Вообще, выходя из крепостной зависимости, крестьяне устраивались в сельские общества и получали, тем самым, известное самоуправление. Субъектом собственности в большинстве регионов страны становилась крестьянская община, в некоторых районах - крестьянский двор. В последнем случае крестьяне получали право наследственного распоряжения землей. Движимое имущество, а также недвижимое ( ранее приобретенное крестьянином на имя помещика ) становилось собственностью крестьянина. Временнообязанные ( а затем - и собственники ) получали право вступать в договоры и обязательства, покупая и продавая движимое и недвижимое имущество. Земли, предоставленные в пользование, не могли служить обеспечением таких договоров.
Крестьяне также получали право заниматься торговлей, прочей предпринимательской деятельностью, вступать в гильдии, обращаться в суд на равных основаниях с представителями других сословий, отлучаться с места жительства, поступать на службу.
В целом весь акт освобождения складывается из трех моментов: 1) из устройства сельского общества, 2) из наделения крестьян землей в постоянное пользование.
Сельское общество - это поселок, принадлежавший этому, или часть большого поселка, принадлежавшего нескольким владельцам. Сельские общества, соседние друг к другу, соединялись в волости ( приходы ). Иногда могли быть соединены принадлежащие одному землевладельцу смежные сельские общества разных приходов, но так, чтобы в волости было не меньше 300 и не больше 2 тысяч ревизских душ. Сельское общество, как волость представляло собой хозяйственно-административное учреждение. Сельское общество управлялось волостным старостой и волостным сходом, составленным из домохозяев волости. Сельский сход, как и сельский староста, имел хозяйственно-административное значение.
Волостной сход решал вопросы о замене общинного землепользования участковым, о разделе земли на постоянно наследуемые участки, о выходе или удалении из общины ее членов.
Староста в период временнообязанного состояния являлся фактическим помощником помещика; он мог налагать на членов общины штрафы или подвергать их аресту.
Волостное управление сосредоточивало в себе еще и сословный суд, органом которого была коллегия выборных судей. Для сельского общества было характерно такое явление, как круговая порука. Выйти из нее было либо найдя заместителя, либо выплатив половину оставшегося долга при условии, что вторую половину заплатит община.
Поземельное управление.
Россия разделена была на три полосы: нечерноземную ( северная и часть центральной ) черноземную и степную. Следовательно были установлены разные размеры подушного надела.
Были установлены высшая и низшая нормы крестьянских наделов ( 7 и 3 десятины соответственно ). В случае, если выданный помещиком до освобождения участок был больше установленной максимальной нормы, то вопрос о том, оставить ли данный надел в пользовании крестьянина, решался самим землевладельцем. Если же участок был менее 3-х десятин, то помещик был обязан увеличить его до минимальной нормы.
По общему правилу размер выкупаемого надела не мог быть меньше одной трети высшего размера, предназначенного для данной местности, но иногда помещики могли предложить крестьянам довольствоваться т.н. дарственным или “ нищенским “ наделом при условии отсутствия выкупа.
Итог крестьянской реформы. Общество уравнивалось перед законом. По мнению Ключевского, проведение реформы в жизнь проходило при деятельном участии дворянства, основанном на “ самопожертвовании “ и взаимном доверии дворянства и данного сословия.
Несмотря на очевидные недостатки, крестьянская реформа 1861 года, все же явилась тем объективно необходимым, рациональным шагом, который правительство обязано было сделать, чтобы предотвратить необратимый кризис российской экономики. Изъяны этой реформы, как-то: сохранение крупного помещичьего землевладения, маленькие крестьянские наделы, опора на крестьянскую общину и круговую поруку, во многом объясняются как определенными психологическими барьерами ( феодально-консервативного характера ), существовавшими у тогдашнего российского руководства, так и отчасти неосознанной боязнью недовольства могущественного когда-то дворянства, страхом перед призрачной, но все же малоприятной возможностью разделить судьбу императора Павла Петровича.