Тем не менее теперь, после завершения военной операции в Ираке, не вызывает сомнения, что вся внешняя политика Соединенных Штатов Америки в 90-х гг. XX в. была подчинена идее реализации концепции однополярного мира.
Между тем, ни одна страна мира, и даже такая крупная, как США не обладает необходимыми ресурсами для осуществления тотального контроля в планетарном масштабе. Впрочем, хорошо известно (об этом, например, много и весьма убедительно писала эксперт Наталья Нарочницкая), что, в отличии, скажем, от континентальных Германии и Франции, англосаксонские военно-политическая и дипломатическая традиции никогда и не рассматривали обширные территориальные приобретения в качестве гарантии международного влияния: если Гитлер воевал за “жизненное пространство”, если Наполеон организовывал “континентальную блокаду” Великобритании, если монгольские завоеватели, наконец, двигали свои тумены “к последнему морю”, то имперская тактика викторианцев и их внука “дядюшки Сэма”, как правило, сводилась к устройству форпостов в ключевых пунктах мировых анклавов. Американцы в прериях и Латинской Америке и англичане в Китае и на Африканском континенте широко использовали практику развращения и коррупции местных политических элит.
В этом смысле внешнеполитическая активность Соединенных Штатов Америки в постсоветский период не очень отличалась от политики времен Фенимора Купера, стратегии времен “больших канонерок”. Судите сами: дискредитация и последующее уничтожение режима Слободана Милошевича в Югославии позволили американцам “наложить руку” на “солнечное сплетение” Европы - бассейн Дуная, Динарское нагорье и Среднедунайскую равнину: два-три марш-броска и до Кишинева, и – через Адриатику – до Рима. “Буря в пустыне” обессилила режим Саддама Хусейна, с целью – что и было осуществлено в последующем - дальнейшего контроля над экспортом дешевой иракской нефти, и тем самым - через манипулирование мировым рынком углеводородов - упрочения экономической зависимости Европы, России и, отчасти, Азии и Африки от “диспетчера” потоков мировых запасов энергоресурсов: Соединенных Штатов Америки. Ну, а о самоощущении вечных “второгодников” мировой политики – современных лидеров постсоветских республик (представьте себе Туркменбаши в роли Оливерры из “Королей и капусты” О`Генри!) - лучше всего свидетельствуют спорадически возникающие “кучмагейты” и - как ни парадоксально, на первый взгляд, это звучит! – спонтанные истерики отечественных СМИ по “защите прав русскоязычного населения”.
Нет, теперь уже, конечно, хорошо известно, что никакого оружия массового поражения в саддамовском Ираке никогда не было. Неважно! Иракскую атомную бомбу нужно было выдумать, и ее “изобрели”!
Какими реальными аргументами располагало мировое сообщество для противодействия американской агрессии? Декларациями ООН? Угрозами активизации арабской интифады? Объединенной политической волей Европы? Ядерными боеголовками России?
Не является секретом, что в последнее десятилетие заседания ООН проводятся, по большей части, за счет средств американских налогоплательщиков; что арабские шейхи удерживают контроль над нефтяными вышками, главным образом, с помощью отточенных штыков американских “морских котиков”; что террористические акты арабских боевиков представляют угрозу, скорее, для мирного населения и на решение проблем стратегического характера существенного влияния не оказывают; что российская ПВО почти полностью разрушена, а политическое руководство Российской Федерации с головой погружено в решение угрожающе раздутых внутриполитических проблем; что государственный бюджет РФ по размерам сопоставим с финансовыми поступлениями не самых крупных городов Среднего Запада; что современная Россия не готова к нанесению не только превентивного, но и ответного ядерного удара. Позиция Европы? Судя по политическим маневрам Тони Блэра накануне военной операции в Ираке (интересно, на какие дивиденды рассчитывал британский премьер-министр, неужели на долю в разработке иракской нефти?), эта проблема действительно занимала администрацию Буша-младшего. Но, полагали американские аналитики, в политике главное – волевой импульс: как только европейцы поймут, что оказались в тотальной энергетической зависимости от Соединенных Штатов Америки, они вынуждены будут признать сложившийся statusquo. В начале - действие (вот что значит отсутствие серьезной исторической традиции в решении международных проблем!), затем, - слова: ах, как все это по-американски![i][i]
События 11 сентября 2002 сформировали подходящий психологический климат для англо-американской атаки на Саддама Хусейна. Благоприятная внешнеполитическая конъюнктура совпала с неудовлетворенными личными амбициями сына инициатора “Бури в пустыне” (кстати, подготовкой обеих операций против Ирака занималась одна и та же команда в республиканской администрации Белого Дома).
