Латыев Александр Николаевич, аспирант кафедры предпринимательского права Уральской государственной юридической академии. [*]
Проблема конкуренции исков давно является предметом исследования юристов. В условиях современной России особое значение приобрел вопрос о конкуренции реституционных и виндикационных исков. Дело в том, что в ряде случаев в силу ограничений, предусмотренных ст.302 Гражданского кодекса РФ [1], собственник не может возвратить имущество, однако практика стала прибегать к применению реституции в обход этих правил. Такую возможность, например, допускал в 1995 году В.В. Витрянский, отмечая при этом безразличность для удовлетворения иска о применении последствий недействительности сделки добросовестности приобретателя [2]. Привлекательность для собственников такого рода исков усиливается и установленным для них п.1 ст.181 ГК удлиненным сроком исковой давности. В то же время нельзя не заметить, что их применение привело бы к утрате ст.302 ГК всякого значения. Пытаясь разрешить противоречие, Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 25 февраля 1998 года №8 «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» [3] указывает в абз.2 п.25, что в рассматриваемом случае в удовлетворении требования о возврате имущества должно быть отказано, однако легального обоснования для такого решения Высший Арбитражный Суд не дает. Прежде чем найти это обоснование, обратимся к вопросу о том, какая же сделка является в данном случае недействительной. Иногда таковой считается договор купли-продажи. Так, К.И. Скловский, указывая на то, какой норме противоречит заключенная неуправомоченным отчуждателем с добросовестным приобретателем сделка, пишет, что таковой обычно называется ст.454 ГК РФ [4], относящаяся именно к купле-продаже. С этим согласиться нельзя. Если внимательно посмотреть на правила гл.30 ГК, мы не найдем там запрета на продажу чужих вещей, более того, п.2 ст.455 допускает продажу «товара, который будет создан или приобретен продавцом в будущем»; если продавец к моменту исполнения своей обязанности так и не станет собственником товара и в силу этого не сможет передать его в собственность покупателя, он понесет ответственность за нарушение обязательства, ни о какой недействительности договора купли-продажи не может идти и речи. Именно поэтому, кстати, не должно вызывать никаких сомнений и право покупателя требовать от продавца возмещения убытков при эвикции купленной вещи по правилам ст.461 ГК, приобретающее в обсуждаемой нами ситуации особое значение. Действительность купли-продажи обосновывает и сохранение встречной обязанности покупателя по уплате покупной цены, несмотря на неуправомоченность продавца. Требованиям закона, а именно, п.1 ст.209 ГК, противоречит не обязательственная сделка между неуправомоченным продавцом и добросовестным покупателем, а передача первым чужого имущества второму во исполнение этого обязательства. Здесь весьма показательно проводимое рядом авторов (Б.Б. Черепахин, Д.О. Тузов [5]) различение сделок обязательственных (иначе – сделок-обещаний) и распорядительных (предоставительных), причем ярчайшим примером последней называется traditio [6]. Единственным правовым последствием недействительности сделки-обещания может быть лишь констатация отсутствия ее последствий. Недействительность же предоставления, особенно если оно выразилось в виде передачи вещей, порождает несоответствие юридической и фактической ситуаций, для устранения которого, в принципе, и предназначена реституция. В признании же недействительным обязательственного договора купли-продажи проявляется неправильное представление о договоре как о сугубо обязательственно-правовом феномене. Договор, как юридический факт, двустороннюю сделку, законодатель не связывает с возникновением, изменением или прекращением лишь обязательственных правоотношений, хотя из этого не следует еще, что передача вещи во исполнение обязательства суть договор. Как таковой traditio рассматривалась римским правом [7]; еще более рельефно это обстоятельство подчеркивается в «образцовом» для нашей правовой системы немецком законодательстве, знающем понятие Verfügungsgeschäft, т.е. распорядительной сделки – вещного договора [8]. Наши отечественные авторы, однако, куда как более осторожны в своих высказываниях по этому поводу. Здесь нужно иметь в виду, что передача вещи представляет собой не только действие, имеющее вещно-правовое значение, но, как правило, и исполнение обязательства. По вопросу же о правовой природе этого последнего мнения отечественных юристов расходятся. Так, О.А. Красавчиков считал действия по исполнению обязательства не сделками, а юридическими поступками, т.е. такими действиями, правовой результат которых наступает вне зависимости от того, направлена воля действующего лица на его достижение или нет [9]. На материале действующего законодательства той же точки зрения придерживается М.И. Брагинский [10].
