Распространение идей панисламизма в Туркестане (начало ХХ в.)
С. С. Бороздин
Двадцатый век внес существенные перемены в общественную жизнь Туркестанского края. Под влиянием Первой русской революции происходит окончательное становление мусульманского реформаторского (джадидистского 1 ) движения. Его представители активно включаются в политическую жизнь, налаживая связи с мусульманской фракцией I Государственной думы и партией конституционных демократов. В это же время на имперской политической арене появляется фигура П. А. Столыпина, который сыграет крайне неоднозначную роль в судьбе Туркестана. Его первые шаги в данном направлении служат ярким тому подтверждением. Согласно избирательным законам, изданным после роспуска II Государственной думы, Туркестан лишался права избрания делегата в представительный орган, тем самым фактически низводился до уровня колонии. В официальный обиход применительно к среднеазиатским владениям внедряются специфические понятия «плантаторское хозяйство» и «туземное население».
Но едва отгремела Русская революция, на берегах Босфора заявили о себе младотурки, положившие конец казавшемуся незыблемым на протяжении трех десятилетий режиму Зулюм. Младотурецкая революция, как и события в соседнем Иране, произвели сильное впечатление на российскую правящую элиту и заставили ее обратить еще более пристальное внимание на настроения своих подданных-мусульман. Именно тогда Столыпиным был поднят вопрос о возможности распространения среди российских паломников-мусульман, отправлявшихся в хадж, идей панисламизма 2 и пантюркизма.
В предписании, направленном в октябре 1910 г. туркестанскому генерал-губернатору А. В. Самсонову, утверждалось: «По доставленным министерству сведениям руководители младотурецкого движения, не ограничиваясь в пропаганде своих идей пределами Турции, решили способствовать возрождению ислама и в других странах, и в частности развивать панисламистскую и пантюркскую идею в России. С этою целью младотурецкие вожди послали в Россию под видом купцов, возвращающихся из Мекки богомольцев и т. п. лиц ряд начитанных и преданных новым идеям ходжей для проповеди среди наших мусульман теории о единстве всего мусульманского мира. Посылаются эти, опасные для единства нашего государства, проповедники большею частью на Волгу, в местности со значительным татарским и вообще мусульманским населением, затем в Крым, на Кавказ и в Туркестанский край» [Столыпин о политике Турции].
В заключение министр внутренних дел указывал на необходимость «установить самое тщательное наблюдение за появлением означенных лиц из Турции и при обнаружении оных принимать безотлагательно решительные меры для выдворения их за пределы империи» [Там же]. Имеющиеся туркестанские материалы позволяют сделать вывод, что в носители подобного рода идей зачислялись, за редким исключением, все сторонники реформистского направления. Исполняющий обязанности полицмейстера старого Ташкента капитан Колесников в своем донесении на имя начальника Туркестанского охранного отделения от 9 декабря 1910 г. разоблачает группу из 20— 25 человек, фамилии которых ему не известны. По его словам, помимо реформаторских идей, они на своих тайных собраниях обсуждают возможность проведения переворота по примеру младотурок. Членам этой же группы он приписывает подачу в Учебное ведомство Сырдарьинской области ходатайства о необходимости введения новой школьной программы. Под текстом ходатайства якобы подписались все участники группы, хотя Колесников оговаривается, что самого документа не видел. Свое донесение он подытоживает такой фразой: «Насколько мои сведения могут грешить с действительностью — я не знаю, но я убежденно говорю, что связь туземцев с Турцией, идея объединения мусульманства существует и здесь. Надо ожидать, что с возвращением «ходжей» движение усилится» [ЦГА РУз, ф. И-461, оп. 1, д. 1280, л. 26]. Не требуется особых доказательств, чтобы понять уязвимость подобного рода доводов. Хотя бы потому, что люди подали прошение о реформе образования и открыто подписались под ним, можно судить, что революционерами-подпольщиками они себя отнюдь не считали.
Подозрения в панисламизме не миновали и Абдул-Ахада, эмира бухарского. Почвой для них послужило пожертвование самим эмиром и его визирем (куш-беги) средств на строительство Хиджазской железной дороги. Согласно содержанию доклада, подготовленного канцелярией туркестанского генерал-губернатора для военного министерства, этот щедрый жест несомненно был направлен «на поддержание и процветание ислама всего мира» [Там же, ф. И-2, оп. 2, д. 369, л. 3— 3 об.].
Далее следовали намеки касательно встречи эмира с крымско-татарским публицистом Исмаилом Гаспринским и желания быть ближе к Йылдыз-киоску 3 , которое могло руководить Абдул-Ахадом во время его ежегодных поездок в Ялту. Следует заметить, что о паломниках, в том числе российских мусульманах, для которых пуск поездов до Медины и Мекки мог значительно облегчить и обезопасить путешествие, не говорилось ни слова.
Было бы, конечно, ошибкой полностью отрицать наличие в Туркестане элементов, сочувствовавших младотуркам. В Бухаре имелось даже отделение партии «Единение и прогресс», возглавляемое известным просветителем Абдурауфом Фитратом. Но, по заверению российского политического агента, «прогрессивный элемент не мог похвастаться своей многочисленностью и подавлялся консервативно настроенной общей массой косного туземного населения, находящегося в подчинении у невежественного духовенства, которое, заботясь о сохранении своей власти над толпой, всеми силами стремилось в корне подорвать все прогрессивные начинания» [Там же, ф. И-461, оп. 1, д. 1919, л. 82 об.]. Главными задачами бухарских «иттихадистов» являлись сбор пожертвований в пользу ЦК партии и отправка местной молодежи на учебу в Стамбул. На деятельность бухарского отделения «Иттихад ве тераки» русские власти не обращали особого внимания вплоть до 1914 г., когда оно в условиях начавшейся войны продолжило отправлять деньги в Стамбул через посредничество турецкого посла в Тегеране.
