Содержание
Природа политического мифа……………………………………………………3
Заключение…………………………………………………………………….…29
Список литературы………………………………………………………………31
Природа политического мифа
Реальность мифа для архаического сознания абсолютна и не подлежит никакому сомнению со стороны мифоносителя. Политический миф также опознается как реальность, но уже не с той уверенностью и глубиной, как в случае архаического мифа. Политический миф – всегда чья-то выдумка, даже если кажется, что он рожден реальностью (мифологизированными событиями, эмоциональными декларациями интересов и пр.). Так или иначе, политический миф кем-нибудь создан, и лишь затем воспринят – сначала как возможная реальность, потом – как реальность очевидная.
Политический миф есть особый миф, который хранит в коллективной памяти народа его социальный опыт, императивы духовно-нравственного измерения политических процессов.
Политический миф, соответственно, включает в свою структуру:
1) архетип какой-либо опытной ситуации, связанной с осуществлением мер социального регулирования и принуждения («если... то...»);
2) содержание конкретного опыта, эмпирически полученного в ситуациях, объединенных данным архетипом;
3) систему иносказательных образов, функциональная символика которых соотносит «желаемое» с «должным», т.е. со сложившимся архетипом.
Логика политического мифа состоит в том, чтобы определенную причинную связь, оспоренную в результате социального кризиса, перенести в сферу мифических образов, где может быть отыскана новая причинная связь и затем перенесена в политическую реальность. Политический миф, таким образом, несет в себе своеобразную поисковую логику, которая действует в отсутствии полноты исходных данных.
Технологическая значимость политического мифа для элиты состоит в возможности вызывать на поверхность политических процессов тот архетип, который позволит задать определенный мотив деятельности – через политическую рекламу, ритуал, мистерию. Через архетип осуществляется связка желаемого и должного сначала в мифологических категориях (например, на языке тиражируемых метафор), затем – в подобранном к лозунгу политическом действии.
Неправильное представление о национальных архетипах может привести к изобличению политической рекламы как лже-мифа, а политического деятеля – как лже-героя. Лже-миф может увлечь массу и водить ее до тех пор, пока архетипическая ситуация не вскроет противоречие этого мифа опыту предков, культурной парадигме, существующей в общественном сознании помимо его воли. Но сам факт торжества какого-то мифа в определенный период времени вовсе не гарантирует его позитивной направленности. Лже-миф проявляет себя именно несоответствием архетипу, а не массовым настроениям сегодняшнего дня
У некоторых исследователей есть стойкое убеждение, что миф в политике – нечто до конца архетипическое, а потому незыблемое, не подверженное манипулированию, а значит – лишенное качеств инструмента. С этой точки зрения, мы можем только наблюдать, как неподвластные нам мифы на нас воздействуют, и объяснять объективные процессы, изучая, как эти мифы подминают нашу волю. Но уже религиозная мифология, связанная с этическим учением, допускает рефлексию «верю ли я», а значит – и трансформацию мифа, его трактовку.
С иной точки зрения, основными характеристиками политического мифа являются опора на архетип и некоторая технологическая искусственность. То есть, политический миф самопроизвольно происходит из природы человека и, одновременно, создается им искусственно. Здесь нет ни чисто естественно-природного механизма образования, ни чисто разумного. Можно сказать, что политический миф является приспособлением некоторого культурного мифа для политических целей. В его основе всегда лежит некая искусственная концепция.
Как отмечал Мирча Элиаде, марксизм как мессианская идеология взял за основу эсхатологический миф о Спасителе, роль которого должен сыграть пролетариат – его страдания, его последняя и решительная битва со Злом должны изменить онтологический статус мира: по модели «золотого века» создать бесклассовое общество. Марксизм, таким образом, из научной концепции превратился в разветвленный политический миф, адаптировавший миф архаического общества, и именно в таком виде приобрел невиданную мощь и встряхнул весь мир. Мечта о такого рода мифо-политическом синтезе становится одним из движущих мотивов политического реформизма.
В фундаментальной работе А. Ф. Лосева «Диалектика мифа» доказывается ряд постулатов, выделяющих миф в качестве самостоятельной понятийной единицы, которые мы приводим в несколько усеченной форме:
1. Миф – не выдумка или фикция, не фантастический вымысел, а необходимая категория сознания и бытия.
2. Миф – не бытие идеальное, но ощущаемая и творимая вещественная реальность.
3. Миф – не научное построение, но живое субъект-объектное взаимообщение со своей истинностью, достоверностью, закономерностью и структурой.
4. Миф – не метафизическое построение, но действительность, отрешенная от обычного хода явлений.
