Латыев Александр Николаевич, аспирант кафедры предпринимательского права Уральской государственной юридической академии. [*]
1. Теории объектов гражданских прав
Указание на объект права нередко считается достаточным для отграничения вещных прав от обязательственных. Если для первых объектом выступают материальные предметы, то объектом обязательств часто называют действия обязанного субъекта. Такой точки зрения, например, придерживались почти все отечественные дореволюционные юристы [1], высказывается она и нашими современниками [2]. Логическим основанием этих утверждений выступает так называемая теория множественности правовых объектов, занимавшая до середины XX века господствующее положение в цивилистической науке. Основным постулатом данной теории является выделение нескольких классов объектов и соответствующих им классов субъективных гражданских прав. Перечень этих классов у разных авторов отличается. В самом скромном варианте он ограничивается только двумя разновидностями объектов – вещами и действиями обязанных лиц [3]. В развернутом виде, как, например, у виднейшего представителя германской пандектной школы Г.Ф. Пухты, система гражданских прав и их объектов насчитывает пять элементов: (1) права на собственную личность, (2) вещные права, (3) права на действия, т.е. обязательства, (4) права на лиц вне субъекта – семейные права и, наконец, (5) права на лиц, перешедших в их субъект, – так немецкий юрист называл право наследования [4]. Отечественный исследователь римского права В.М. Хвостов дополнил этот список еще двумя группами – корпоративными и неизвестными римскому праву исключительными правами [5]. В любом своем варианте, однако, рассматриваемая теория признает за одним субъективным правом лишь один объект и не допускает возможности существования безобъектных прав.
В прошедшем веке конкуренцию теории множественности правовых объектов составили так называемые монистические теории, существующие в двух основных разновидностях – «вещной» и «поведенческой».
Из самого названия вещной теории очевиден ее основной принцип, заключающийся в признании объектами гражданских прав только вещей. Ее сторонники, руководствуясь вполне разумными как с бытовой, так и с экономической точки зрения соображениями, утверждают, что и обязательства направлены, в конечном счете, не на действия обязанных лиц, а на то или иное имущественное благо, которое только и имеет ценность для кредитора. В пользу вещной теории приводились и более серьезные аргументы философско-правового характера. Так, М.М. Агарков, обосновывая недопустимость признания объектом права действий обязанного лица, писал: «Поведение человека неотделимо от самого человека. Невозможно считать объектом господства поведение человека, не считая объектом господства и самого человека» [6]. Справедливости ради надо заметить, что к сходным выводам приходили и авторы, придерживавшиеся теории множественности объектов: так, Д.Д. Гримм, например, за тридцать лет до профессора Агаркова писал: «Действия лица неотделимы от данной личности: вне определенной личности немыслимы никакие действия. Если это так, то объектом права следовало бы признавать не действия, а самую личность (выделено автором. – А.Л.), обязанную совершать те или иные действия» [7]. Как видим, представление о неотделимости действий от самого лица, их совершающего, буквально носилось в воздухе, однако сторонники вещной теории пошли дальше: исходя из противопоставления субъекта и объекта, они приходили утверждают, что признание лица объектом права с неизбежностью влечет отрицание его правосубъектности. Отсюда вывод: «Взгляд на поведение обязанного лица как на объект господства (и права) в буржуазной науке является не чем иным, как отзвуком тех времен, когда человек действительно был, как раб или nexus, объектом чужого господства... В советском гражданском праве, праве победившего социализма, было бы совершенно неуместно считать обязанное лицо (или его поведение) объектом права, принадлежащего другому лицу» [8].
Вещная теория объектов требует уточнения некоторых терминов. Во-первых, ее сторонники вовсе не ограничивают круг объектов прав вещами в строгом смысле слова, но включают в него и иные блага, на достижение господства над которыми направлены субъективные права, в первую очередь – результаты интеллектуальной деятельности [9], так что условностью является и само наименование теории как «вещной». Однако и с учетом этой поправки в ряде гражданских отношений мы не сможем найти объекта. К числу таких отношений принадлежат в первую очередь обязательства по оказанию услуг. И здесь представители рассматриваемого направления в правоведении делают решительное отступление от одного из основных постулатов теории множественности правовых объектов, допуская существование безобъектных правоотношений. «Если отрешиться от представления об объекте как обязательном элементе правоотношения, - пишет Р.О. Халфина, - то нет оснований для того, чтобы рассматривать правоотношения, на связанные с определенными предметами внешнего мира или объективированными результатами творческой деятельности, как аномалию» [10]. Таковы вкратце основные положения вещной теории гражданских прав.
