Сделаться думцем знатный человек и в XVII в. может только получив знание боярина или окольничего; пожалование этими чинами зависит исключительно от воли государя; государь может пожаловать в бояре и любого незнатного человека, но не иначе, как он прослужит раньше в нижних чинах – стольника, думного дворянина, окольничего. Знатные же люди, члены перечисленных родов, получали чин боярина сразу, минуя низшие чины, и такому знатному человеку царь должен был послать «сказать думу», когда он достигал известного возраста.
Второй разряд высшей знати во времена царя Алексея составляли роды, члены которых, прежде чем получить чин боярина, получали чин окольничего и до боярства должны были дослужиться. В этом разряде были и княжеские и старинные боярские роды – Романовы, Салтыковы, Стрешневы, Милославские, Нарышкины, князья Борятинские, Волконские, Долгорукие, Лобановы-Ростовские, Лыковы, Хилковы, Черкасские и др.
Помимо Смуты и мероприятий Грозного, падению знатного боярства немало способствовало местничество, бесповоротно перепутавшее старшинство происхождения и старшинство службы. В XVII в., как жалуется современная запись, получилось такое положение вещей, что «во многих родах от большого брата колено пойдет, а в разрядах малы и худы будут, а от меньшого брата колено пойдет, а в разряд велики живут, и те худые старшие с добрыми младшими по родословцу лестницей не тянутся, а тянутся по случаям разряда». Таким образом, явно падает сама основа местничества – поддержка значения старшинства по происхождению, заменяясь даже внутри местнических счетов старшинством службы.
А в тяжбе по разрядам играла важную роль власть царя; в конце концов он решал вопрос о чести рода и вводил в высшие правительственные места младших мимо старших. Это, конечно, способствовало только дальнейшему ослаблению княжеского боярства, как первого в правительстве разряда людей. На власть государя взыскать своей милостью и возвысить человека в XVII веке начинают ссылаться как на нечто неоспоримое: «все делается Божиим милосердием да государевым призрением, велик и мал живет государевым жалованьем».
Так на смену прежнего правила жаловать царю бояр своих по отечеству, т.е. сообразно со службой отцов, выступает новое: царь жалует по всей своей воле кого хочет, мало считаясь со служебным старшинством и личной заслугой тех, кого хочет видеть своими думцами.
Для предупреждения местнических стычек, так часто вредивших делу, правительство все чаще приказывает при назначениях на службу «быть без мест». Так, в 1618 г. велено было всем чинам у всех государевых дел быть без мест впредь до 1620 года. При царе Алексее местничество, точно предчувствуя свою скорую гибель, выросло до необычайных размеров: все стали местничаться – послы, стольники, рынды, дьяки, гости, простые служилые люди, «засечные сторожа», женщины.
Для службы местничество являлось громадным вредом. В жертву местническим счетам приносились интересы самого дела. Глядя на людей знатных, стали местничаться люди не родословные, самых мелких чинов и совсем незнатного происхождения. На что невелика была должность объезжих голов – полицейских начальников в Москве, в распоряжении которых были уличные сторожа из стрельцов, пушкарей и посадских, но и тут существовало старшинство должностей. «Голова, который ездит беречь от Неглинной до Чертольских ворот, - говорит современный документ, - больше того, кто ездит за городом, а тот того меньше, кто ездит от Яузских ворот по Неглинную, а тот меньше того, кой ездит в Катай-Город, а кто ездит в Китай-Город, тот меньше того, кой ездит в большом городе; за Яузой кто ни ездит, тот всех меньше объезжих голов». Все это побудило московское правительство царя Алексея подумать об отмене местничества совсем. При его наследнике эта отмена и совершилась.
В 1681 г. один из знатнейших бояр, человек образованный и просвещенный, князь Василий Голицын, обсуждая с выборными служилыми людьми переустройство военной силы Московского государства, предложил «для лучшего устроения государевых ратных и посольских всяких дел» оставить и искоренить все счеты с местами.
12 января 1682 г. царь Федор Алексеевич обсуждал этот вопрос на соборе из думных чинов, дворян и духовенства. Царь обратился к собравшимся с речью, в которой указывал, как со времен деда его, царя Михаила, началась постепенная отмена неприкосновенности местничества, как при его отце, царе Алексее, тоже во многих походах «все чины были безместны во время того безместия, при помощи Божьей, славные над неприятелем победы учинились. А которые бояре, презрев его государское повеление, вчинили тогда места, и тем чинено наказание и разорение отнятием поместий и вотчин»… Затем царь отметил, что когда в других походах «между бояр и воевод, для случая отечеств их, многие были несогласия и ратным людям теснота, и того их несогласия многий упадок ратным людям учинился, а именно – под Конотопом, под Чудновым и в иных многих местах». Возникновение местничества государь приписывал лукавству «злокозненного супостата общего дьявола» и объявлял, что желает «эти разрушающие любовь местничества разрушить и от такого злокозньства разрозненные сердца в мирную и благословенную любовь соединить».
