Прежде чем обсудить применимость марксистского подхода для анализа текущих событий в России, рассмотрим, в чем подтвердились и в чем не подтвердились представления Маркса о перспективах капиталистического строя. Более полное знакомство с Марксовой теорией революции свидетельствует, что далеко не все в прогнозах ее создателя оказалось неверным. Маркс был прав, когда утверждал, что рост монополизации производства и вызванных ею экономических и социальных процессов приведет к обострению противоречий, связанных с механизмом свободной конкуренции, и вызовет необходимость усиления регулирования и контроля. Первая мировая война, а затем Великая депрессия 1929-1933 годов в полной мере продемонстрировали нестабильность и неспособность к саморегуляции капиталистического общества на его монополистической стадии. Существуют многочисленные свидетельства, что кризис конца 20-х — начала 30-х годов воспринимался многими как неизбежный конец капитализма.
В те годы представления о неспособности механизмов свободной конкуренции и капиталистического предпринимательства обеспечить выживание и нормальное развитие общества считались общепринятыми и отнюдь не были прерогативой марксизма. Об опасностях, связанных с монополистическим регулированием производства, предупреждали известные ученые, в том числе и такой непримиримый противник марксизма, как Ф.А. Хайек, который в своей знаменитой работе «Дорога к рабству» утверждал: «...Все наблюдаемые нами изменения ведут к всеобъемлющему централизованному управлению экономикой: однако на первых порах всеобщая борьба против конкуренции приводит к появлению ситуации, во многих отношениях даже еще худшей и не устраивающей ни сторонников планирования, ни либералов, а именно — к возникновению своего рода синдикалистской, или «корпоративной», формы организации производства, при которой конкуренция практически подавлена, а планирование сосредоточено в руках независимых монополий, представляющих отдельные отрасли промышленности... По достижении этой стадии единственной альтернативой возврата к конкуренции окажется государственный контроль монополий, который для усиления своей эффективности вынужден будет становиться все более полным и абсолютным». Правда, в отличие от марксистов он считал, что монополизация не объективно вытекает из развития капиталистического общества, но искусственно навязывается ему по идеологическим соображениям. Но это не помешало Хайеку показать переходный характер, внутреннюю нестабильность монополистического регулирования и заложенную в нем тенденцию переноса регулирования на общегосударственный уровень. Тенденцию, которая активно пробивала себе дорогу фактически во всех развитых индустриальных государствах.
В США начала 30-х годов огромной популярностью пользовались идеи экономического планирования, они отражали растущее разочарование в индивидуализме как господствующей идее американского общества. В Великобритании тех лет наблюдались «многочисленные признаки того, что британские лидеры все более и более привыкают описывать будущее развитие страны в терминах контролируемых монополий». Эта тенденция, затронувшая даже демократические страны, в полной мере проявилась, естественно, в условиях фашистских режимов, где антилиберализм стал одной из основных идеологических доктрин. «Необходимо ясно подчеркнуть фундаментальный принцип экономической программы моей партии — принцип власти, — заявлял Гитлер. — Третий рейх всегда будет сохранять за собой право контроля за собственниками».
Приведенные факты и тенденции, характерные для развития капитализма в 20-30-е годы, общеизвестны. Здесь же важно подчеркнуть связь этих процессов с теми внутренними особенностями капиталистического развития, которые отмечены Марксом в «Капитале». Можно утверждать, что диагноз, поставленный марксизмом буржуазному обществу, был во многом правильным. Однако Маркс принципиально ошибался в вопросе о том, как и м путем пойдет лечение болезни, причем его прогноз оказался неверным в двух отношениях. Во-первых, некоторые страны смогли адаптироваться к новым условиям без политических потрясений, существенно изменив взаимоотношения между государством, бизнесом и наемным трудом с помощью комплексных и глубоких реформ. Во-вторых, в тех случаях, когда приспособление к новым условиям сопровождалось резкими сдвигами в политической и социальной структуре общества, эти сдвиги приводили не к социалистическим (пролетарским) революциям, а к установлению в ряде стран диктаторских, тоталитарных режимов, предпринимавших более или менее успешные попытки революций «сверху».
