2) Эти эмоциональные моменты связаны с вопросом об «исторической неизбежности» и предполагаемой деградации человеческой «свободы». Прежде чем обратиться к его рассмотрению, уместно обсудить вопрос о математических и нематематических моделях.
Преимущества и недостатки математических моделей в социальных науках хорошо известны [3; 58]. Всякая математическая модель есть определенное упрощение, и в каждом случае требуется еще решить, раскрывает ли такая модель действительные события в их внутренней сущности или «обрубает» жизненно важные части анатомии этих событий. С другой стороны, модель позволяет произвести необходимую дедукцию с часто неожиданными результатами, которые не были бы получены на основе обычного «здравого смысла». В частности, Рашевский в нескольких исследованиях показал, как могут конструироваться математические модели исторических процессов ([63] и другие его работы). [c. 70]
Вместе с тем не следует недооценивать значение чисто качественных моделей. Например, понятие «экологическое равновесие» было разработано задолго до того, как Вольтерра и другие ученые ввели соответствующие математические модели; теория отбора принадлежит к основному капиталу биологии, но математическая теория «борьбы за существование» является продуктом сравнительно недавнего времени и далека от того, чтобы быть верифицированной применительно к естественным формам существования живого.
По отношению к сложным явлениям «объяснение в принципе» при помощи качественных моделей [40] предпочтительнее отсутствия объяснения вообще. Это положение никоим образом не ограничивается пределами социальных наук и истории; в равной мере оно приложимо к таким областям, как метеорология или теория эволюции.
3) «Историческая неизбежность» (предмет хорошо известного исследования Исайи Берлина), которой страшатся как следствия «теоретической истории», противоречит, по общему мнению, нашему непосредственному опыту обладания свободным выбором и исключает все моральные суждения и ценности, иначе говоря, она есть фантасмагория, основанная на мировоззрении, которого больше не существует. Как подчеркивает Берлин, фактически такое мировоззрение основано на понятии лапласовского «духа», который в состоянии исходя из прошлого полностью предсказывать будущее с помощью детерминистических законов. Однако такое понятие не имеет ничего общего с современным пониманием закона природы. Все законы природы имеют статистический характер. Они предсказывают не неумолимо детерминированное будущее, а определенные вероятности, зависящие от природы рассматриваемых событий и имеющихся законов и которые или приближаются к достоверности, или оказываются весьма далекими от нее. Не имеет смысла обсуждать или бояться большей «неизбежности» в исторической теории, чем это имеет место в науках с относительно высокой степенью произвола, вроде метеорологии или экономики.
Парадоксально, что в то время, как причина «свободной воли» оказывается делом интуиции и [c. 71] непосредственного опыта и никогда не может быть доказана объективно («Свободная ли воля Наполеона вовлекла его в русскую кампанию?»), детерминизм (в его статистическом смысле) вполне может быть доказан, по крайней мере для моделей малого масштаба. Несомненно, что бизнес зависит от личной «инициативы», индивидуального «решения» и «ответственности» предпринимателя; решение управляющего расширять или не расширять бизнес, используя новое оборудование, является «свободным» именно в том смысле, в каком был свободен выбор Наполеона – принимать или не принимать битву под Аустерлицем. Однако, когда анализируется рост промышленных компаний, обнаруживается, что за «произвольными» отклонениями следует быстрое возвращение к нормальной кривой, как будто здесь действуют некие невидимые силы. Хейр [36, стр. 283] утверждает, что «возвращение к модели, обусловленной предшествующим развитием, предполагает действие неумолимых сил, проявляющихся в социальном организме» (выделено мною. – Л.Б.).
Примечательно, что один из пунктов концепции Берлина заключается в следующем: «Ошибочность исторического детерминизма (явствует) из его полного несоответствия здравому смыслу и повседневному наблюдению за человеческими поступками». Этот характерный аргумент того же порядка, что и совет не принимать систему Коперника, поскольку каждый может видеть, что Солнце движется по небу с восхода и до захода.
4) Последние достижения математики позволяют подвергнуть математическому исследованию даже «свободу воли», явно философскую проблему, наиболее интенсивно сопротивляющуюся научному анализу.
В свете современной теории систем альтернативе между молярным и молекулярным или номотетическим и идиографическим подходами может быть дано точное истолкование. Для анализа массового поведения следует применять такие системные законы, которые, будучи выраженными в математическом виде, имеют форму дифференциальных уравнений того типа, какими пользовался Л. Ричардсон (ср. Рапопорт [58]). Свободный выбор индивида в этом случае анализируется с помощью формул теории игр и теории решений. [c. 72]
Являясь формальными математическими построениями, теория игр и теория решений занимаются анализом «рациональных» выборов. Это означает, что выбор, который делает индивид, «максимизирует его индивидуальную выгоду или удовлетворение», что «индивид свободен выбирать среди нескольких возможных способов действия и делает свой выбор с учетом его последствий», что он «выбирает», будучи информирован о всех мыслимых последствиях своих действий, выбирает то, что имеет для него наибольшую ценность, что он «предпочитает иметь больше товаров, а не меньше при прочих равных обстоятельствах» и т. д. [3]. В это определение вместо экономической выгоды можно подставить любую другую ценность без изменения математического формализма.
