Говоря же о христианской морали, с которой мы намереваемся сталкивать сложившийся в общественном сознании образ политики, как системы завоевания, удержания и манипуляции властью для реализации собственных интересов, мы не можем не вспомнить некоторые наиболее яркие нестыковки в ее объяснениях и трактовках. Собственно, на мой взгляд, мы можем без зазрения совести заявить, что с самого начала христианские проповедники исповедовали принцип «двойной морали». Заключался он в том, что для своих - действовали законы Божьи для рая, а для чужих - те же, но для ада... Те же многочисленные пилигримы, стремящиеся обратить в свою веру многочисленных язычников, зачастую не гнушались самых грязных методов. Так, например, в истории сохранились многочисленные истории о том, как проповедники быстренько обращали языческих божков в своих святых (как то было с древними кельтами), или назначали христианские праздники в дни языческих праздников (как то было с древними скоттами), и т.п. А уж про добродетель и всепрощение и вовсе говорить бессмысленно: тот же известный католический святой Фома Аквинский писал: «Блаженные в царстве небесном узрят наказания осужденных, дабы блаженство их более услаждало их. Там приду я в восторг, видя стольких царей, о которых возвещалось, что они были взяты на небо, и которые будут стонать в кромешном мраке вкупе со своим Юпитером! Думаю, это приятнее того, что можно лицезреть в цирке, двух амфитеатрах и на всем ристалище» ... Как же это по-евангельски!
Так что, даже не углубляясь в саму суть западной морали, мы уже на поверхности ее видим всю ее прозрачную лживость, безыскусно скрываемую напыщенными яркими и патетическими картинами псевдосимволических образов, синтезируемых для облегчения понимания и навязывания идеологических установок беспрекословного подчинения главенствующему субъекту власти, в роли которого выступали то светская в лице правителя, то духовная власть в лице церкви. И очевидно - все эти ухищрения преследовали и преследуют одну верховную цель - получить в свои руки власть, завладеть ею и распорядиться по-своему... И нельзя сделать омлет, не разбив яиц... Какая уж тут мораль?
...Везде, где находил я живое, находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином.
Чтобы сильнейшему служил более слабый - к этому побуждает его воля его, которая хочет быть господином над еще более слабым: лишь без этой радости не может он обойтись.
И как меньший отдает себя большему, чтобы тот радовался и власть имел над меньшим, - так приносит себя в жертву и больший и из-за власти ставит на доску - жизнь свою.
В том и жертва великого, чтобы было в нем дерзновение, и опасность, и игра в кости насмерть.
А где есть жертва, и служение, и взоры любви, там есть и воля быть господином...
Фридрих Ницше, «Так говорил Заратустра»
И как бы не эволюционировало представление о морали в нашем обществе, оно всегда будет тем самым - двусторонним: мы будем судить себя и своих близких в одних категориях, и всех остальных - так, как это будет выгодно нам на текущий момент.
Собственно в этом и есть суть ноумена власти. Она - как зеркало, в котором можно увидеть отражение сущего, но так и не разглядеть сути происходящего. Оно беспристрастно отражает действительность, но не дает ее разложения - и анализ здесь едва ли возможен даже с привлечением особой «артиллерии». Сегодня отражение одно - завтра другое... Бесконечность, свернутая в тугой узел зеркальных отражений... как в известной комнате с зеркалами… отражений много, а где настоящее - не различить...
Удивительно, но в самые разные времена в самых различных точках земного шара самые разные люди медленно, но верно приходили к одной по сути своей мысли. О том, что власть - это не просто насилие, это манипуляция насилием. Поскольку исполнение власти - это всегда насилие и принуждение, постольку власть всегда предполагает выбор между большим и меньшим насилием. И вполне очевидно, что это не будет выбор между бочкой варенья и корзиной печенья, это так или иначе будет выбор «меньшего зла», эффективного в данных условиях решения, максимизирующего выгоду, или, в крайнем случае - что гораздо более распространено - минимизирующего потери. Недовольные будут всегда - и хорошо, если их будет не очень много... Иначе власть правителя может оказаться под угрозой. Таким образом, причиняя минимальный вред, решением «меньшего зла» правитель получает некоторый выигрыш, состоящий хотя бы в том, что он остается и далее вполне легитимным, что могло быть поставлено под вопрос при неоптимальном решении, ведь количество недовольных могло превысить критическую массу. В результате, сам того порой не осознавая, правитель вынужден всегда искать компромисс разнонаправленных интересов, балансируя на тонкой грани фола. Политика - есть вечный риск, а кто не рискует, тот, как известно, не пьет шампанского...
