Введение
Сэмюэл П.Хантингтон - профессор Итона и директор Института стратегических исследований Гарвардского университета. Автор множества работ, включая: "Солдат и государство" /The Soldier and the State/ /1957/ и "Третья волна: демократизация в конце двадцатого века" /The Third Wave: Democratization in the Late Twentieth Century /1991/. Сегодняшняя ситуация в Европе придает актуальность этой давней статье, впервые представленной в марте 1995 года как доклад на конференции по военно-гражданским отношениям, организованной Международным форумом демократических исследований и Европейским центром исследований в области безопасности имени Джорджа Маршалла.
Как мы все знаем, за последние два десятилетия в мире произошел грандиозный революционный переворот, в ходе которого почти в сорока странах авторитарный режим сменился демократическим правлением. На самом деле под названием "авторитарный режим" скрывались весьма непохожие друг на друга формы правления, такие как военные хунты в Латинской Америке и в других регионах, однопартийное руководство в коммунистических странах и на Тайване, единоличные диктатуры в Испании, на Филиппинах, в Румынии, расистская олигархия в Южной Африке. Переход к демократии также осуществлялся по-разному. В некоторых случаях реформаторы пришли к власти в рамках авторитарного режима и начали осуществление демократических преобразований. В других случаях переход стал результатом переговоров между властью и оппозицией. В некоторых странах авторитарный режим был свергнут или рухнул сам. Были также случаи, когда падение диктатуры и установление выборной власти осуществлялось при вмешательстве США.
Практически все эти авторитарные режимы, вне зависимости от их типа, имели одну общую черту, а именно: отношения между их гражданской и военной сферами оставляли желать много лучшего. Почти нигде не наблюдалось такого типа отношений, как в развитых демократических государствах, которые я в одной из работ охарактеризовал как "объективный гражданский контроль" 1. Этот тип отношений предполагает: 1/ высокий уровень военного профессионализма и осознание военными ограниченного характера их военной компетенции; 2/ фактическое подчинение военных гражданскому политическому руководству, которое принимает основные решения в области внешней и военной политики; 3/ признание политическим руководством за военными определенной сферы профессиональной компетенции и автономии; 4/ в результате - минимальное вмешательство военных в политику, а политиков в военную сферу.
В авторитарных государствах военно-гражданские отношения в той или иной степени отличались от данной модели. В государствах, где у власти стояли военные, гражданский контроль полностью отсутствовал, а военное руководство и военные организации зачастую выполняли функции, имеющие лишь отдаленное отношение к собственно военным задачам. Если власть в стране принадлежала единоличному диктатору, он стремился посадить своих людей на все ключевые посты в армии, чтобы обеспечить полный контроль, расколоть армию и поставить ее на службу удержания власти. В однопартийных государствах ситуация была несколько лучше, однако армия рассматривалась как орудие достижения целей партии, офицеры должны были быть членами партии и выполнять функции агитаторов и пропагандистов, партийные ячейки строились по типу военной иерархии /субординации, порядка подчиненности/, а последней инстанцией было не государство, а партия.
Таким образом, перед молодыми демократическими государствами встала грандиозная задача коренного реформирования отношений между гражданским и военным сектором. Конечно, эта задача была лишь одной из многих. Им также приходилось завоевывать авторитет у общества, разрабатывать новую конституцию, создавать многопартийную систему и другие демократические институты, проводить либерализацию, приватизацию и рыночные реформы в экономической области, где прежде действовала командная система или сильный государственный контроль, обеспечивать экономический рост, бороться с инфляцией и безработицей, сокращать бюджетный дефицит, бороться с преступностью и коррупцией, а также сдерживать конфликты и насилие, возникающие между национальными и религиозными группировками.
Удалось ли молодым демократическим государствам справиться с этими проблемами? В лучшем случае - с переменным успехом, что подтверждает доводы противников демократии, таких как бывший премьер Сингапура Ли Куан Ю, которые утверждают, что демократическая форма правления порождает некомпетентность и недисциплинированность. Во многих странах экономические показатели ухудшились. Экономические реформы зашли в тупик, потеряли поддержку общества, старой авторитарной элите удалось поставить их на службу своим интересам. Усугубилась преступность и коррупция. Обыденным явлением стало нарушение декларируемых конституцией прав человека. Пресса либо попала под контроль, либо сама развратилась. Развал партийно-политических систем, субъективно-личностный характер их руководства обусловили невозможность создания эффективного правительства или ответственной оппозиции. Отсутствие авторитарного контроля способствовало обострению общинно-эгалитарных настроений и росту насилия. За немногочисленными исключениями в некоторых областях, новым демократическим правительствам вовсе не удалось обеспечить достойное управление страной.