Другой подход отстаивает В.С. Толстой, считающий действия по исполнению обязательств односторонними сделками [11]. А.В. Власова усомневает односторонность такой сделки, справедливо замечая, что для исполнения обязательства необходимо еще и совершение определенных действий по его принятию кредитором [12]. Последнее замечание особенно актуально с учетом того, что мы говорим о действиях, которые, в отсутствие порока неуправомоченности отчуждателя, должны бы были повлечь приобретение лицом права собственности – волевое по своей природе явление [13]. Логическим следствием данного подхода является признание традиции двусторонней сделкой, т.е. договором.
Обозначив две основные точки зрения по вопросу о правовой природе исполнения обязательства, посмотрим, с какой же из них следует согласиться. Отмечу предварительно, что все выводы, сделанные здесь, касаются лишь исполнения обязательств по передаче вещей и никоим образом не могут быть распространены без специального исследования, выходящего за рамки настоящей работы, на исполнение других обязательств, в первую очередь – по оказанию услуг. Второе предварительное замечание касается соотношения исполнения обязательства и перехода вещного права. Здесь можно бы было предположить, например, что передача вещи представляет собой юридический поступок для обязательственного отношения и, в то же время, сделку для отношения собственности. Однако из этого следовало бы, что при наличии тех или иных пороков сделки обязанность продавца по договору купли-продажи, т.е. обязанность по передаче вещи в собственность, считалась бы исполненной, но право собственности покупателем не приобретено, что представляется невозможным. Следовательно, правовая природа исполнения обязательства о передаче вещи в собственность и самой передачи тождественны. Возвращаясь к нашему вопросу, отмечу, что ГК РФ ни в главе 14, ни в главе 22 не дает прямого ответа на него, а потому устанавливать, сделка traditio или поступок, придется по косвенным признакам. Признание передачи вещи поступком могло бы устранить многие проблемы. Так, в этом случае никаких вопросов не возникло бы при приобретении права собственности недееспособными, т.е. неспособными к совершению сделок лицами. Исходя из этого обстоятельства, А.В. Лисаченко делает вывод о том, что «способность к приобретению права собственности выходит за рамки данного Гражданским кодексом РФ определения дееспособности» [14]. Кроме того, непризнание передачи сделкой означало бы и невозможность применения в данном случае правил §2 гл.9 ГК РФ, раз уж они посвящены недействительности сделок, а значит, и вовсе сняло бы вопрос о применении реституции в рассматриваемом здесь случае приобретения вещи от неуправомоченного отчуждателя. Другое дело, что сфера применения реституции в таком случае сужается до трудноуловимых величин, что разительно контрастирует с изобилием в судебной практике исков о применении последствий недействительности сделок. Так что это уже, скорее, аргумент в пользу противоположной точки зрения. Но еще более серьезным аргументом в пользу признания передачи вещи сделкой является неоднозначность самой передачи. Если мы не придаем значения воли сторон, то никогда не сможем понять, передана ли вещь в собственность или просто во владение получателя. Именно это обстоятельство заставляет исследователей подчеркивать значение соглашения сторон о переходе права собственности [15], что с неизбежностью влечет признание традиции сделкой. Сделочная природа передачи выступает еще отчетливее в тех случаях, когда она оформляется разного рода передаточными актами – здесь уже практически невозможно отрицать направленность действий отчуждателя и приобретателя на, соответственно, прекращение и возникновение у них права собственности. Судебная практика также обращается к целям передачи имущества в тех случаях, когда необходимо установить, кому принадлежит право собственности на него [16]. Итак, установлено, что традиция является сделкой, которая может оказаться и недействительной, а значит, вопрос о конкуренции виндикационного и реституционного исков имеет смысл.
Простейшим решением проблемы был бы прямой законодательный запрет на применение реституции в тех случаях, когда не допускается виндикация, как это сделано, например, в Нидерландах, где, в соответствии с п.5 ст.3:45 ГК, «права, добросовестно приобретенные третьими лицами иначе как безвозмездно, на имущество, которое было предметом недействительной сделки, остаются в силе». У нас в стране, однако, подобное правило законодательству неизвестно. На его роль претендует, правда, упоминавшийся уже абз.2 п.25 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда от 25 февраля 1998 года. Во всяком случае, Президиум Высшего Арбитражного Суда и до 1 сентября 2002 года (т.е. до вступления в силу нового Арбитражного процессуального кодекса РФ [17], абз.4 п.4 ст.170 которого фактически придает постановлениям Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ статус источника права) рассматривал неприменение арбитражными судами названного пункта как одно из оснований к отмене судебных актов [18]. Однако статус этой нормы, даже с учетом правил нового АПК, явно недостаточен хотя бы потому, что дела о применении последствий недействительности сделок подведомственны не только арбитражным судам, но и судам общей юрисдикции, для которых Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда необязательны. В связи с этим многие современные ученые пытаются найти объяснение абз.2 п.25 Постановления и, в то же время, обосновать недопустимость применения в нашем случае реституции.