Данное определение «рационального выбора» включает все, что подразумевается под «свободной волей». Если мы не желаем приравнивать «свободную волю» к абсолютному произволу, отсутствию каких бы то ни было ценностных суждений и, следовательно, к совершенно нелогичным действиям (подобно любимому примеру философов: моя свободная воля – пошевелить ли мне мизинцем левой руки или не пошевелить), то приведенное определение дает четкую характеристику тех действий, с которыми имеет дело моралист, священник или историк. Свободный выбор между альтернативами основывается на рассмотрении определенной ситуации и ее последствий и руководствуется избранными ценностями.
Несомненно, возникает масса трудностей при применении этой теории даже к простым реальным ситуациям. Аналогичные трудности существуют и при установлении всеобщих законов. Тем не менее, даже не давая четких формулировок, можно принципиально оценить оба названных подхода, и мы при этом приходим к неожиданному парадоксу.
«Принцип рациональности» соответствует, скорее, не большинству человеческих действий, а «нерассуждающему» поведению животных. Животные и организмы функционируют в целом «рациоморфным» образом, стремясь к максимизации таких ценностей, как средства к существованию, удовлетворение потребностей, выживание и т. д.; они выбирают, как правило, то, что [c. 73] биологически полезно для них, и предпочитают большее количество товаров (то есть пищи) меньшему.
С другой стороны, человеческому поведению существенно не хватает рациональности. Нет необходимости цитировать Фрейда для того, чтобы показать, насколько ничтожна роль компаса рационального поведения в деятельности человека. Женщины на рынке движимы не стремлением к извлечению максимальной пользы, а обуреваемы подозрением к трюкам работников рекламы и упаковщиков; они не делают рационального выбора, взвешивая все возможности и последствия своих действий, они даже не предпочитают большее количество товаров, упакованных непривлекательно, меньшему, когда это последнее упаковано в большую красную коробку с пестрыми надписями. В нашем обществе имеется даже весьма влиятельный отряд специалистов – работников рекламы, исследователей мотивации и т. д., который занимается тем, чтобы способствовать иррациональному характеру осуществляемых людьми выборов, что достигается главным образом путем соединения биологических факторов – условных рефлексов, неосознанных побуждений и т. д. – с символическими ценностями (ср. Берталанфи [15]).
Утверждение, что эта иррациональность человеческого поведения присуща только тривиальным действиям повседневной жизни, ошибочно; тот же самый принцип действует и в «исторических» решениях. Очень хорошо это выразил мудрый старец Оксенстиерна, шведский канцлер в Тридцатилетнюю войну, когда он сказал: «Necsis, mi fili, quantilla ratione mundus regatur», то есть «ты не представляешь, мой дорогой мальчик, как ничтожен тот ум, который управляет миром». Чтение современных газет и слушание радио говорит о том, что это положение еще в большей степени относится к XX, чем к XVII столетию.
В методологическом отношении это ведет к примечательному выводу. Если для анализа того или иного явления применяется одна из вышерассмотренных двух моделей и если при этом принимается «принцип актуальности», являющийся основным в таких исторических областях науки, как геология и эволюционная теория (гипотеза, согласно которой не следует пользоваться никаким другим принципом объяснения, кроме того, [c. 74] который признается действующим в данное время), то тогда именно статистическая, или массовая, модель подтверждается эмпирически. Деятельность исследователя мотиваций и мнений, психолога, занимающегося статистическим анализом и т. д., опирается на предположение о том, что в человеческом поведении проявляются статистические законы и что по этой причине небольшие, но хорошо выбранные образцы исследуемого явления позволяют распространять полученные выводы на всю рассматриваемую популяцию. В целом удачная работа по опросу мнений и предсказаниям института Гэллапа подтверждает эту предпосылку, хотя здесь и возможны некоторые случайные неудачи вроде хорошо известного примера с предсказанием избрания Трумэна на президентских выборах 1952 года, сделанным в соответствии со статистическими данными. Вместе с тем противоположное утверждение, а именно что история управляется «свободной волей» в философском смысле слова (то есть рациональным решением во имя лучшей, высшей моральной ценности или даже просвещенным эгоизмом), едва ли подтверждается фактами. То обстоятельство, что статистический закон и в том и другом случаях нарушается действием «непреклонных личностей», ничего не меняет, так как выражает природу таких законов. Точно так же роль, которую «великие люди» играют в истории, не противоречит системным понятиям в их применении к истории; действие таких личностей можно рассматривать подобно действию «ведущей части», «спускового механизма» или «катализатора» в историческом процессе – это явление хорошо объяснено в общей теории систем (Берталанфи [12]).