Речь сегодня по существу идет о радикальной корректировке правовой политики государства, о выходе из порочного круга псевдодемократических иллюзий, которой привели страну на грань тотальной криминализации.
Чтобы осмыслить базовые основы преодоления сложившейся ситуации необходимо осознать ущербность проводимых социально-правовых преобразований, их дестабилизирующие последствия.
Сегодня уже звучали удручающие данные о состоянии и тенденциях преступности, но они, как правило, отражают легальную и фактически заниженную государственную статистику.
Ибо специальные служебные и криминологические исследования, в том числе по незарегистрированным и, естественно, нераскрытым преступлениям, указывают на превышение официальных данных по крайней мере в два раза. Они свидетельствуют о том, что увеличивается доля российских граждан, ставших жертвой насилия, которые перестали обращаться в правоохранительные органы, не веря в их возможности. Опрос более 2 тыс. граждан показал, что почти каждый четвертый из них был в последние 5 лет жертвой преступления, в том числе каждый 10-й в течение последнего года.
О нарастании преступного насилия, как о реальной, а не формально-статистической данности, свидетельствует почти четырехкратное за годы реформ увеличение жалоб граждан на безопасность. К худшему изменился социальный портрет преступности. Она поразила ранние подростковые возрасты, захватила в свое лоно в прошлом криминогенно-благополучные слои студенчества и интеллигенции.
Конечно, объективно говоря, нынешние тенденции внешне не сопоставимы с разгулом насилия стартовых лет радикальных преобразований. Но тревожит отсутствие заделов к стабилизации, повороту тенденции в благоприятное русло.
В сущности, Россия и сегодня стоит на развилке выбора: либо она будет выживать в перенапряженном криминогенном поле, или найдет в себе силы переломить ситуацию, навязать свои правила обнаглевшему преступному экстремизму.
В этих условиях от науки требуется четкий ответ на коренный вопрос: является ли нынешняя физиономия и темпы преступности привходящим стечением обстоятельств или это неизбежная закономерность переходного общества?
В последнее время представители различных направлений социально-правовой науки все чаще сходятся во мнении, что затянувшийся российский криминальный кризис носит глобальный, комплексный характер. Его истоки лежат в сфере экономики, политики, социальной и духовной жизни. Однако для выведения общества из коматозного состояния сегодня важен не столько консенсус в оценке ситуации, сколько объективный, научно-обоснованный анализ причинного комплекса, поведения самого государства.
Известно, что некоторые ученые под влиянием "перестроечного" похмелья особенно те, кто вкусил близость к власти, придерживались успокоительных позиций, объясняя "взрыв" преступности общей тенденцией ее роста в мире и как бы временной платой нашего общества за свободу и демократию. По их прогнозам в ближайшей перспективе нас возможно ожидает "порог" насыщенности, примерно в 5—7 млн. преступлений в год против 2,7 млн. ныне. Ничего, дескать, страшного: будут и отливы!
Разумеется прогнозировать тенденции преступности в условиях нестабильности весьма проблематично. Важнее понять другое: действительно ли Россия становится пленницей фатальной судьбы при переходе в новую цивилизацию или есть более почетный выход?
Проблема не в том, как обойти закономерные наваждения, тем более отказаться от рынка и свобод, а в том, как познать и максимально ослабить разрушительные последствия "эксперимента". Без этого невозможно выстроить продуктивную концепцию и политику борьбы с преступностью.
И здесь огромный научный и практический интерес представляет вопрос о служебном предназначении демократического государства, тем более правового, строительство которого мы как раз и провозгласили новой Конституцией.
Давайте вспомним, что говорили на этот счет основатели идей демократического государства. По их убеждению, главные причины, которые побудили людей объединиться более тесно в гражданские общества и создать на договорной основе атрибуты нового государства лежат прежде всего в потребности обеспечить имущество, жизнь и свободу каждого члена общества общей свободой.
И если, подчеркивали они, такое государство не обеспечивает жизнь человека, которого можно было спасти, то соглашение об учреждении самого государственного института могло бы расторгаться.
Понимая сложность преодоления абсолютизма, отцы-основатели просвещенной демократии не оставляли места для каких-либо льготных индульгенций новой власти. Напротив, они подчеркивали ее неизмеримую ответственность демократического правления за благополучную судьбу подданных. На современном языке это означает, что сама динамика и противоречивость преобразовательных процессов требует особой взвешенности и осмотрительности в политике, неординарной стратеги управления и контроля. Именно право и основанный на нем порядок помогают государству отслеживать и закреплять процессы преобразований, удерживать их "романтику" в разумных реалистических границах. Подобная логика государственного управления, как показывает мировой опыт, лежали в основании масштабных реформ многих стран.