5. Миф – не аллегория или схема, а символ, который может содержать в себе аллегорию или схему.
6. Миф - не поэтическое произведение, а особая отрешенность вещей в интуитивную сферу, где они воссоединяются с личностью в ее лике.
Если же мы говорим о политическом мифе, то здесь справедливы и обратные формулы, в которых проявляется мифотворец, способный на вымысел, на сотворение вещественной реальности путем апелляции к идеальному бытию, на научное построение (следствием которой является особая логика), на формирование символа через аллегорию и схему (с их последующим отмиранием или поглощением стихией бессознательного), на поэтическое порождение мифа и т.д.
По происхождению политический миф, таким образом, оказывается в некотором смысле противоположностью мифу архаическому. Но это лишь на первый взгляд, поскольку вся «антимифическая» сторона политического мифа скрыта мифотворцем и для мифопотребителя не существует. Впрочем, и в архаическом мифе можно считать мифотворца просто забытым, потерянным или пассивным с момента рождения мифа как социально значимого явления.
Анализируя миф древнегреческой трагедии, описанный Аристотелем, Лосев выделяет шесть моментов, три из которых описывают отпадение от блаженной жизни, а остальные три – возвращение к ней: перипетии (цепь событий, картина отпадения), узрение (опознание отпавших сфер бытия), пафос (потрясение в момент наибольшего напряжение трагического отпадения), страх (оценка отпадения), сострадание (оценка мира, пребывающего в отпадении), очищение (оценка отпавших сфер, возвращающихся к блаженству).
Политическая пропаганда, очевидно, структурно идентична такого рода мифу и содержит апокалипсическую картину действительности («страшилка»), указание на заблуждения народа и врага-соблазнителя («образ врага», образ «чужого»), объявление причин заблуждений и тайных замыслов врага и, наконец, указание пути возвращения на благой путь. Таким образом, повторение древнего сюжета в современной политике демонстрирует глубокое родство между политическим и архаическим мифами.
Политический миф, как и архаический, характеризуется определенным набором компонентов: картиной мира в виде мифологизированной концепции социальной Истины (основаниями справедливости), точкой во времени, связанной с истоком национальной истории и культуры, моментом их высшего прославления или тяжелого увечья (аналог инициатического переживания в мистическом ритуале – избранная слава или травма), образом будущего (понятым как возвращение к истокам Золотого Века) и глубокой оппозицией «мы – они» (аналог мифической оппозиции Добра и Зла).
Если задача архаического мифа состояла в том, чтобы любое социальное действие воспроизводило космогоническую модель мира (то есть, восстанавливало мировоззрение), то культурная задача политического мифа, состоит в восстановлении социальной картины мира, разрушенной во время социального катаклизма.
Еще один аспект политического мифа – это структурирование действительности в ситуации тотального кризиса, то есть в той ситуации, когда нельзя картину мира восстановить и усвоить как целостную. Она делится на фрагменты, которые соединяются мифологическими связями. И только в дальнейшем мифологические конструкции «обрастают» рациональными представлениями, концепциями, правовыми и политическими воззрениями.
И, тем не менее, при всей упрощенности политического мифа, при всей его кризисной случайности, в основе его непременно лежит концепция. Политический миф не рождается сам собой, иначе ему не войти в конкурентное поле политики.
Кассирер отмечает, что цивилизованный человек, несмотря на погружение в миф, подобно человеку древнему, все-таки не может полностью отказаться от требований рациональности. Для своей веры он ищет какие-то резонные основания. Соответствующее теоретическое оформление верования может оказаться весьма сложным, хотя и приводит к тем же аффектам, что и верования примитивных народов. Здесь-то мы как раз и сталкиваемся с отличием собственно мифа от мифа политического. В политическом мифе есть, не может не быть рациональной подкладки.
Мифологическая модель времени специфична – будущего не существует вовсе (время остановлено) или же будущее приравнивается к прошлому – к «золотому веку» (время циклично). В политическом мифе модель времени также ограничивается одним или несколькими событиями, ценными лишь своим символьным капиталом. В нем, как и в архаическом мифе, существует, главным образом, длительное прошлое – источник мифосюжетов, отделенное от настоящего. Настоящее упрощено и находится в запустенье.
Политический миф выдвигает некую идею-истину, лежащую в основе картины мира. Сама же «картина мира» выстраивается как образ будущего через возврат к истокам (то есть, речь идет не о вероятном грядущем, а об идеальном будущем, понятом через исток). Соответственно, имеется некая точка начала истории, которая является основой для построения политического мифа – момент, характеристики которого объясняют все последующее.