В генерал-губернаторстве события развивались иначе. В период премьерства Столыпина и после его смерти панисламизм приобретает для полицей-ских органов Туркестанского края характер настоящего наваждения. Велись слежка и активный сбор досье на влиятельных и уважаемых в местной среде лиц, при этом даже однократное посещение человеком Стамбула или Мекки усиливало сомнения в его лояльности России. Основываясь на материалах конкретного дела, можно попытаться выяснить, что могло скрываться за понятием «панисламизм».
В фондах Государственного архива Узбекистана сохранились материалы переписки между начальником жандармского управления Среднеазиатской железной дороги, заведующим розыскным пунктом города Верного и начальником Туркестанского охранного отделения. Касаются они вопроса благонадежности М. Т. Танышпаева, избиравшегося депутатом от Семиреченской области во II Государственную думу. Инженер путей сообщения Танышпаев попал в поле зрения охранного отделения в связи с организацией в Верном «панисламистской группы» под руководством татарина Кудуса Габдулвалиева, состоявшего на службе в 20-м Туркестанском стрелковом полку. Ее участники, как следовало из официального донесения, «собирают деньги для отправки киргиза Копальского уезда Бардыбека Сыртанова (отставного чиновника туземной администрации. — С. Б.) в Петербург с целью войти в сношения с мусульманской фракцией Государственной думы по вопросам, враждебным существующему государственному порядку и спокойствию» [ЦГА РУз, ф. И-461, оп. 1, д. 1228, л. 50].
Факт готовящейся поездки подтверждался материалами изъятой у Габдулвалиева переписки. Между тем весомых доказательств для обвинения в панисламизме этот обыск не принес, как и аналогичные мероприятия на квартирах лиц, с которыми велась переписка, а также в доме самого Сыртанова. Впрочем, свою неудачу представители охранки объясняли несвоевременностью действий друг друга. Они продолжали придерживаться версии о возложенной на Сыртанова тайной миссии вопреки показаниям свидетелей, называвших целью поездки ходатайство о решении земельного вопроса и реорганизации школьного дела.
В данном случае киргизы Семиреченской области действовали по примеру кочевников Степного края, недовольных отчуждением своих исконных земель в процессе реализации аграрной реформы. Кстати, по поводу Сыртанова заведующий розыскным пунктом Верного ротмистр Астраханцев пишет: «Сыртанов, старавшийся и раньше склонить киргиз к оседлости и защищать их интересы, становится официальным их уполномоченным» [Там же, д. 1172, л. 273 об.].
Из этого можно заключить, что целью поездки являлось наделение местного населения землей на тех же основаниях, что и приезжавших сюда русских крестьян-колонистов. Более того, Сыртанов извещал об этом военного губернатора и охранное отделение Верного, но представителей властей такое объяснение почему-то не устроило.
Почти в то же самое время казахи Чимкентского уезда Сырдарьинской области избрали делегата для поездки в Петербург, вручив ему аналогичные прошения. Хотя здесь речь о панисламизме, по крайней мере в официальной переписке, не велась, но соответствующее расследование по приказу военного губернатора было проведено. Как и в Семиреченской области, компрометирующих материалов не нашли. В письме военному министру губернатор сетует, что, несмотря на свое желание, не имеет законных оснований воспрепятствовать отправке просителя в столицу. Больше всего он беспокоится из-за подачи жалобы на злоупотребления его администрации, а также потому, что «это едва ли будет содействовать благолепию предстоящего Всероссийского торжества празднования 300-летия Царствования Дома Романовых» [ЦГА РУз, ф. И-461, оп. 1, д. 1174, л. 27 об.].
Понятно, что если подобные поездки и нарушали чье-то спокойствие, то уж точно не представляли опасности для существовавшего строя. Просто определенным должностным лицам было очень удобно прикреплять ярлыки, тем самым перекладывая на кого-то ответственность за собственные просчеты, не желая разбираться в причинах происходящего или банально стараясь выслужиться. Этим объясняется и растущее на протяжении предвоенных лет недоверие к администрации генерал-губернатора со стороны коренного населения края. У жителей Туркестана стало складываться ощущение, что от властей в любом случае нельзя ожидать ничего хорошего. Об этом говорят и действия проходившего по «панисламистскому делу» в Верном Кудуса Габдулвалиева. К слову, его зять Зайнетдин Тайзетдинов тоже заслужил репутацию ярого панисламиста только за то, что протестовал против установки в медресе царских портретов [см.: Там же, д. 1872, л. 48 об.— 49]. С позиции мусульманина этот акт вполне понятен, так как ислам не одобряет изображений людей, тем более их нахождение в религиозном учреждении. Подобный инцидент едва ли оставил бы заметный след в случае хотя бы поверхностного знакомства с местными традициями. Но в глазах представителей охранного отделения данный эпизод перерос практически в призыв к свержению русской власти.