В России же сложилась во многом парадоксальная ситуация, когда государство само создало властно-управленческий вакуум в острейшем сегменте жизни — социально-правовом. Именно в криминализации общества как бы сфокусировались многие издержки реформ. Скажем, открывая зеленый свет предпринимательству, коммерции, акционерным и банковским структурам власти практически ничего не сделали, чтобы взять их в тиски права. Ни по одному из принятых в спешке аморфных актов не было не то что криминологической экспертизы, а здравого житейского резона. Последствия нестыковки общеизвестны: в щели хилого нормативного заборчика хлынули потоки спекулятивного рынка, массовые злоупотребления "новых" хозяев, мошенничество коммерческих банков.
Все ветви власти непростительно запаздывали, вяло реагировали на осложнявшуюся обстановку. Только на третьем году радикальных реформ под давлением снизу Правительство, наконец, приняло Федеральную программу борьбы с преступностью. Но она, как известно, оказалась мертворожденной, ресурсно необеспеченной. К тому же в ней отсутствовал главный компонент противодействия — профилактический.
Более того, именно в период угрожающего роста преступности начался формированный демонтаж системы профилактики и контроля, развал народных дружин, постов охраны порядка, товарищеских судов, правового просвещения и воспитания населения, как якобы отживших рудиментов тоталитарного режима.
Эта "хунвейбиновская" вакханалия сопровождалась длительной и массированной атакой на правоохранительные органы. В совокупности с чехардой их реорганизации она породила в этих органах обстановку нервозности, невосполнимый отток первоклассных специалистов. Лишь немногие субъекты Федерации, устояли против дикого безрассудства. В итоге прошла полоса отчуждения между правоохранительными органами и населением, а общество лишилось не столько советского, сколько накопленного десятилетиями отечественного опыта.
Теперь наступила пора собирать камни! Но вот что примечательно: как бы в пику незадачливым обновлен-цам-самоистязателям, прагматический запад начинает серию акций по восприятию и модернизации нашего опыта. Он получает официальное признание международных конгрессов ООН и воспринимается многими "цивилизованными" странами.
В Австрии создается федеральная консультативная служба по предупреждению преступности с ее разветвленными региональными бюро; в Бельгии — материализуется в Высшем профилактическом совете страны, а само предупредительное направление включено в контекст приоритетной социальной политики правительства; в Великобритании началось движение населения за "безопасность городов", внедряются специальные схемы предупреждения, с выделением для этого из бюджета десятков млн. фунтов стерлингов.
Аналогичный высший Совет в Дании объединяет 46 организаций, включая представителей профсоюзов, молодежных и культурных ассоциаций, исследовательских центров. Словом, почти все европейские страны в разных вариациях наращивали свой профилактический потенциал, и не только в Европе. После тщетных усилий остановить рост преступности на путях оснащения су-дебно-полицейских служб, особый размах профилактика получила в Соединенных Штатах. Здесь под эгидой национального совета, куда входят крупные политические и финансовые деятели, научные и творческие имена, по всей территории функционируют более сотни различных объединений и формирований граждан. Идеей объединения усилий государства и общества ныне пронизаны федеральные и штатские программы под названием "Преграды преступности". Многочисленными благотворительными фондами создаются приюты и кризисные центры, поощряется активность населения в сотрудничестве с полицией.
Я уже не говорю о Японии, где традиционно вся система служб правоохраны покоится на упорядоченной и стимулируемой Правительством связи с населением. Столь детальный экскурс в историю мне думается, необходим как по принципиальным соображениям досадного урока, так и в качестве исходной базы для конструктивной работы на будущее.
Помятуя этот урок, опираясь теперь уже на зарубежный опыт, мы обязаны не просто возродить, вдохнуть жизнь в профилактику, а создать цельную научно выведенную систему предупреждения преступности, адекватную нынешним криминальным реалиям, социальным структурам обновляемой России.
Государство, если бы даже оно было более стабильным и богатым, не в состоянии обеспечить действенный социальный контроль без опоры на общественность. И наша неотложная задача не только нарастить профилактический потенциал в столице, но и разбудить все регионы, федеральную власть. Надо, наконец, снять преграду в виде многолетнего вето на законопроект "Об участии граждан в обеспечении правопорядка", легализировать самоуправленческие правозащитные инициативы населения, создать в центре и на местах координационно-управленческие структуры профилактики, открыть дорогу спонсорству и благотворительным фондам.