Все это свидетельствовало о том, что весной 2003 года удар по Ираку был неотвратим.
Почему же крах режима Хусейна оказал столь стремительным?
Автор “Государя” Никколо Макиавелли в начале XVI века писал, что тоталитарные режимы чрезвычайно трудно уничтожить ударами извне, зато они легко разваливаются, если на них воздействовать изнутри. Иными словами, необходимым условием разрушения тоталитарного государства является не захват территории, не развал экономики, ни даже разгром вооруженных сил, но физическое уничтожение политического руководства. Для ликвидации режима большевиков в 20-е годы XX века страны-победители в Первой мировой войне прибегли к массированной экономической и политической блокаде страны Советов, однако, как известно, не достигли желаемых результатов, поскольку “верные ленинцы” без тени сомнения жертвовали миллионами своих сограждан во имя победы пролетарской революции. В 1940 году Гитлер называл Россию “колоссом на глиняных ногах”, тем не менее, несмотря на тактическое и стратегическое превосходство вермахта в 1941-1942 гг., Германия войну проиграла: у “фатерлянда” не хватило ресурсов для воплощения масштабных замыслов фюрера. В тоже время Османская империя, Россия, Австро-Венгрия, Италия, Англия, Франция на протяжении всего XIX столетия прилагали недюжинные усилия для овладения балканским “подбрюшьем Европы”, а Соединенные Штаты Америки в XXI веке смели режим Милошевича серией бомбовых ударов по Белграду. Весь XIX век Англия вела боевые действия в Афганистане, только в XX столетии Советская Россия дважды (второй раз – целых десять лет!) осуществляла интервенцию в Афганистане, а Пентагон ликвидировал Талибан за считанные недели.
В чем здесь дело? В подавляющем техническом превосходстве вооруженных сил Соединенных Штатов над армиями других стран мира? В практике международной изоляции, ставшей возможной в условиях наличия одного центра силы? В экономическом могуществе супердержавы?
Все это, конечно, имеет значение. Но главное все же, думается, не в этом.
Научно-техническая революция практически исключила из современной стратегии такие факторы обороны, как численность населения и географическое положение: современные носители способны доставить оружие массового поражения в любую точку планеты и уничтожать неограниченное количество военной силы, скрытой в рельефах любой сложности. Информационные технологии - телевидение, “всемирная паутина” - служат мощным источником десакрализации тоталитарных режимов, уничтожая основу их могущества. Демонстрация экономического благополучия населения развитых стран подрывает единство народного духа в противостоянии с супердержавой. Политика подкупа государственных элит дискредитирует власть в глазах народа и формирует у “власть имущих” позицию небрежения интересами масс. Пожалуй, единственный аргумент, который политические структуры государств “третьего мира” способны сегодня предъявлять в открытом столкновении с Америкой – это опора на исторические традиции и реликтовое религиозное сознание (слабый ход!: НТР и мировоззрение развиваются в разных плоскостях социальной действительности; кстати, именно поэтому пути некоторые отечественные идеологи пытаются вести сегодня современную Россию: прямая дорога к “поясам шахидов”!)[ii][ii] Тоталитарные режимы сильны мистическим единением власти и народа. И такие режимы действительно сложно победить посредством внешней агрессии. Однако парадокс заключается в том, что именно те режимы, которые в конце XX века Белый Дом объявлял тоталитарными, на самом деле таковыми не являлись.
В самом деле: разве мусульманский фанатизм пуштунского Талибана воспринимается в качестве основы национального мировоззрения узбеками и таджиками Афганистана – потомками среднеазиатских басмачей периода Гражданской войны 1918-1924 гг.? Быть может, арабы (которые, кстати, в XX веке проигрывали все войны, в которых принимали участие) едины в признании лидирующей роли Саддама Хусейна? А чем стиль управления Слободана Милошевича в период боснийской кампании кардинально отличается от жесткости командира не самого крупного (сколько там той Сербии?) боевого соединения – того же маршала Жукова – на поле брани?
Собственно, даже географические и идейные масштабы сфер влияния Хусейна (а почему не арабский мир?), Милошевича (отчего не мир славянства или хотя бы балканский микрокосм?) и Талибана (кого объединяли талибы: всех мусульман, суннитов, шиитов, пуштунов?) явно недостаточны устойчивого воспроизведения тоталитарного стиля государственного управления (а на глубинном социальном уровне: традиционалистских норм жизнедеятельности) в контексте политических реалий современного мира.
Очевидно, что в случаях с Хусейном, Милошевичем и Талибаном американцы имели дело не с тоталитарными режимами, но политическими реликтами глобального противостояния мировых супердержав.