Итак, в объяснении нуждаются три момента. Почему, дав достаточно точный прогноз развития противоречий капиталистического общественного строя, Маркс выдвинул абсолютно ошибочную гипотезу о перспективах преодоления этих противоречий? Почему на практике в одних странах удалось адаптировать социальную систему к новым условиям эволюционным путем, тогда как в других произошли политические потрясения, результаты которых оказали катастрофическое воздействие не только на эти страны, но и на весь остальной цивилизованный мир? И наконец, почему вместо пролетарских революций «снизу» мир стал свидетелем попыток фашистских и других авторитарных революций «сверху»?
Причины неадекватности Марксова прогноза достаточно подробно проанализированы исследователями. По нашему мнению, здесь следует обратить внимание на два основных момента.
Во-первых, Маркс явно преувеличивал факторы нестабильности капиталистического общества и не учитывал те процессы, которые могли способствовать повышению его устойчивости. Тенденции к обнищанию рабочего класса, усилению неравенства и эксплуатации, характерные для ранних этапов капитализма, он распространял на все капиталистическое развитие. Маркс не принимал во внимание, что массовое промышленное производство остро нуждалось в массовом потребителе, а значит, было заинтересовано в росте доходов населения. «Капиталистический механизм, — отмечал Й. Шумпетер, — это прежде всего механизм массового производства, что означает так же и производство для масс», и поэтому «капиталистический процесс не случайно, а в силу самого своего механизма все более поднимает уровень жизни масс».
То есть внутри самой системы начинают действовать внутренние стабилизирующие факторы.
Во-вторых, глубоко ошибочной оказалась марксистская концепция государства. Если в своих ранних работах классики марксизма в отдельных случаях не исключали некоторой независимости государства, говоря о нем как о частной собственности бюрократии и признавая его способность приобретать самостоятельную роль, маневрировать между интересами различных социальных сил, то в более поздний период они окончательно пришли к трактовке государства как «машины классового господства». Тем самым марксистский анализ обобществления неизбежно заключал в себе внутреннее противоречие. Порожденная монополизацией необходимость контроля за экономической деятельностью, естественно, предполагала существование единого центра такого контроля. Этот центр должен был обладать правом изменять «правила игры» и даже административно вмешиваться в деятельность экономических субъектов и других общественных институтов, а также регулировать экономику в масштабах всей страны. Очевидно, что единственным институтом, способным совмещать обе эти функции, в современном обществе является государство. Поэтому развитие процессов обобществления должно было приводить к повышению роли государства, в первую очередь в экономической сфере. Однако марксизм, рассматривая государство лишь как аппарат классового господства и насилия, лишил себя возможности быть последовательным. Поэтому вывод об общественной собственности и общественном контроле за производством (или, по Ленину, о превращении всей экономики в единую контору и единую фабрику), парадоксально сочетался в марксизме с тезисом об отмирании государства при социализме.
Противоречивость марксистского понимания нового общественного строя — отнюдь не единственное следствие ошибочной концепции государства. Эта же концепция не позволила оценить самостоятельную роль государства в разрешении противоречий капиталистического общества, преодолении негативных последствий его стихийного развития. Если государство является лишь «комитетом по делам буржуазии», «идеальным совокупным капиталистом», то при обострении противоречий капиталистического строя оно неизбежно должно принять сторону капитала против трудящихся и тем самым лишь обострить накал классовой борьбы. По логике Марксовой теории избавиться от этих противоречий невозможно, пока «машина подавления и насилия» не будет сломана или поставлена на службу трудящихся против капиталистов, что означает переход от диктатуры буржуазии к диктатуре пролетариата. Таким образом, упрощенное понимание роли и функций государства не позволило марксизму даже теоретически допустить иную возможность разрешения противоречий капитализма, связанных с обобществлением производства, кроме как в форме пролетарской революции.