Президиум Уралбюро ВЦСПС сообщал в конце 1921 г, что ему и ряду профсоюзов пришлось «обратить внимание на те уродливые формы, в какие выливалась в ряде случаев практика персональных ставок специалистам». Желая обеспечить за собой лучших «спецов», отдельные хозорганы доводили спецставки до 600—900 млн рублей. При этом «часто высокие спецставки утверждались огульно, всем спецам, без разбора их действительной квалификации и за счет фондов заработной платы рабочих». Для пресечения подобной практики Уралбюро ВЦСПС категорически постановило, чтобы внекатегорные ставки специалистов не превышали «пятикратной величины зарплаты рабочего I разряда… считая ее за 45 % всей зарплаты. В цифрах это составляет 350 миллионов рублей» [ЦДООСО, ф. 1494, оп. 1, д. 44, л . 50 ]. Таким образом, зарплата специалиста не должна была превышать зарплату рабочего первого разряда более чем в 11 раз. Тем самым Уралбюро ВЦСПС фактически выступало за возврат к двухокладному максимальному уровню спецставок (в конце 1921 г. в стране была введена 17-разрядная тарифная сетка с соотношением разрядов 1 : 5) [см.: Пыстина, 91 ]. Высший тарифный разряд на Урале, таким образом, составлял 170—200 млн рублей, или приблизительно 15—20 золотых довоенных рублей [ЦДООСО, ф. 1494, оп. 1, д. 45, л . 52 ].
Жизнь, однако, требовала более значительного увеличения оплаты квалифицированного технического труда. Уже 1 декабря 1921 г. ВЦСПС был вынужден разрешить создание спецфондов для ИТР 13—17-го разрядов, а также предоставить последним право заключать с хозорганами индивидуальные договора о размерах оплаты труда. На практике применялось соотношение 1 : 8, 1 : 9, т. е. зарплата специалиста была в 8—9 раз выше зарплаты рабочего I разряда (и это без учета системы спецставок) [см.: Пыстина, 1995, 93 ].
На XI съезде РКП(б) летом 1922 г. была принята резолюция «Профсоюзы и спецы», предписывающая создавать для квалифицированных работников наиболее благоприятные условия, «лучшие при социализме, чем при капитализме… в отношении материальном, правовом... психологического микроклимата, удовлетворения… работой» [КПСС в резолюциях, 324—325 ].
На I Всероссийском съезде инженеров было отмечено, что к осени 1922 г. соотношение между средней зарплатой рабочего и инженера достигло пропорции 1 : 5, 2, что было большим достижением [Стенографический отчет…, 173 ] (еще год назад, как указывалось выше, соотношение было 1:1, 6).
На Урале местные руководители были вынуждены пойти на еще большее материальное стимулирование труда «спецов». 29 июля 1922 г. секретариат Екатеринбургского Губпрофсовета принял решение о верхнем пределе для внекатегорных ставок специалистов, по которому не только подтверждалось право хозорганов допускать разрыв в оплате между рабочим I разряда и итээровцем в 11 раз, но и вводилось в виде исключения для особо ценных специалистов повышение ставок максимум до 500 рублей золотом «с переводом на Совзнаки по курсу Госбанка» [ЦДООСО, ф. 1494, оп. 1, д. 22, л . 41 ].
Тем самым создавалась уже трехступенчатая система оплаты труда ИТР: 1) тарифная ставка (осенью 1922 г. максимальный размер оплаты труда по ней составлял около 60 золотых рублей), 2) спецставки и, наконец, 3) особые ставки для наиболее ценных кадров до 500 золотых рублей.
Таким образом, к осени 1922 г. зарплата уральского инженера и техника была по-прежнему в несколько раз меньшей, чем до революции (тогда она составляла соответственно 350 и 125 рублей) [см.: ГАСО, ф. 272, оп. 1, д. 65, л . 12 ]. Однако разрыв по отношению к довоенному уровню был уже не столь катастрофичен, как год назад. Так, на 60 золотых рублей (высший оклад по тарифной ставке) инженерно-технический работник мог купить на вольном уральском рынке около 70 кг мяса или 300 кг муки [см.: ЦДООСО, ф. 1494, оп. 1, д. 84, л . 85 об ., 118 ]. Полуголодное существование семьям специалистов уже не грозило.
Кроме того, в это время многие хозорганы для улучшения положения наиболее ценных технических кадров предоставляют им и другие льготы. В контракте инженера Э. Э. Сведберга при его поступлении на должность коммерческого директора треста «Ураласбест» в конце 1922 г., например, были оговорены следующие условия оплаты труда: оклад 250 рублей, готовая квартира с отоплением, освещением и водой бесплатно, 2 % от заключенных им сделок на покупку асбеста [см.: ГААОСО, ф. 1, оп. 2, д. 18286, л . 81 ].
Такой контракт фактически снимал всякий контроль за реальной зарплатой специалиста (процент от сделок мог составлять внушительную сумму).
Однако осенью 1922 г. начинается новое наступление на высокие ставки спецов — вводятся новые, более жесткие госмаксимумы, ставящие предел жалованью ИТР: не более 100 товарных рублей, причем в состав госмаксимума включался не только основной оклад, но и сдельный приработок, сверхурочные. Это сразу же понизило реальную зарплату специалистов более чем в 2 раза [см.: Пыстина, 1995, 93 ].