Обратимся к тому, как видели политику представители разных культур и разных времен в истории Земли.
Я очень пожилой уже свидетель
того, что наши пафос и патетика
про нравственность, мораль и добродетель
пустая, но полезная косметика.
Игорь Губерман, «Гарики на каждый день»
Возможно одно из самых древних и действенных представлений о власти было выработано в древнем Китае. Безусловно, китайская цивилизация оставила свой нестираемый след в истории мировой политической и военной стратегии (чего только стоят такие классические трактаты, как «Искусство войны» Сунь-цзы и У-цзы, «36 стратагем», «Гуй Гу-цзы» и др.)
В результате многосотлетних размышлений китайская культура сформировала свое уникальное восприятие политики в контексте моральной регламентации...
Суть этого феноменального явления в том, что власть принимает форму «игры в театр», имитации и манипуляции, искусства обмана (Гуй Дао). В этом контексте важнейшая особенность китайской политологии - власть всегда и везде есть тайна, и тот, кто умеет оперировать тайной, будет господином мира.
Что же в таком случае является главным фактором власти для китайского мастера управления? Не что иное, как время, обуславливающее форму проявления власти в данном сцеплении событий. И сама жизнь становится здесь именно «ареной», «театром политики», но только театром недействительных явлений, а вечно ускользающей игры теней, где не видно истинного героя. Отсюда и возможность внезапной смены стратегии, и известная фрагментарность речи китайского стратега, тяготеющей к обособленным, не требующим обоснования афоризмам и сентенциям. В мире отражений не может быть подлинной преемственности; последняя пребывает в сокровенных, истинно символических глубинах опыта...
«Те из древних, кто были искусны в прощупывании, уподоблялись рыбакам, забрасывающим в воду свои удочки и терпеливо дожидающимся улова. Нужно только кинуть в воду наживку, и рыба приплывет сама. Поэтому и говорится: «Дело делается целый день, а этого никто не замечает. Войско растет с каждым днем, а это ни в кого не вселяет страх».
Потому китайского стратега нельзя понять, не стремясь познать мудрость, сокрытую в умении «создать дымовую завесу» и скрыться от глаз наблюдателей под плащом мрака. «Настоящий человек - это тот, кто не показывает себя, а тот, кто показывает себя - не настоящий человек» - говорят и поныне в Китае... В итоге политика с неизбежностью оказывается делом рефлексии и оценки, а именно - мудростью. Власть для китайского стратега не просто кем-то дается или берется, она познается. Самое понятие власти в Китае предполагает непрерывный процесс взвешивания, измерения, расчета, т.е. как раз того, что, по мнению многих философов от Аристотеля до Канта, и составляет сущность размышления. В результате, мы приходим к тому, что власть - как способ победы и ее же маскировки - в высшей степени моральна, ибо она устанавливает волю сильнейшего, а сильнейшим считался и считается тот, кто сумеет глубже проникнуть в тайны мироздания и - в первую очередь - в путь Дао. Другими словами, победа - это уже триумф морали над аморальностью, ибо обратное было бы возвышением низкого над высоким - а значит противным самой природе вещей. С точки зрения же западной моралистики этот выход из туника морализаторства безусловно безнравственен. Но суть его (как заметил еще Ницше) в том, что само познание как таковое есть страшный грех - вспомним, ведь именно с познания Добра и Зла началось падение человека в пучину греха, запущенное змием-искусителем и поддержанное первой женщиной... Поэтому размышление, неограниченное никакими рамками, безусловно ведет ко греху - с точки зрения западной морали - ведь даже при доброй цели - «благими намерениями уложена дорога в ад»...
Во-первых, следует отметить, что безусловным примером тончайшего и истинного политика для Макиавелли являлся Чезаре Борджиа (сын Папы Александра VI), который жестоко и весьма кроваво расправлялся со всеми своими врагами, вырезая самых несговорчивых, покупая всех продажных и манипулируя всеми слабыми духом.
«Обозревая действия герцога, я не нахожу, в чем можно было бы его упрекнуть; более того, мне представляется, что он может послужить образцом всем тем, кому доставляет власть милость судьбы или чужое оружие. Ибо, имея великий замысел и высокую цель, он не мог действовать иначе...», - пишет Макиавелли.
Жестокость в его рассмотрении - не более чем прием подавления неразумных стремлений тех, кто еще не уразумел всей благости власти государя. «Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку».