо банальность.
Выход из тупика, на мой взгляд, таков. Следует признать тот очевидный факт, что общая теория права и государства себя изжила. Необходимо развивать самостоятельные юридические науки, имеющие и свой предмет, и свои методы исследования. Это философия права, социология права и догма права. На этом пути, а не на пути «придумывания» новых общих теорий нас ждет успех.
Список литературы