Блос, основываясь на учение Маркса, охарактеризовал Пруссию как «царство военщины, непоколебимое по своей прочности». Военный бюджет государства составлял 22 миллиона талеров из 51 миллиона. Чиновники управляли всем, либерализм был труслив, а масса народа казалась безразличной. Но влияние французской революции скоро обнаружилось и в рейнской области Пруссии. В них жило благодарное воспоминание о перевороте девяностых годов XVIII века, который принес с собой для рейнской области освобождение от клерикальных правительств и современное французское законодательство [11, с. 125].
Берлинское население также было возбужденно: известия из Франции, Южной и Центральной Германии не могли не произвести глубокого впечатления и в прусской столице, по городу ходили всевозможные слухи. Начались военные приготовления в столице, что лишь увеличивало возбуждение [11, с. 126–127].
6 марта 1848 г. король Фридрих-Вильгельм IV распустил «комитет сословий» – учреждение непопулярное, т.к. при нем можно было не созывать ландтага. Вечером в Тиргартене под «палатками» состоялось первое народное собрание[19], где были сформулированы «требования народа»: свобода печати, свобода слова, политическая амнистия, неограниченная свобода собраний и организации союзов, политическое равноправие граждан, суды присяжных и независимость судей, уменьшение численности армии, общегерманское правительство и создание единого ландтага. Была выбрана депутация для передачи лично королю Фридриху-Вильгельму IV. Собрания под палатками набирали оборот. Ходили всевозможные слухи. Полицейские власти молча сносили собрания под палатками, хоть они и были запрещены законом от 1832 года [11, с. 128–131].
13 марта Берлина достигли вести из Кельна о народном движении, после чего события последовали одно за другим. Начались стычки с армией[20]. Стремясь не допустить худшего разворота события, 14 марта король Фридрихом-Вильгельм IV принял городских гласных с адресом, на котором он объявил: «Когда все кругом кипит в целом мире, нельзя ожидать, чтобы в Берлине температура была ниже точки замерзания», он обещал подумать над предложениями и пообещал созвать 27 апреля 1848 г. Соединенный ландтаг, «и тогда все будет решено» [11, с. 132].
Указ не произвел на массы никакого впечатления, а вести о венских событиях, свержении Меттерниха и победе народа, привели к возобновлению 15 марта стычек с войсками[21]. Вечером дворцовая площадь переполнилась, но пехота штыками и прикладами рассеяла толпу по окрестным улицам. Среди народа оказались и вооруженные, на выстрелы из толпы войска ответили огнем, убив и ранив несколько человек. Этим были упущены попытки поиска компромисса. Блос прямо обвиняет в этом правительство: «юнкеры хотели сражаться», хотя забывает, что народ тоже страстно стремился к борьбе. 16 марта войска расстреляли собрание у дворцовых ворот, погибло 18, ранено около 160 человек. Кровопролитие заставило берлинца вскипеть от ярости. Стало ясно – гражданская катастрофа неизбежна [11, с. 132–134].
17 марта состоялись собрания граждан, было решено мирной демонстрацией направиться к дворцу для передачи петиции. При дворе решили пойти навстречу. Утром 18 марта депутация была принята королем. Король пообещал удовлетворение всех «народных желаний». Эта новость привела всех в бурный восторг, который дошел до крайних пределов: все было достигнуто без кровопролития. «Народ повалил на улицы. На площади перед дворцом собрались граждане, король с балкона махал платком, после чего он удалился» [11, с. 138].
Но в три часа наступил неожиданный поворот, хотя некоторые современные авторы говорят о провокации [8, с. 35]. В толпе перед дворцом началось смятение по поводу флага – какой поднимать народу: монарший или «гражданский»[22]. На площадь были выведены драгуны. Толпа была спокойна и корпус приготовился к отходу, но посыпались оскорбительные крики, они обнажили сабли и разогнали толпу. Возбуждение и гнев охватывает город. На улицах началось стремительное сооружение баррикад. Горожане и студенты брали в руки оружие, начались уличные схватки, обе стороны применяли стрелковое оружие, в том числе артиллерию. Войска из пригорода не могли попасть в забаррикадированный город. С наступлением ночи бои развернулись с большим ожесточением. Город был в дыму и огне. К миру призывали в те дни многие, но их уже не слышали – у всех была вера в победу[23]. Лозунг: «Недоразумение! Король желает добра!» не оказывал действия. В. Блос характеризует происходящее, как «обычные явления для гражданских войн». Важное замечание он делает по поводу вопроса, на чьей стороне была бы победа, если бы борьба продолжалась, он говорит: «это, по существу, бесплодное дело. Если бы двор был уверен в своей победе, он так быстро не пошел бы на уступки» [11, с. 140–141, 144, 147].
