Вся эта толпа «молодых», ожидавшая на крыльце, то и дело расступается с низкими поклонами, давая дорогу боярам, окольничим и думным дворянам, которые степенно шествуют дальше, в переднюю. Это очень большое отличие для древнерусского деятеля иметь право входа в переднюю; этой чести добиваются всю жизнь, но не всегда бывают пожалованы в переднюю. Бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки ожидают в передней царского выхода, толкуя и перешептываясь о разных делах и случаях как придворной, так и государственной жизни.
Знатнейшие и старейшие из бояр, состоявшие в звании «ближних» людей, стоят около дверей в «комнату», т.е. в кабинет государя, и, «улуча время», входят в комнату. Этой честью «быть в комнате» обладают очень немногие. Вошедшие в комнату творить троекратное крестное знамение перед образами и потом приветствуют государя земным поклоном.
Поговоря с ближними людьми, государь, сопровождаемый ими и своим духовником, выходит в переднюю. Все кланяются государю в землю. Царь садиться в кресло в переднем углу и подзывает к себе тех, до которых у него есть дело. Если царь кликнет боярина, а его нет, то это «большая оплошка»; за опоздавшим к царскому выходу шлют гонца, а когда виновник придет, запыхавшись и напугавшись, царь сделает ему строгий выговор, а то и «опалится» - не велит показываться на свои очи, пока не позовет, велит даже виновному уехать в дальние вотчины; потерпевший наденет «смирное» платье, перестанет стричь волосы и расчесывать свою пышную бороду с горя и печали, что вот не дано ему теперь видеть ясные царские очи. К тому же и служба большой ущерб – того и гляди, перехватит кто-нибудь выгодное назначение или должность, и опальный шлет посланца за посланцем с поминками и подарками к влиятельным друзьям и знакомым, чтобы выручали, замолвили перед государем слово за него, несчастного опальника. В передней происходит расправа с виновными из большого начальства, с теми, которые оплошали и не исполнили царского указа, или исполнили не так, как надо было; государь велит таким неудачникам идти вон с глаз, велит посадить в тюрьму, отобрать имение, впредь на службу не назначать и т.п.
Пока государь разговаривает то с одним, то с другим из бояр, все остальные стоят, затаив дыхание; кто устанет, тот тихонько, за спинами других пробирается к двери и выходит в соседнюю палату или на крыльцо посидеть, а потом опять тихими стопами возвращается в комнату.
Когда царь кончит разговаривать с теми, кого он подозвал к себе, к нему начинают подходить один за другим те, кто хочет побить челом о каком-нибудь деле. Подходящий земно кланяется царю и устно просит отпустить его в деревню, или позволить сегодня вечером не является во дворец, потому что у челобитчика семейное торжество – крестины, свадьба, будут гости. Некоторые из челобитчиков подносят царю «калачи» - это именинники с именинными пирогами; государь спрашивает их о здоровье, что является исключительной честью для именинника, и поздравляет его. Откланявшись государю, именинники пойдут с «калачами» поздравляться к царице, царевичам, царевнам, патриарху.
Отбыв прием в передней, царь идет к обедне сопровождаемый всем двором, а после обедни все возвращались в переднюю или комнату; здесь царь и «сидел с боярами о делах». Сиденье о делах начиналось обыкновенно с того, что начальники приказов докладывали о ходе дел в подчиненных им ведомствах и вносили на разрешение государя и бояр такие дела, которых не могли разрешить сами с товарищами. Для доклада дел каждому ведомству были назначены особые дни: в понедельник докладывались дела из Разряда и Посольского приказа, во вторник — из приказов Большой казны и Большого прихода, в среду — из Казанского дворца и Поместного приказа, в четверг — из приказа Большого дворца и из Сибирского, в пятницу — из судных приказов Владимирского и Московского. После доклада начальников приказов начиналось собственно «сидение бояр», или, как мы привыкли говорить, заседание Боярской Думы. Обыкновенно заседание начиналось около восьми часов утра и продолжалось до обеда, т.е. часов до 12, а возобновлялось вечером, после вечерни часа на два, на три. Думцы размещались на скамьях, стоявших по стенам направо и налево от царского места, возле которого, слева, стоял стол с бумагами, книгами указов и законами, печатью, воском для печатей, чернилами и т. п. К этому столу подходили за справками и когда было нужно приложить печать думные дьяки.
Думцы размещались на лавках по чинам. Окольничие садились ниже бояр, думные дворяне — ниже окольничих, а в каждом из этих разрядов все размещались «по породе» и по старшинству.
Особого помещения для заседания Думы не было. Собирались в той палате дворца, где государь укажет, обыкновенно в Золотой палате. При цари Алексей «сидение с боярами» происходило и в так называвшейся Передней палате, а при его болезненном наследник —в самой «комнате» государя, т.е. в его кабинете.