Прямо противоположных взглядов придерживаются сторонники поведенческой теории объектов гражданских прав. Ведущим представителем данного направления цивилистической мысли в нашей стране выступил О.С. Иоффе, в чьей монографии «Правоотношение по советскому гражданскому праву» поведенческая теория получила свое классическое воплощение. Еще раньше сходных взглядов придерживался Я.М. Магазинер [11], а в настоящее время их разделяет, например, Н.Д. Егоров [12]. Сторонники этой точки зрения, во-первых, не допускают существования безобъектных прав, поскольку «права, не имеющие своего объекта, права, которые ни на что не направлены, лишены всякого смысла для носителя этих прав и не являются поэтому правами в действительном значении этого слова» [13]. Далее, исходя из определения объекта какого-либо явления как того, «на что данное явление оказывает или может оказать воздействие» [14], делается следующий вывод: «Поскольку одна лишь деятельность человека, человеческое поведение, выраженное в действиях или в воздержании от действий, способны к реагированию на правовое воздействие, постольку существует единый и единственный объект правомочия и обязанности, а стало быть, и объект правоотношения человеческое поведение, деятельность или действия людей» [15]. Еще одной характерной чертой поведенческой теории, как видно из процитированного фрагмента, является признание тождественности объектов субъективного права, соответствующей ему юридической обязанности и всего правоотношения, содержание которого составляют право и обязанность, в целом. Таким образом, в противоположность вещной теории, вообще исключающей объект из числа элементов правоотношения и рассматривающей его как внешнее для правоотношения явление, в рамках поведенческой теории объект выступает цементирующим элементом правоотношения, воедино связывающим право и обязанность. «При этом, - добавляет О.С. Иоффе, - субъективное гражданское право обеспечивает управомоченному не его собственное поведение, а поведение других, обязанных лиц» [16].
Что касается вещей, то за ними также признается определенное значение, однако для сторонников поведенческой теории они выступают не объектами права, а объектами действий: «Гражданское право регулирует имущественные отношения не благодаря тому, что оно оказывает воздействие на вещи, а в силу того, что, воздействуя на поведение людей, оно целеустремляет их деятельность, направленную на вещи» [17]. Привлекательной чертой рассматриваемой теории является ее универсальность, возможность распространения ее на любые, а не только на гражданские правоотношения, что соответствовало бы представлению о гражданском правоотношении как об одном из видов правоотношений, которому присущи все признаки рода. С другой стороны, поведенческая теория была подвергнута серьезной критике, в первую очередь, с той точки зрения, что признание объектом прав действий человека должно бы было привести к признанию объектом самого человека. О.С. Иоффе, отвечая на такого рода возражения, не соглашался, во-первых, с отождествлением человеческого поведения и человеческой личности, а во-вторых, отмечал, что «гражданское правоотношение имеет в качестве своего объекта не поведение человека в целом, во всех его возможных формах и проявлениях, а только такое поведение, которое должно выразиться в совершении определенного единичного действия или их определенной совокупности, очерченной известными границами. Поэтому объектом каждого конкретного гражданского правоотношения не является не только человек, но и даже его поведение, взятое в целом» [18]. Куда как более серьезными представляются возражения против поведенческой теории сугубо практического плана: признание действий обязанного лица единственным объектом правоотношения само по себе не дает нам никакого нового знания о содержании данного отношения, мы всякий раз вынуждены будем идти дальше и устанавливать, на что же направлено поведение лица, и снова обращаться к характеристикам вещей или иных объектов, отличных от человеческого поведения. Как уже не раз отмечалось в настоящей работе, отличия в правовом регулировании тех или иных отношений зачастую предопределяются именно характеристиками таких объектов (достаточно сравнить вещные и исключительные права), а вовсе не характеристиками поведения обязанных лиц (в нашем случае с вещными и исключительными правами поведение обязанных лиц практически одинаково и состоит в воздержании от нарушения прав управомоченного субъекта). Таким образом, почти безупречная с теоретической точки зрения поведенческая теория объектов гражданских прав оказывается неприменимой для практических целей правового регулирования.