На инженерном съезде в конце 1922 г. звучали требования повышения госмаксимума, а также введение практики индивидуальных договоров [Стенографический отчет…, 193—194 ]. Однако ничего существенного до начала 1923 г. в этом направлении сделано не было.
На практике идея мощного материального стимулирования труда ИТР плохо сочеталась с системой трудовой повинности. В то же время необходимо отметить, что распространение принудительного характера труда на уральских «спецов» в конце 1919 — начале 1920-х гг. было во многом формальным. Из-за острейшей нехватки технических кадров в регионе происходила скрытая конкуренция за их обладание между хозяйственными органами (практика переманивания), что несло в себе элементы скрытого вольного найма. Система трудповинности в отношении ИТР официально была отменена лишь в мае 1923 г. Декретом СНК «О порядке найма и увольнения лиц с техническим или агрономическим образованием», однако на практике эта «крепостническая» система в отношении специалистов начала разваливаться еще в 1922 г. Уралбюро ВКП(б) отмечало в 1922 г., что происходит «непрекращающийся уход инженеров» с предприятий. Было решено поставить вопрос о повышении уровня оплаты труда ИТР «с таким расчетом, чтобы: 1) ставки специалистов, работающих на предприятиях, были относительно выше ставок для специалистов, работающих в канцелярских правлениях; 2) была установлена заинтересованность спецов в выполнении производственных заданий путем премирования» [Пыстина, 1996, 129 ] .
Таким образом, Уралбюро ВКП(б) уже не пыталось пресечь практику «перебегания» ИТР в более привлекательные учреждения принудительными методами. Напротив, в вышеуказанном документе говорится об усилении элементов материальной заинтересованности.
Характерно, что и сами уральские инженеры говорят о том, что система трудповинности в регионе была фактически отменена уже в 1922 г. [см.: ГААОСО, ф. 1, оп. 2, д. 43943, I, л . 15 ].
Распад системы трудовой повинности в отношении технической интеллигенции ярко демонстрируют следующие данные. Уже в 1922 г. в Москве и Петрограде находилось 44, 4 % всех инженерно-технических сил РСФСР [см.: Бейлин, 43 ]. Таким образом, почти половина ИТР страны всеми правдами и неправдами сумела убежать из провинциальных промышленных центров и осесть в более спокойных и комфортных столицах еще до окончательной официальной отмены системы трудповинности.
С другой стороны, данная система показала свою экономическую неэффективность. На Урале, например, выплавка чугуна в конце 1920 г. составляла 2, 4 % довоенного уровня, в 1920/21 г. — 7, 4 %, в 1921/22 г. — 8, 5 % [см.: ГААОСО, ф. 1, оп. 2, д. 43927, XXIII, л . 235 об . ; Русская промышленность, 1921, 12 ]. Немаловажную роль в столь слабых итогах работы промышленности в данное время сыграл и принудительный трудовой статус квалифицированных технических кадров.
Производственный статус ИТР до весны 1920 г. не был определен новой властью официально. С момента захвата власти большевики проводили курс на внедрение на самые высокие посты в промышленности своих членов. Однако, в силу крайне низкого образовательного уровня большевиков (к 1923 г. только 0, 6 % членов РКП(б) имели высшее образование; 6, 3 % — среднее, а около 5 % и вовсе были неграмотными [Правда, 1923, 26 янв.]), реальное «руководство» коммунистов промышленностью могло ограничиваться лишь чисто политическим контролем и поверхностным администрированием («ролью комиссара»). Все же реальное руководство предприятием или учреждением находилось в руках «технического руководителя» — как правило, беспартийного инженера или техника старой, дореволюционной школы.
В программных документах РКП(б) такой статус техруков был закреплен только в апреле 1920 г. на IX съезде партии, в резолюции «Специалисты в промышленности». Было рекомендовано три основных варианта контроля за спецами и одновременно учебы у них: 1) директор-рабочий и в качестве помощника — специалист; 2) инженер в качестве фактического руководителя предприятия и при нем — комиссар из рабочих с широкими правами; 3) рабочие (один или два) в качестве помощников директора-специалиста, но без права приостанавливать распоряжения директора [см.: Девятый съезд РКП(б), 410 ].
Все три варианта закрепляли дуалистическую систему управления промышленностью: кроме административной, основанной на политическом господстве РКП(б) власти «красного директора» (или заместителя), закреплялась и известная роль буржуазного специалиста-техрука.
На Урале был взят курс в основном на первый из числа рекомендованных IX съездом РКП(б) вариантов. В 1921—1923 гг. среди 92 руководителей черной металлургии региона (директора заводов, члены правлений трестов) 88 человек были членами партии [см.: Голубцов, 183 ]. Среди членов правлений индустриальных трестов на Урале в конце 1922 г. коммунисты составляли 61, 6 %, а среди председателей правлений — 91, 3%, что было существенно выше, чем в целом по стране (35, 8 и 64, 2 % соответственно) [см.: Личный состав членов правлений трестов, 16 ].