Патриарх отвечал царю речью, в которой резко порицал местничество, как «источник горчайший всякого зла и Богу очень мерзкий, а царственным делам вредный», и хвалил за доброе намерение, «за премудрое благоволение».
Царь обратился тогда к боярам и просил их, чтобы каждый из них высказал «чистосердечно свою мысль без всякого зазора». Бояре, окольничие, все думные люди единогласно отвечали: «чтобы великий государь указал учинить по прошению патриарха и архиереев и всех их – быть им в военных чинах без мест для того, что в прошлые годы во многих ратных, посольских и всяких делах чинились от местничества великие напасти, нестроения, разрушения, неприятелям радость, а между ними самими было противное дело: великие продолжительные вражды».
Выслушав этот ответ, государь приказал принести разрядные книги и сказал: - «Для совершенного искоренения и вечного забвения те все прошения о случаях и о местах записки изволяем предать огню, чтобы та злоба и нелюбовь совершенно погибла и впредь не памятна была и соблазна и преткновения никто никакого не имел. И от сего времени повелеваем боярами нашими и окольничими, и думными, и ближними, и всяких чинов людьми на Москве, в приказах и у расправных дел, и в полках у ратных, и у посольских, и везде у всяких дел быть всем меж себя без мест, и впредь никому ни с кем никакими прежними случаями не считаться и никого не укорять».
Все собравшиеся отвечали на это: - «Да погибнет в огне это богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не вспомнится вовеки!» В тот же день разрядные «записки о местах» были преданы огню в сенях дворца. Боярин князь Долгорукий, думный дьяк Семенов, митрополиты и архиепископы «при том стояли, пока те книги совершенно все сгорели».
Так прекратила свое существование главная опора первенствующего положения знати в правительстве Московского государства. На место «породы» теперь при служебных назначениях становится основой царская милость и заслуга.
Пока знать была сильна, было крепко и местничество, ослабла знать – и оно пало легко, без борьбы, как «зяблое дерево». В конце XVI в. бояре говорили: «то им смерть, что им без мест быть», а в конце XVII в. она жгут записки о местах по единогласному приговору. Конечно, это уже не те бояре, не бояре XVI в. В среду боярства XVII в., сильно пострадавшего и от Грозного, и от смуты, и от местнических потерь старших и находок младших, вошло много людей, которым были чужды старинные местнические счеты. Если прежнее время правительство не могло обойтись на службе только одними знатными людьми, то в XVII в., когда государственная жизнь так усложнилась и требования ее стали так разнообразны, обходиться в высшем правительстве только одной знатью стало совсем невозможно, понадобились люди «студированные», особенно в ведомствах, финансовом и иностранных деле, где, при тогдашних обстоятельствах, требовался большой навык и опытность в делах, приобретаемые долговременной службой, любовью к делу, умом и изобретательностью. Эти качества – «промысел» и «рассмотрение» - не всегда совмещались с родовой знатью.
С каждым десятилетием все усиливается приток в высшее правительство неродовитых дельцов. Оба канцлера царя Алексея, - «великих государевых и посольских дел оберегатели» А.Л. Ордин-Нащокин и А.С. Матвеев были такими новыми людьми в боярстве. А.Л. Ордин-Нащокин был сыном псковского служилого человека, а А.С. Матвеев сыном дьяка. Прежде чем занять должность сколько-нибудь выдающуюся, Матвеев служил долгое время стрелецким полковником. Немало было и других худородных людей, которые упорным трудом, знанием своего дела пробивались на верхи служебного положения и невеликие родом становились велики службой. Среди 62 бояр царя Алексея по списку 1682 г. можно насчитать всего 28 имен старых и знатных боярских фамилий. Немудрено, что царь Алексей мог сказать своему знатнейшему думцу: «впрямь узнал и проведал я про вас, что кроме Бога на небе, а на земле кроме меня никого у вас нет».
Родовитое боярство сильно обеднело за время опричнины и Смуты, и это тоже немало способствовало падению его первенствующего положения. Понятно, какое взаимное соотношение получалось, когда рядом становились какой-нибудь думный дьяк, имеющий за собой поместного оклада 1.500 десятин, и стольник князь Долгорукий или Прозоровский, за которыми, как гласит список 1670 г., «поместий и вотчин нет».
Все это вместе взятое и привело самих бояр к сознанию, что «в милости великого государя жалованы бывают чины не по родам», что «честь» приобретается службой вместе с чином за заслуги в этой службе, а не за «породу».