«Когда совещание открывалось каким-либо предложением царя, он, высказав свою мысль, приглашал бояр и думных людей «помыслив, к тому делу дать способ». Кто из бояр побольше и поразумнее, те «мысль свою к способу объявляют». Порой кто-нибудь из меньших заявит свою мысль, а иные бояре, бороды свои уставив, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих не по разуму их, а по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованные». Эти детальные фигуры молчаливых советчиков с уставленными бородами, неизбежные при обсуждении дела во всяком многолюдном собрании, напрасно иногда принимаются за полную картину заседания Боярской Думы. Они и у Котошихина не закрывают собой других думных людей, «на ответы разумных, из больших и из меньших статей бояр».
Часто обмен мнений переходил в горячий спор, продолжавшийся до тех пор, пока спорившие не приходили к одному решению; говорил свое мнение и государь. Думцы соглашались, или возражали и спорили, пока не приходили к решению, примирявшему всех.
Прения в Думе затягивались иногда на очень долгий срок; в 1685 г. целые полгода обсуждался вопрос: мириться ли с поляками против татар, или с татарами против поляков, и к решению — учинить мир и союз с Польшей против Крыма — пришли только после очень ожесточенных споров
Покончив прения и придя к какому-либо решению, царь и бояре приказывали думным дьякам пометить и тот приговор записать. Тогда думные дьяки писали приговор, начинавшийся словами: «Великий государь, слушав докладной выписки, указал и бояре приговорили». Если же государь в Думе не присутствовал, то думный дьяк помечал приговор так: «По указу великого государя бояре, той докладной выписки слушав, приговорили». И эти приговоры имели такую же силу закона; отменить их царь мог только на новом заседании Думы, «поговорив» со своими боярами. Когда государь не присутствовал в Думе, первое место принадлежало старшему по отечеству боярину, и тогда имя того боярина упоминалось в приговоре.
Приговоры помечались обыкновенно на самих делах, доложенных в Думе, и излагались кратко, либо пространно, если решали сложное и необычное дело; и краткие и пространные приговоры облекались потом в форму указов. Ни царь, ни бояре приговоров не подписывали, и «на всяких делах, — говорить Котошихин, — закрепляют и помечают думные дьяки, а царь и бояре ни каким делам руки своей не прикладывают: для того устроены думные дьяки».
Заседания Думы вовсе не отличались молчаливостью. Сохранилось похожее на протокол краткое и не вполне ясное изложение одного заседания Думы в 1679 г. с участием патриарха; не видно только, присутствовал ли государь на заседании или нет. Обсуждался вопрос, отдавать ли питейные заведения на откуп, или ведать ими мирскими выборными головами и целовальниками под присягу, «на веру». Патриарх был того мнения, что у питейных сборов следует быть головами за выбором Мирских людей, только не приводить их к присяге, чтобы «клятв и душевредства не было», за воровство же пригрозить выборным конфискацией всего имущества и «казнью по градскому суду», а избирателям — тяжелым штрафом. Бояре возражали, что-де опасно без присяги, что в под присягой у выборных было воровство многое, а «без подкрепления веры» воровства будет и того больше.
Путем обоюдных уступок пришли к такому решению: выборных к присяге не приводить, согласно с мнением патриарха, но не брать и штрафа с избирателей, против которого, вероятно, были бояре, а взыскивать недоборы «по сыску». Значить, совещания Думы сопровождались прениями. Эти прения, как узнаем из других известий, иногда достигали чрезвычайной живости. Сверх чаяний, на заседаниях Думы порой нарушалась та спокойная и натянутая чинность, которая господствовала при дворе московских государей. Нередко бывали «встречи», возражения государю со стороны его советников. Об Иване III рассказывали, что он даже любил встречу и жаловал за нее. Из слов Грозного в письме Курбскому видно, что оппозиция в совете его деда доходила до раздражения, до «поносных и укоризненных словес» самому государю. Сын Ивана III, Василий, не был так сдержан и сам легко раздражался при встрече. Раз, при обсуждении дела о Смоленске, неважный отечеством советник И. Н. Берсень-Беклемишев что-то возразил великому князю. Государь рассердился, обозвал Берсеня «смердом» и выслал его из Думы с глаз долой, положив на него опалу, «отняв у него свои государевы очи», как говорили в старину о государевой немилости. Буссов, хорошо знавший московские дела при первом самозванце, в своих рассказах об отношениях его к боярам мимоходом отметил черту, показывающую, что думные люди любили на заседаниях Думы подолгу рассуждать о предметах совещания. «Не проходило дня, — замечает этот иностранец, — когда бы царь не присутствовал в совете, где сенаторы докладывали ему государственные дела и подавали о них свои мнения. Иногда, слушая продолжительные и бесплодные их прения, он смеялся и говорил: — «Столько часов вы рассуждаете и все без толку! А я вам скажу, дело вот в чем», и в минуту решал дела, над которыми сановитые бояре долго ломали свои головы. Но накануне своей свадьбы, обсуждая с боярами, в каком платье венчаться его невесте, в польском или русском, Лжедимитрий после долгого и жаркого спора уступил своим советникам, которые стояли за старый московский обычай».