Это было время, когда страна обрела долгожданную самостоятельность. Французский протекторат был отменен. 20 марта 1956 г. был подписан протокол о признании Францией независимости Туниса. Подписанный документ признавал ответственность Туниса в области внешних сношений, безопасности и обороны, а также в создании тунисской национальной армии. Страна стала суверенной в определении собственной внутренней и внешней политики.
Возникавшая ситуация была во многом своеобразной. Приходившая к власти СДП нуждалась в создании соответствующего новой обстановке аппарата государственной власти. Военный компонент этой власти был одним из важнейших, прежде всего, потому, что национальная армия не могла не быть одним из наиболее существенных символов независимости и суверенитета страны. Внимание государства к созданию офицерского корпуса этой армии было естественно и объяснимо. Вместе с тем, не приходится сомневаться, что вновь создававшийся офицерский корпус не включал в свои ряды представителей семей уже сформировавшегося национального “правящего класса”. Этот корпус, хотя и рекрутировавшийся из уроженцев Сахеля, был во многом иным, чем традиционная политическая элита. Однако, самым важным становилось то, что, содействуя становлению под своей эгидой национального офицерского корпуса, государство закрывало перед этими офицерами возможность политической карьеры – превращения в ключевые фигуры партии и государства. Сфера партийно–государственной деятельности продолжала монополизироваться садыкийцами. В их среду армейское офицерство не могло войти: этому препятствовал уровень образования, хотя академия Сен–Сир и готовила блестящие военные кадры, иная клановая принадлежность и, в конечном итоге, осознание садыкийцами представителей армейского офицерства в качестве части собственной клиентелы.
Сам процесс становления офицерского корпуса свидетельствовал, вместе с тем, о том, что вновь созданное национальное государство выступало по отношению к нему в роли “патрона”, а офицерство было связано с этим государством отношениями “клиентелы”. Государство готовило новые армейские кадры, используя для этого возможности ведущих и наиболее престижных военных академий Запада, в первую очередь метрополии – Франции. Взамен же от этих кадров оно требовало полной и недвусмысленной лояльности. Предоставлявшееся Х. Баккушем З. Бен Али покровительство становилось, в этой связи, ни чем иным, как отражением более общей проблемы взаимоотношений между армией и государством. Иным был их уровень. Офицерский корпус в целом должен был быть лоялен государству, персонифицировавшемуся его неоспоримым лидером Х. Бургибой. Однако каждый – как логично предположить – из членов тунисской группы, отправленной в Сен–Сир, должен был сохранять лояльность в отношении одного из региональных дестуровских лидеров, становившегося личным патроном того или иного слушателя академии, а в дальнейшем – высшего офицера национальной армии.
Этот региональный лидер персонифицировал влияние одного из ведущих кланов того или иного региона страны. Только опора на его помощь и поддержку позволяла выходцам из рядов его местной клиентелы делать желанную для них жизненную карьеру. Не приходится сомневаться, что семья З. Бен Али входила в число клиентов Х. Баккуша в Хаммам–Сусе. Это подтверждало нежелание старейшин города включить молодого Бен Али в число кандидатов на учебу заграницей, его семейство обвинялось в коллаборационизме с французскими властями. Баккуш откровенно игнорировал мнение авторитетов этого небольшого сахельского городка. Придя к власти, Бен Али назначил Х. Баккуша премьером правительства. Этот поступок был естественен для взаимоотношений между клиентом и патроном, хотя и нес в себе много других дополнительных, но, вместе с тем, достаточно любопытных аспектов взаимоотношений.
Продвижение Бен Али по лестнице военной карьеры так же становилось возможным благодаря поддержке Баккуша. После получения диплома академии Сен–Сир Бен Али продолжил обучение в других высших военных учебных заведениях. В их числе были артиллерийское училище в г. Шалон–сюр–Марн во Франции, высшее училище безопасности и разведки, а также училище противовоздушной обороны в США. В 1964 г. Бен Али, еще молодой офицер генерального штаба тунисских вооруженных сил, возглавил процесс создания в стране Службы армейской безопасности, которой он и руководил в течение десяти лет.
В 1974 г. Бен Али стал военным атташе в Марокко и Испании, проведя три года в Рабате. В 1977 г. он был назначен генеральным директором Службы национальной безопасности страны. В течение 1980–1984 гг. Бен Али был послом Туниса в Варшаве, а затем вновь возглавил Службу национальной безопасности. Несколько месяцев спустя, в конце октября 1984 г., он получил должность государственного секретаря по национальной безопасности, а в октябре 1985 г. Бен Али стал министром национальной безопасности и в апреле следующего года – министром внутренних дел.
В Тунисе складывалась принципиально новая ситуация. К вершинам политической власти начинали выдвигаться представители офицерского корпуса, что ранее рассматривалось ведущими представителями “правящего класса” как недопустимое явление. Впрочем, приход З. Бен Али в правительство Туниса, где он занял два ключевых “силовых” поста, первоначально могло выглядеть в качестве естественного развития событий. В конце концов, национальная элита прошлого не включала в свой состав представителей того слоя общества, который мог возникнуть только после обретения страной независимости. Более того, сформированное этой элитой армейское офицерство, казалось бы, должно было дополнить “правящий класс” ранее отсутствовавшим в ее среде элементом, тем более, что этот элемент становился необходимым для дальнейшего функционирования созданной этим “классом” политической системы. Этот элемент пока еще оставался подчиненным. Тем не менее, дальнейшее развитие событий радикально меняло положение в системе координат “патрон–клиентела”.