1 раздел
С легкой руки многочисленных последователей и критиков, в комплексе идей С. Хантингтона оказалась выдвинутой на передний план наиболее очевидная и чаще всего механистически трактуемая их часть: представление о прямом и непосредственном столкновении цивилизаций, обретающем (или грозящем обрести) форму конфликтов. В такой постановке (далее именуемой "узким прочтением") проблема сводится к тому, возможны ли войны между цивилизациями (в отличие от войн межгосударственных и, вероятно, в дополнение к ним); в каких частях мира их можно ожидать, как скоро, в каких вариантах. Между тем статья С. Хантингтона - не только об этом.
Показателен выбор такого многозначного понятия, как "clash", для обозначения и характеристики межцивилизационных взаимодействий: в английском языке это и лязг (оружия), и звон (мечей), и гул (колоколов), и бряцание, грохот (кастрюль на кухне), и столкновение (представлений, идей, машин), и стычка (непременно массовая, например, с полицией), и конфликт (интересов), и разногласия. Англоязычный читатель автоматически воспринимает весь этот подтекст, а потому для него "столкновение цивилизаций" (даже безотносительно к С.Хантингтону) предполагает как нечто само собой разумеющееся весьма широкий спектр возможных форм и конкретных проявлений такого рода столкновения.2
Но в статье существует и другой, гораздо более широкий и значительный план: будущее западной цивилизации и ее отношений с остальным, не западным миром. Любой ответ на этот вопрос требует представлений о характере и направленности мирового развития в целом, и потому этот план статьи правомерно считать ее "широким прочтением". Именно он (и те ответы, которые предлагает в этом контексте С. Хантингтон), а вовсе не гипотеза межцивилизационных столкновений, и сделали концепцию автора предметом и объектом столь заинтересованного, пристального и долгого всеобщего внимания. Сама идея "столкновения цивилизаций" оказывается тут не более чем удачной политической и интеллектуальной "упаковкой" острого, потенциально взрывчатого и малоприятного вопроса, уйти от которого, однако, невозможно. Более того, оценить вероятность прямых и непосредственных столкновений между цивилизациями можно лишь в рамках какой-либо теории мирового развития, но не наоборот. Именно поэтому особенно интересен тот интеллектуальный и политический фон, на котором были сформулированы и продолжают обсуждаться идеи С. Хантингтона.
2. Истоки проблемы
В новом, нарождающемся после распада СССР мире, считает С. Хантингтон, основным источником конфликтов будет культура, а не идеология и экономика. "Нация-государство останется главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. Линии разлома между цивилизациями - это и есть линии будущих фронтов. Грядущий конфликт между цивилизациями - завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире".3 Если конфликты XVII-XX вв., включая обе мировые и холодную войны, "были главным образом конфликтами западной цивилизации", то "с окончанием холодной войны подходит к концу и западная фаза развития международной политики. В центр выдвигается взаимодействие между Западом и незападными цивилизациями".4
Обратим внимание на два момента. Во-первых, речь идет не о всех и всяческих международных отношениях вообще, но выделяется и подчеркивается особо глобальный уровень мировой политики. То есть тот, действовать на котором имеют (или получают) возможность лишь самые сильные, наиболее развитые (в целом либо в важнейших сферах) субъекты международной жизни. Безусловно, Запад, и прежде всего США, останутся таковыми на всю обозримую перспективу; способность же других действовать на глобальном уровне еще подлежит доказательству. Поэтому непонятно, должны ли цивилизации сталкиваться между собой просто и только в силу того, что они - разные, или же их различия будут лишь окрашивать собой конфликты на социально-экономической почве, как до сих пор такие конфликты часто принимали (нередко под направленным воздействием извне) межнациональные формы.
Во-вторых, справедливо помещая будущие отношения между Западом и остальным миром в центр мировой политики, С. Хантингтон многозначительно избегает характеризовать их как "столкновение", употребляя тут термин "взаимодействие". Несколько далее, повторяя мысль, что "центральной осью мировой политики в будущем станет конфликт между Западом и остальным миром", он употребляет слово "конфликт" и приведенную оценку со ссылкой на другого автора, не от своего лица.5 У специалиста класса С. Хантингтона выбор слов и цитат не бывает случайным. Правомерен вывод: данная проблема чрезвычайно важна и болезненно чувствительна для Запада, в первую очередь для США, занимающих сегодня лидирующее положение и стремящихся продлить пребывание в нем возможно дольше. Поскольку сохранить навечно его заведомо невозможно, то перманентным кошмаром американской элиты отныне становится проблема того, как именно оттянуть рубеж утраты лидерства; к кому и в каких формах оно начинает со временем переходить; сколь радикальным может оказаться этот процесс и к каким последствиям для США и Запада в целом он приведет.