В Берлине того времени было около 400 тысяч жителей. Часть, занятая войсками, составляла всего лишь несколько центральных кварталов[24]. Но в рабочие кварталы (Фойтланд), хорошо вооруженные и забаррикадированные и где следовало ожидать самое ожесточенное сопротивление, войска не моги подойти. Войска были истощены и не могли бы расчистить весть город, сообщения с внешним миром почти не было, поэтому двор решил пойти на уступки демократическим силам [11, с. 147].
19 марта король удовлетворил требование создать гражданское ополчение, вооруженное из арсенала и оно уже к вечеру стало на караул у дворца[25]. Уже 20 марта распущен старый кабинет министров. Апогея ликование достигло 21 марта с выходом прокламации короля, в которой, в частности, говорилось: «К германской нации! С нынешним днем для вас открывается новая славная эра. Впредь вы будете опять составлять великую нацию в сердце Европы, свободную и сильную. Фридрих-Вильгельм IV Прусский, уповая на ваше героическое содействие и ваше духовное возрождение, в интересах спасения Германии стал во главе общего отечества. Уже сегодня вы увидите его на коне посреди вас, украшенного искони чтимыми цветами германской нации[26]. Да поможет всевышний конституционному монарху, вождю своего германского народа, новому королю свободной, возрожденной нации!». Своим соратникам он грустно объявил: «отныне Пруссия растворяется в Германии!» и 20 марта король покинул Берлин [11, с. 150–152].
21 марта вышла прокламация короля, в которой обещалось созвать Ландтаг 2 апреля 1848 г. с общим собранием сословий. Будет создано общегерманское национальное войско и объявление иностранным державам о нейтралитете Германии. Далее в документе говорилось о введении нового конституционного устройства с ответственными министрами, гласное и устное судопроизводство по всем уголовным делам, опирающееся на приговоры присяжных, равные политические права для всех вероисповеданий и «воистину национальное либеральное правительство могут создать и укрепить прочное внутреннее единство». 22 марта вышло дополнение, в котором обещалось внести в ландтаг национальный избирательный закон, который устанавливает прямые выборы, законопроекты о гарантиях прав личной свободы, свободы союзов и собраний, о гражданском ополчении, об ответственности министров, о независимости судей, об уничтожении помещичьих судов и полицейской власть помещика. Новое войско должно будет нести верность конституции. Крестьянам обещалось уничтожить ненавистную вотчинную полицию и подсудность помещикам, что было сделано для предотвращения отголосков революции в деревне. Таким образом, обещания короля были вполне либеральны и удовлетворяли демократические круги [11, с. 153–154].
События в Берлине оказали огромное влияние как на Пруссию, так и на всю Германию. Начались возвеличивания мартовских бойцов в речах и гимнах. В некоторых прусских городах вспыхнули мятежи. Крестьяне, особенно в Силезии, тоже начали волноваться, но их требования юнкеры поспешили удовлетворить[27].
Отголоском прусской революции было восстание Шлезвиг-Голштинии и временное отделение ее от Дании, у них появилась надежда на помощь Пруссии против возможной войны с Данией, которая ей была обещана [11, с. 157–158–158].
2.2 Вильгельм Блос о «послемартовских» в Пруссии и Австро-Венгрии
Победа берлинского народа заключалась в том, что 19 марта 1847 г. королевским войскам пришлось удалиться из прусской столицы. Казалось, сами граждане теперь граждане стали господами прусского военного государства. Но уже 27 марта 14 тысяч граждан подписались под требованием возвращения войска [11, с. 197][28].
В Берлине пробудилась живая политическая жизнь: газеты пользовались новой свободой печати, стены пестрели политическими прокламациями, возникали союзы и клубы. Например, «демократический клуб», имевший своей целью сохранение мартовских завоеваний, объединил буржуазную демократию, президентом был избран асессор Юнг, членами клуба были Гельд, Эйхлер, Г.Б. Оппенгейм и др. В «конституционном клубе» объединилась буржуазия, для которых, по мнению Блоса, важным была «гражданская свобода, неотделимая от филистерского порядка». Президентом был Летте, который позднее примкнул к Гагерну. В своих трудах Летте заботился о том, чтобы прибыль капиталиста не потерпела никакого ущерба [11, с. 200].
Среди этих течений вдруг возник крайне неудобный рабочий вопрос. Рабочие предъявляли свои требования к новому порядку вещей. Собственники постарались уговорить их воздержаться от всякого участия в общественных делах[29], но это не произвело на рабочих никакого впечатления. В воскресенье 26 марта двадцатитысячная толпа народа собралась на площади у Шепенгаузких ворот. Они требовали повышения заработной платы и сокращения рабочего времени[30]. Собрание выдвинуло социальные требования: 1) министерство труда, оставленное из предпринимателей и рабочих; 2) сокращение численности постоянного войска; 3) народное образование; 4) признание инвалидов труда; 5) удешевление правительства; 6) созыв нового ландтага на основе прямых выборов со всеобщим правом участвовать в выборах и быть избранным. В данном случае важно, что рабочие впервые заявили о себе как о политической силе со своими требованиями [11, с. 200–202].