В июне 1986 г. Бен Али был введен в состав Политбюро Социалистической дестуровской партии и вскоре был назначен заместителем генерального секретаря СДП. 16 мая 1987 г. Бен Али был повышен до ранга государственного министра, а 2 октября 1987 г. стал премьер–министром, сохранив портфель министра внутренних дел. Одновременно, что соответствовало тунисской государственно–партийной традиции, он занял пост генерального секретаря правящей партии. Подчиненный ранее элемент, казавшийся второстепенным, начинал играть все более очевидно ведущую роль в политической жизни Туниса. Но первоначально выдвигавшееся к власти офицерство легитимизировало свое движение на основе старой системы координат – оно демонстрировало себя в качестве клиента власти, которая была его традиционным патроном. Личные отношения между Бен Али и Баккушем это подтверждали.
Выдвижение З. Бен Али как представителя “второго эшелона” сахельской политической элиты к руководству страной первоначально предполагало сохранение определенной формы союза между старой дестуровской элитой и новыми выдвиженцами. Отношения между Бен Али и Баккушем – “клиентом и патроном” – сохранялись и после прихода Бен Али на вершину пирамиды государственно–партийной власти. Более того, Х. Баккуш пытался “подтвердить свои привилегии патрона, выступив против предложенной президентом и поддержанной всеми членами кабинета министров программы реформ”6. Заявив о своем несогласии с точкой зрения президента, Баккуш опубликовал соответствующее заявление на страницах журнала “Жен Африк”. Разрыв отношений последовал незамедлительно. Премьер–министр был отправлен в отставку7.
Существовал и другой аспект все той же проблемы. Речь шла о выражении офицерством лояльности по отношению к более значительному патрону – национальному государству, созданному отстраненным от власти национальным лидером Х. Бургибой. Бен Али воздает должное ведущему лидеру антиколониального движения и первому президенту Тунисской Республики. Речь идет не о низвержении созданной им системы, но о коррекции проводившегося Бургибой курса. Тем самым, новый режим легитимизирует свою власть. Проводимые им реформы, как в сфере политической надстройки, так и экономики, освящались ссылками на наследие антиколониального времени и первых лет независимости, вклад Х. Бургибы в которое ни в коей мере не отрицался. Однако, становилось ясно, что у власти в Тунисе оказывались на этот раз не “патроны”, а их “клиенты”. Политическая надстройка страны претерпевала глубокую внутреннюю трансформацию. Однако, эта трансформация не меняла сложившейся ранее системы взаимоотношений между государством и его гражданами. В значительной мере эта система использовала сложившуюся ранее систему координат – “патрон–клиентела”. Ее повторное создание также оправдывалось с помощью обращения к наследию Х. Бургибы и утверждений о том, что проводившийся им нуждается, всего лишь, в незначительной коррекции. Тунисская ситуация и в этом отношении мало чем отличалась от тех процессов, которые были реальностью “третьего мира”.
По словам известного тунисского социолога М.А. Аль–Хармаси, постколониальное государство Магриба шло по пути изменения своего образа, который достаточно долго оставался господствовавшим в глазах его граждан. “Ни одно правительство в регионе Магриба, – подчеркивал он, – от Рабата до Триполи не смогло найти ответа на множество тех вызовов, с которыми оно столкнулось. Важнейшим из этих вызовов становится не только задача достижения высокой степени эффективности национальной экономики, но и вопрос, который стоит и будет стоять как перед нынешним поколением национальных лидеров, так и будущим поколением политической элиты. Он заключается в поиске необходимых форм политического обновления, опирающихся на всеобщую поддержку граждан и заключающихся в создании условий для широкого распространения гражданских свобод. Ни перед Бургибой, ни перед Бумедьеном этот вопрос не стоял. Оба они руководствовались идеей, смысл которой состоял в том, что государство, его институты и централизованный аппарат смогут в нужной степени подчинить им общество”. Если раньше, отмечал М.А. Аль–Хармаси, речь шла о сохранении системы полного патронирования общества, то теперь речь должна идти об изменившимся образе все того же государства. Сохраняя неизменной свою роль силы, обеспечивающей движение по пути модернизации, магрибинское государство должно создавать вокруг себя кажущуюся плюралистической систему политических партий и организаций, разделяющих вместе с этим государством ответственность за успешное решение задач модернизации национального социума. Не приходится говорить, что эти партии и движения рассматриваются государством в качестве выразителей интересов определенных общественных слоев. Если раньше, СДП могла быть “единственной силой, монополизировавшей право выражать потребности общества, то теперь формальным выразителей этих потребностей становится более широкий спектр политических сил. Однако, правящая партия – и стоящее за ней государство – остается реальным вершителей судеб”8.